Александра Анненская - Анна
Перед обедом Татьяна Алексеевна показала ей несколько кусков красивых материй, из которых ей должны были сшить платья.
— А сарафан будет у меня, хоть один? — спросила девочка.
— Нет, дружок, в Петербурге девочки не носят сарафанов, ты уж лучше и не думай о них. Посмотри, какую миленькую шляпку я тебе купила!
Аня печально дала надеть на себя шляпку, украшенную бантами и перьями, и безучастно поглядела в зеркало, к которому подвела ее тетка. Личико, глядевшее на нее из этого зеркала, казалось ей каким-то чужим, незнакомым, совсем непохожим на то, которое весело смеялось ей из маленького бабушкиного зеркальца.
К обеду приехал Матвей Ильич с целым магазином самых разнообразных вещей. Во-первых, он накупил Ане множество великолепных игрушек, во-вторых, он привез всем домашним подарки, чтобы, как сам он выразился, им не так скучно было возиться с его маленькой дикаркой. У Ани глаза разбежались от удивления при виде всех вещей, накупленных ей отцом. Она едва смела прикасаться к богато наряженным куклам; особенно кукла, закрывавшая глаза и довольно внятно произносившая папа, мама, внушала ей некоторый ужас; ей страшно было брать в руки тоненькие, изящные чашечки и тарелочки, составлявшие кукольное хозяйство; а когда отец показал ей прелестный туалетный столик с зеркалом и всеми туалетными принадлежностями куклы-модницы, она пришла в полное недоумение.
— Зачем же это? Что же с этим делать? — с удивлением спрашивала она, рассматривая миниатюрные щеточки, гребеночки, крошечные флакончики с духами и баночки с помадой.
Старшие смеялись над ее недоумением, а Варя и Лиза, которые сами не прочь были поиграть в красивые игрушки и после подарков дяди стали добродушнее относиться к маленькой дикарке, обещали объяснить ей употребление всех незнакомых ей вещей.
— Только, пожалуйста, говорите со мной по-русски, я ведь не понимаю по-вашему! — попросила Аня.
Татьяна Алексеевна разрешила детям говорить с Аней первый месяц по-русски, пока она немножко привыкнет и к ним, и к французскому языку; и конец дня прошел для девочки веселее начала. Кузины показывали ей все свои вещи, играли с ней и, занимаясь ее игрушками больше, чем ею самой, не смеялись над ней.
Вечером, когда пришло время ложиться спать, случилось одно обстоятельство, крайне удивившее Аню: в комнату вошла молодая девушка, про которую она тотчас же подумала: «Это, верно, барышня, какая она нарядная!», — и, почтительно поклонившись гувернантке, сказала:
— Матвей Ильич наняли меня ходить за маленькой барышней, я пришла раздеть их.
Гувернантка указала ей Аню, и она принялась раздевать ее так осторожно и деликатно, как будто она была хрупкая парижская кукла, не умевшая шевелить ни ногами, ни руками. При этом горничная беспрестанно говорила самым почтительным голосом: «Позвольте-с, барышня! Не угодно ли вам-с, барышня!» — так что девочка, никогда в жизни не видавшая подобного обращения, была окончательно смущена.
— Не нужно, я сама, — говорила она, стараясь поскорей расстегнуть пуговицы своего платья и развязать тесемки юбок.
— Не извольте беспокоиться-с, барышня, — отвечала горничная, — я вам все развяжу-с; пожалуйте сюда, сядьте на кроватку, я вам разую ножки.
— Да не надо, я сама умею разуваться, — чуть не со слезами возражала Аня.
— Зачем же самим-с. Уж вы позвольте, я вам все сделаю-с.
Ане совестно было спорить с нарядной барышней, она покорно протягивала ей руки и ноги, краснея при этом до корня волос. До сих пор еще никто никогда не служил ей; бабушка и няня иногда раздевали ее, когда она засыпала одетою, или помогали ей в том, чего сама она не умела сделать, но и она с своей стороны оказывала им разные мелкие услуги, и эти взаимные услуги вызывались взаимной любовью, желанием оказать взаимную помощь, они доставляли удовольствие и тому, кто их оказывал, и тому, кто их принимал; они не могли смущать так, как смутила неопытную девочку почтительная услужливость горничной.
«Верно, они думают, что я совсем глупенькая, ничего сама не умею делать!» — с некоторой обидой думала Аня, спеша спрятаться от этой услужливости под мягкое шелковое одеяло, покрывавшее ее нарядную петербургскую кроватку. Но нет, она напрасно обиделись. Варя и Лиза были старше ее, они-то уж конечно умели снять платья и башмачки, а между тем к ним также подошла нарядная барышня и начала раздевать и разувать их, причем они несколько раз сердито кричали на нее и бросали свои вещи чуть не в лицо ей, а она говорила с ними вежливо и почтительно.
«Как здесь все странно! — думала Аня, закрывая глазки и приготовляясь заснуть. — Совсем не так, как у нас в деревне!»
ГЛАВА V
Со времени переселения Анны в Петербург прошло больше месяца. В первые дни девочка сильно тосковала по деревне, по милой бабушке, по доброй няне. Впрочем, тоска эта находила на нее главным образом по вечерам, когда она лежала в постельке и не могла заснуть. Днем же ей некогда было вспоминать о прошлом; все окружающее было так для нее ново, ей приходилось беспрестанно видеть столько незнакомых вещей, слышать столько неизвестных слов, делать столько непривычного, что все мысли ее были заняты настоящим. Сначала это настоящее смутило и ошеломило ее, показалось ей в высшей степени неприятным; она даже подумывала привести в исполнение свой прежний план и бежать из Петербурга назад, в деревню. Но побег оказался невозможным: все верхнее платье ее было спрятано в каком-то шкафу, ключ от которого хранился у горничной, а в передней, около самой двери на лестницу, постоянно сидел высокий лакей, которого она сильно побаивалась, хотя он и услуживал ей весьма почтительно за обедом; да и сама она далеко не была так свободна в доме тетки, как у бабушки; там она бегала по полям и лесам, никого не спрашиваясь, здесь всякий раз, как она хотела перейти из комнаты в комнату, гувернантка останавливала ее вопросом: «Куда вы? Зачем?» — и часто приказывала ей смирно сидеть подле себя.
Таким образом, о побеге нечего было и думать. Впрочем, присмотревшись немножко к окружающей обстановке и слегка попривыкнув к новой жизни, Аня стала находить, что и в ней есть много приятного. Отец чуть не каждый день привозил ей какой-нибудь подарок: то игрушку, то коробку конфет, то хорошенькую вещицу для наряда; подарки радовали ее, она помнила, что в деревне у нее не было ничего подобного, и ей становилось уже жалко расстаться со своими сокровищами. Тетка часто брала ее с собой кататься, и она с удовольствием следила глазами за пестрой толпой, сновавшей по улицам. Когда ее возили в театр, она приходила в такой восторг, что гувернантке стоило большого труда удержать ее от криков радости; дома ей приятно было играть новыми, богатыми игрушками, приятно было рассматривать разные красивые безделушки, украшавшие комнаты, приятно было расхаживать по мягким коврам, устилавшим эти комнаты, особенно приятно вечером, при ярком свете ламп.
Четвертого декабря, в день именин Вари, Миртовы обыкновенно устраивали небольшой детский вечер. У Жоржа и сестер его было много знакомых мальчиков и девочек, и все они получили приглашение повеселиться с именинницей. У детей заранее шли самые оживленные толки об этом вечере; мать заботилась о том, чтобы приготовить им новые, свежие наряды и накупить побольше угощений; они рассуждали и советовались, как лучше занимать своих гостей.
Аня, конечно, могла принимать мало участия в этих совещаниях, но она с большим интересом прислушивалась к ним. Как девочка живая, она очень любила общество и в деревне привыкла постоянно проводить время вместе с другими детьми; с кузинами своими она не могла подружиться: они были старше ее, они знали множество вещей, о которых она не имела ни малейшего понятия, они не интересовались тем, что ее занимало. В числе же приглашенных гостей должны были приехать, как ей сказали, несколько девочек и мальчиков одних с нею лет и моложе ее; Аня мечтала о том, как она познакомится и подружится с ними, и с нетерпением ожидала увидеть их; она припоминала все те игры, которые особенно любила в деревне, и собиралась поиграть в них со своими новыми знакомыми, а когда они устанут бегать и играть, она думала угостить их самой интересной из сказок Панкратьевны. Аня успела уже отчасти привыкнуть к петербургским костюмам: она выучилась ходить в сапожках на каблучках и носить платья с лифами, хотя все еще просила шить их как можно пошире в талии. Новое белое платьице, приготовленное для нее Татьяной Алексеевой к четвертому декабря, сидело на ней очень свободно; горничная, услуги которой она уже принимала спокойно, нисколько не конфузясь, согласилась завязать ее новый розовый кушак так, чтобы он нимало не стеснял ее; а парикмахер, убиравший ей голову, нашел, что всего лучше пустить ее густые волосы свободно виться локонами вокруг головы и шеи. Девочка вбежала совершенно довольная в гостиную, где уже сидела ее тетка и кузины. Вид ярко освещенных, прибранных по-праздничному комнат привел ее в еще более веселое расположение духа; она не смутилась даже, когда гувернантка перевязала ее кушак несколько потуже, а тетка сказала ей:
