Лидия Иванова - Искренне ваша грешница
Зато дома, сбросив туфли, а заодно и одежду, мы, не сговариваясь, бросились на диван, ревели как звери, рычали, урчали от наслаждения. В минуты страсти могучий стон или рев вырывается из недр моей натуры, и во мне просыпается какой-то пращур, освобождая меня из лучшего плена моей жизни. Разве можно забыть, как потом обессиленные, но счастливые, мы тихо и нежно гладили друг друга?
- Я спрашиваю вас, мой друг, кого он в это время гладил и любил? Человека? Или Женщину? Так к чему же эти разговоры - "Я люблю тебя как человека". У него это звучит - "как женщину второго сорта", что означает: есть женщина другая, она первого сорта.
Чего скрывать от себя-то? Знаю я эту женщину - от нее он бежал, закрыв глаза, - лишь бы не догнала. О ней говорил часами, пытаясь заглушить угрызения совести - бросил ее с четырехмесячным ребенком, - ей писал письма о том, как ему хорошо со мной. С ней поехал на юг, чтобы "склеить разбитую чашку" несостоявшейся семьи. К ней в конце концов и уехал насовсем, оправдываясь тем, что едет воспитывать своего сына.
- Алло! А как сын? Ты его видишь? Общаетесь? Помогаешь ему? Расскажи, кричу ему в телефонную трубку и слышу в ответ:
- Сына не вижу совсем. Моя стерва мне его не дает. Стерва, она и есть стерва.
Вот до чего, и то ничего. Значит, это и есть женщина первого сорта. Именно ее он сравнивал со мной в постели, именно она была для него эталоном страсти.
Куда же все подевалось? Почему сегодня он "любит меня как человека", а ее вообще никак не любит и даже не уважает? Что же важнее для мужчины? И когда это он дифференцировал свое чувство ко мне?
Может быть, тогда, ночью, когда накануне Первомая он не вошел в мою комнату, чтобы... Чтобы что? Разве остального было мало? Но я зациклилась именно на этом, я устроила семейную сцену, я не разговаривала с ним три дня и тем показала свою слабость: хочу только этого... А может быть, тогда, когда расписались в загсе, пришли домой и я надеялась, что будет наконец "первая брачная ночь", а он ушел спать в свое общежитие? Почему? Или, может быть, тогда, когда однажды утром я встала и подошла к его кровати, на которой он спал, как птица, красиво и безмятежно? Я прилегла рядом, как чужая, совсем не уверенная в себе женщина, а он? Он буквально ногой столкнул меня с постели... Точно так же я однажды столкнула с кровати почти любимого мужчину. Когда-нибудь к тебе все возвращается. Не делай зла! Знать бы, где упасть, соломки бы подложила.
Грань между "женщиной" и "человеком" пролегла как-то нечаянно и сама собой. От любви к этому человеку я буквально теряла голову, а значит, и его. Я собирала "консилиумы" подруг с одним только вопросом: "Почему он меня не хочет?" Раньше "хотел", а теперь "не хочет". Подруги пожимали плечами. Я вызвала на откровенный разговор своего старого любовника, хорошо разбирающегося в сексе и знающего меня как женщину. Рассказала откровенно все, что меня тревожит. Он поставил свой диагноз:
- Зря сняли квартиру. Надо снова вернуться в парадное. Произошла смена сексуального стереотипа.
Но так или иначе, я дорожила тем, что у меня осталось.
- Я должен разгадать тайну нашего союза, - говорил он.
А чего тут разгадывать-то - я любила, а он? Тоже любил "по-своему". В конце концов каждый любит по-своему. Дело шло к развязке - ни брак, ни предстоящее получение квартиры не удерживали его: что-то случилось с ним как с мужчиной, он чувствовал свою несостоятельность и бежал, бежал то ли от себя, то ли от меня.
Наконец он оторвался от "альма-матер" и парил в свободном падении. Он хотел опуститься на то же место, из которого некогда вырвался, как из плена, он верил, что вновь испытает сексуальные радости, что когда-то соединили его с женщиной, родившей ему сына. Он ждал... Но тщетно - два раза в одну реку не вступить. Но он вступил и вляпался в дерьмо, которое сам же и породил - опять к нам возвращаются грехи наши тяжкие. Очень быстро понял, что чудес на свете не бывает, покинул и эту женщину и теперь один как перст - только водочка и согревает его бренное тело, которое так радовало и притягивало женщин к нему, большому, красивому и ласковому. Все в прошлом!
- Скажу вам честно, мой друг, были и после этого встречи, еще трепыхалось неуемное сердце, правда, уже без звона колокольчиков, были и чудеса при встречах. Но никогда уже не было даже намека на секс. Куда же все уходит? Как исчезает эта сладкая истома жизни? Почему двое раньше таких близких людей становятся равнодушными друг к другу - где их руки, глаза, губы?
Тоска по прошлому чувству забирает нас, скручивает узлом душу, заставляет сожалеть о содеянном, раскаиваться в словах и поступках. И вспоминать, вспоминать, вспоминать! Как хорошо, что в минуты гнева, обиды, досады и огорчений от любви я не пустила в свою душу злобу, агрессию, которые разъедают изнутри, и ничем потом не скрепить этот развалившийся сосуд. Как хорошо, что было и есть в моей жизни творчество, которое спасает от любого недуга, что есть преданные друзья, которые разделят пополам горе и радость, как хорошо, что есть жизнь и смерть, Бог и солнце, море и небо, дети и птицы!
...Когда я буду бабушкой
Седой каргою с трубкою!
И внучка, в полночь крадучись,
Шепнет, взметнувши юбками:
"Кого, скажите, бабушка,
Мне взять из семерых?"
Я опрокину лавочку,
Я закружусь, как вихрь.
Мать: "Ни стыда, ни совести!
И в гроб пойдет пляша!"
А я-то: "На здоровьице!
Знать, в бабушку пошла!"
"А целовалась, бабушка
Голубушка, со сколькими?"
- "Я дань платила песнями,
Я дань взымала кольцами.
Ни ночки даром проспанной:
Все в райском во саду!"
- "А как же, бабка, Господу
Предстанешь на суду?"
"Свистят скворцы в скворешнице,
Весна-то - глянь! - бела...
Скажу: - Родимый, - грешница!
Счастливая была!"
- Мой друг, это совсем особый, но не менее дорогой мне рассказ. Он о моем "опальном" муже, который сумел дать мне хороший урок жизни.
П У З Я
РАССКАЗ БЫВШЕЙ ЖЕНЫ
Сначала в доме дочери появились его рубашки. Рубашка зеленая напоминала о самом трудном периоде нашей жизни, купила-то я ее, трикотажную и синтетическую, чтоб подольше носилась и не рвалась. Рубашка выдержала свой испытательный срок, а вот мы нет, развелись.
Другая, шерстяная рубашка имела целую историю. Я хорошо помню, как решила тогда приодеть мужа. Пусть будет высокий, красивый и хорошо одетый. Денег у нас с ним не было всегда. Это было хроническое заболевание. Но к этому, как и к другим трудностям, я привыкла. Поэтому когда увидела в "Галантерее" бордовую рубашку, то просто извелась от того, что размер большой и цена более-менее. Где взять денег? Известно где! Занять. У кого? Известно у кого - у соседей нашей большой коммунальной квартиры. Конечно, это значит - у одних взять, другим отдать, а на третьих - записать. Игра эта у меня называлась "освежить долги".
Сколько себя помню замужней женщиной, этот список жил со мной как мое постоянное, неизбывное, неистощимое приданое.
Долги, долги, долги - чтоб их черти съели! Себя же я уговаривала так: "Ведь не ворую, а беру взаймы и отдаю почти всегда вовремя и всем, у кого брала". В общем, бордовая рубашка была куплена именно так и очень полюбилась моему мужу. Она была ему к лицу. Теперь она лежала рядом с зеленой, еще вполне хорошая, но такая же никчемная.
А вот что касается белой, то это уж совсем другая история. Изумительной белизны, трикотажная, с голубой каемочкой на воротнике, рубашка была просто чудо! Дело только в том, что купила я ее в ознаменование нашего развода.
Причин у каждой разводящейся пары хватает, а общепринятая формула для всех одна: "не сошлись характерами". Мы тоже "не сошлись", а если точнее сказать, то "разошлись характерами". Так вот, эта белая рубашка попалась мне на глаза уже тогда, когда все было кончено. Ее бы к свадьбе, а я к разводу. И преподнесла: "Это тебе от меня - не поминай лихом!" Ему бы отказаться, а он взял.
И что же? Ничего! Ее, белую и почти еще новенькую, тоже выбросил.
А? До чего же, значит, обнаглел, зажировал. Обуржуазился, разбогател, раз все три рубашки не нужны.
- Если хочешь, носи их на рыбалку, - сказал он нашему зятю, а тот заядлый рыбак.
Зять и взял. Чего же не взять-то: на рыбалке все пригодится, а наши рубашки тем более. А я, как увидела эти его, то есть свои рубашечки, так и ахнула! Сердце как-то странно екнуло. Чего-то стало нестерпимо жаль. "Уж лучше бы выкинул на помойку!" - подумала я. А то, на вот тебе, и чтоб последние вещи не связывали нас! Швырнул, как в лицо плюнул. Не знаю, может, я и не права, но только скажу откровенно: восприняла я это как личное оскорбление. Вот как! Подумаешь, скажут, рубашки! Да черт с ними! Тебе-то что? Отдал и отдал, дело какое. А вот, значит, есть какое. И прежде чем зять-рыбак их надел, я не стерпела и вроде украла одну. Просто взяла себе ту беленькую, совсем еще ненадеванную, по размеру она теперь мне в самый раз. Раздобрела я в своей "холостой" жизни, да и возраст подошел, чего уж там! Все одно к одному.
