Максим Горький - В И Ленин
А Ленин, по дороге из ГАУ, возбуждённо похохатывал и говорил об изобретателе:
- Ведь вот как можно ошибаться в оценке человека! Я знал, что это старый честный товарищ, но - из тех, что звёзд с неба не хватают. А он как раз именно на это и оказался годен. Молодчина! Нет, генералы-то как окрысились на меня, когда я выразил сомнение в практической ценности аппарата! А я нарочно сделал это, - хотелось знать, как именно они оценивают эту остроумную штуку.
Залился смехом, потом спросил:
- Говорите, у И. есть ещё изобретение? В чем дело? Нужно, чтоб он ничем иным не занимался. Эх, если б у нас была возможность поставить всех этих техников в условия идеальные для их работы! Через двадцать пять лет Россия была бы передовой страной мира!
Да, часто слышал я его похвалы товарищам. И даже о тех, кто - по слухам - не пользовался его личными симпатиями, Ленин умел говорить, воздавая должное их энергии.
Я был очень удивлён его высокой оценкой организаторских способностей Л.Д.Троцкого, - Владимир Ильич подметил моё удивление.
- Да, я знаю, о моих отношениях с ним что-то врут. Но - что есть есть, а чего нет - нет, это я тоже знаю. Он вот сумел организовать военных спецов.
Помолчав, он добавил потише и невесело:
- А всё-таки не наш! С нами, а - не наш. Честолюбив. И есть в нём что-то... нехорошее, от Лассаля...
Эти слова: "С нами, а - не наш" я слышал от него дважды, второй раз они были сказаны о человеке тоже крупном. Он умер вскоре после Владимира Ильича. Людей Владимир Ильич чувствовал, должно быть, очень хорошо. Как-то, входя в его кабинет, я застал там человека, который, пятясь к двери задом, раскланивался с Владимиром Ильичом, а Владимир Ильич, не глядя на него, писал.
- Знаете этого? - спросил он, показав пальцем на дверь; я сказал, что раза два обращался к нему по делам "Всемирной литературы".
- И - что?
- Могу сказать: невежественный и грубый человек.
- Гм-гм... Подхалим какой-то. И, вероятно, жулик. Впрочем, я его первый раз вижу, может быть, ошибаюсь.
Нет, Владимир Ильич не ошибся; через несколько месяцев человек этот вполне оправдал характеристику Ленина.
О людях он думал много, обеспокоенный тем, что, по его словам:
- Аппарат у нас - пёстренький, после Октября много влезло в него чужих людей. Это - по вине благочестивой и любимой вами интеллигенции, это следствие её подлого саботажа, да-с!
Это он говорил, гуляя со мною в Горках. Не помню, почему я заговорил об Алексинском, кажется, он выкинул в это время какую-то дрянную штуку.
- Можете представить - с первой же встречи с ним у меня явилось к нему чисто физическое отвращение. Непобедимое. Никогда, никто не вызывал у меня такого чувства. Приходилось вместе работать, всячески одёргивал себя, неловко было, а - чувствую: не могу я терпеть этого выродка!
И, удивлённо пожав плечами, сказал:
- А вот негодяя Малиновского не мог раскусить. Очень это тёмное дело, Малиновский...
Его отношение ко мне было отношением строгого учителя и доброго "заботливого друга".
- Загадочный вы человек, - сказал он мне шутливо, - в литературе как будто хороший реалист, а в отношении к людям - романтик. У вас все - жертвы истории? Мы знаем историю, и мы говорим жертвам: опрокидывайте жертвенники, ломайте храмы, долой богов! А вам хочется убедить меня, что боевая партия рабочего класса обязана прежде всего удобно устроить интеллигентов.
Может быть, я ошибаюсь, но мне казалось, что беседовать со мною Владимиру Ильичу было приятно. Он почти всегда предлагал:
- Приедете - позвоните, повидаемся.
А однажды сказал:
- Потолковать с вами всегда любопытно, у вас разнообразнее и шире круг впечатлений.
Расспрашивал о настроении интеллигенции, особенно внимательно об ученых, - я в то время работал с А.Б.Халатовым в "Комиссии по улучшению быта учёных". Интересовался пролетарской литературой:
- Чего вы ждёте от неё?
Я говорил, что жду много, но считаю совершенно необходимым организацию литвуза с кафедрами по языкознанию, иностранным языкам - Запада и Востока, - по фольклору, по истории всемирной литературы, отдельно - русской.
- Гм-гм, - говорил он, прищуриваясь и похохатывая. - Широко и ослепительно! Что широко - я не против, а вот - ослепительно будет, а? Своих-то профессоров у нас нет по этой части, а буржуазные такую историю покажут... Нет, сейчас нам этого не поднять. Годика три, пяток подождать надо.
И жаловался:
- Читать - совершенно нет времени!
Усиленно и неоднократно подчёркивал агитационное значение работы Демьяна Бедного, но говорил:
- Грубоват. Идёт за читателем, а надо быть немножко впереди.
К Маяковскому относился недоверчиво и даже раздражённо:
- Кричит, выдумывает какие-то кривые слова, и всё у него не то, по-моему, - не то и мало понятно. Рассыпано всё, трудно читать. Талантлив? Даже очень? Гм-гм, посмотрим! А вы не находите, что стихов пишут очень много? И в журналах целые страницы стихов, и сборники выходят почти каждый день.
Я сказал, что тяготение молодежи к песне - естественно в такие дни и что - на мой взгляд - посредственные стихи легче писать, чем хорошую прозу, и времени требуют стихи - меньше; к тому же у нас очень много хороших учителей по технике стихосложения.
- Ну, что стихи легче прозы - я не верю! Не могу представить. С меня хоть кожу сдерите - двух строчек не напишу, - сказал он и нахмурился. - В массу надобно двинуть всю старую революционную литературу, сколько её есть у нас и в Европе.
Он был русский человек, который долго жил вне России, внимательно разглядывал свою страну, - издали она кажется красочнее и ярче. Он правильно оценил потенциальную силу её - исключительную талантливость народа, ещё слабо выраженную, не возбуждённую историей, тяжёлой и нудной, но талантливость всюду, на тёмном фоне фантастической русской жизни блестящую золотыми звёздами.
Владимир Ленин, большой, настоящий человек мира сего, - умер. Эта смерть очень больно ударила по сердцам тех людей, кто знал его, очень больно!
Но чёрная черта смерти только ещё резче подчеркнёт в глазах всего мира его значение, - значение вождя всемирного трудового народа.
И если б туча ненависти к нему, туча лжи и клеветы вокруг имени его была ещё более густа - всё равно: нет сил, которые могли бы затемнить факел, поднятый Лениным в душной тьме обезумевшего мира.
И не было человека, который так, как этот, действительно заслужил в мире вечную память.
Владимир Ленин умер. Наследники разума и воли его - живы. Живы и работают так успешно, как никто, никогда, нигде в мире не работал.
Июль 30 г.
