Варлам Шаламов - Очерки преступного мира
К нескольким двузначным цифрам, выставленным чернилами в графе "статья", добавилась еще одна цифра - трехзначная. Но все это было самое настоящее, неподдельное. Подделаны были ее медицинские документы - копия истории болезни, эпикриз, лабораторные анализы. Подделаны людьми, занимавшими вполне официальное положение и имевшими в своих руках и штампы, и печати, и свое доброе или недоброе - это все равно - имя. Много часов понадобилось начальнику санчасти прииска, чтобы выклеить фальшивую историю болезни, чтобы сочинить липовый медицинский документ с подлинным артистическим вдохновением.
Диагноз туберкулеза легких являлся как бы логическим следствием хитроумных ежедневных записей. Толстая пачка температурных листов с диаграммами типичных туберкулезных кривых, заполненные бланки всевозможных лабораторных анализов с угрожающими показателями. Такая работа для врача - подобна письменному экзамену, где по билету требуется описать туберкулезный процесс, развившийся в организме - до степени, когда срочная госпитализация больного - единственный выход.
Такую работу можно проделать и из спортивного чувства - суметь доказать центральной больнице, что и на прииске - не лыком шиты. Просто приятно вспомнить все по порядку, что ты учил когда-то в институте. Ты, конечно, никогда не думал, что свои знания тебе придется применить столь необычайным, "художественным" образом.
Самое главное - Демидова должна быть положена в больницу во что бы то ни стало. И больница не может, не вправе отказать в приеме такой больной, пусть у врачей явится хоть тысяча подозрений.
Подозрения возникли сразу же, и, пока вопрос о приеме Демидовой решался в местных "высших сферах", сама она сидела одна в огромной комнате приемного покоя больницы. Впрочем, "одна" она была лишь в "честертоновском" значении этого слова. Фельдшер и санитары приемного покоя шли, очевидно, не в счет. И также не в счет шли два конвоира Демидовой, не отходившие от нее ни на шаг. Третий конвоир с бумагами скитался где-то в канцелярских дебрях больницы.
Демидова не сняла даже шапки и только расстегнула ворот овчинного полушубка. Она неторопливо курила папиросу за папиросой, бросая окурки в деревянную плевательницу с опилками.
Она металась по приемному покою от венецианских зарешеченных окон к дверям, и, повторяя ее движения, за ней кидались ее конвоиры.
Когда вернулся дежурный врач вместе с третьим конвоиром, уже стемнело по-северному быстро, и пришлось зажечь свет.
- Не кладут? - спросила Демидова конвоира.
- Нет, не кладут,- хмуро сказал тот.
- Я знала, что не положат. Это все Крошка виновата. Запорола врачиху, а мне мстят.
- Никто тебе не мстит,- сказал врач.
- Я лучше знаю.
Демидова вышла впереди конвоиров, хлопнула выходная дверь, затрещал мотор грузовика.
Сейчас же отворилась неслышно внутренняя дверь, и в приемный покой вошел начальник больницы с целой свитой из офицеров спецчасти.
- А где она? Эта Демидова?
- Уже увезли, гражданин начальник.
- Жаль, жаль, что я ее не посмотрел. А всё вы, Петр Иванович, с вашими анекдотами...- И начальник со своими спутниками вышел из приемного покоя.
Начальнику хотелось взглянуть хоть одним глазком на знаменитую воровку Демидову - история ее и в самом деле не совсем обыкновенная.
Полгода назад воровку Аглаю Демидову, осужденную за убийство нарядчицы на 10 лет - Демидова полотенцем удушила слишком бойкую нарядчицу,- везли с суда на прииск. Конвоир был один, ибо в дороге ночевок не было - всего несколько часов езды на автомашине от поселка управления, где судили Демидову, до того прииска, где она работала. Пространство и время на Крайнем Севере - величины схожие. Часто пространство меряют временем - так делают кочевые якуты - от сопки до сопки шесть переходов. Все, живущие около главной артерии, шоссейной дороги, измеряют расстояние перегонами автомашины.
Конвоир Демидовой был из сверхсрочных молодых "стариков", давно привыкший к вольностям конвойной жизни, к ее особенностям, где конвоир - полный господин арестантских судеб. Не в первый раз сопровождал он бабу - всегда такая поездка сулила известные развлечения, какие не слишком часто выпадают на долю рядового стрелка на Севере.
В дорожной столовой все трое - конвоир, шофер и Демидова - пообедали. Конвоир для храбрости выпил спирту (на Севере водку пьет только очень высокое начальство) и повел Демидову в кусты. Тальник, лозняк или молодая осина были в изобилии вокруг любого таежного поселка.
В кустах конвоир положил автомат на землю и подступил к Демидовой. Демидова вырвалась, схватила автомат и двумя перекрестными очередями набила девять пуль в тело сластолюбивого конвоира. Забросив автомат в кусты, она вернулась к столовой и уехала на одной из проходящих мимо машин. Шофер поднял тревогу, труп конвоира и его автомат были найдены очень скоро, а сама Демидова задержана через двое суток в нескольких сотнях километров от места ее романа с конвоиром. Демидову снова судили, дали ей двадцать пять лет. Работать она не хотела и раньше, грабила своих соседей по бараку, и приисковое начальство решило любой ценой отделаться от блатарки. Была надежда, что после больницы ее не возвратят на прииск, а пошлют куда-либо в другое место.
Демидова была магазинной и квартирной воровкой, "городушницей", по терминологии "уркачей".
Блатной мир знает два разряда женщин - собственно воровки, чьей профессией являются кражи, как и у мужчин-блатарей, и проститутки, подруги блатарей.
Первая группа значительно меньше численностью, чем вторая, и в кругу "уркачей", считающих женщину существом низшего порядка, пользуется некоторым уважением - вынужденным признанием ее заслуг и деловых качеств. Обычно сожительница какого-либо вора (слово "вор", "воровка" все время употребляется в смысле принадлежности к подземному ордену уркачей), воровка участвует нередко в разработках планов краж, в самих кражах. Но в мужских "судах чести" она участия не принимает. Такие правила продиктовала сама жизнь - в местах заключения мужчины и женщины разобщены, и это обстоятельство внесло некоторое различие в быт, привычки и правила того и другого пола. Женщины все же мягче, их "суды" не так кровавы, не так жестоки приговоры. Убийства, совершенные женщинами-блатарками, более редкие, чем на мужской половине блатного дома.
Вовсе исключено, что воровка может "жить" с каким-либо фраером.
Проститутки - вторая, большая группа женщин, связанная с блатным миром. Это - известная подруга вора, добывающая для него средства к жизни. Само собой, проститутки участвуют, когда надо, и в кражах, и в "наводках", и в "стрёме", и в укрывательстве и сбыте краденого, но полноправными членами преступного мира они вовсе не являются. Они - непременные участницы кутежей, но и мечтать не могут о "правилках".
Потомственный "урка" с детских лет учится презрению к женщине. "Теоретические", "педагогические" занятия чередуются с наглядными примерами старших. Существо низшее, женщина создана лишь затем, чтобы насытить животную страсть вора, быть мишенью его грубых шуток и предметом публичных побоев, когда блатарь "гуляет". Живая вещь, которую блатарь берет во временное пользование.
Послать свою подругу-проститутку в постель начальника, если это нужно для пользы дела,- обычный, всеми одобряемый "подход". Она и сама разделяет это мнение. Разговоры на эти темы всегда крайне циничны, предельно лаконичны и выразительны. Время дорого.
Воровская этика сводит на нет и ревность, и "черёмуху". По освященному стариной обычаю, вору-вожаку, наиболее "авторитетному" в данной воровской компании, принадлежит выбор своей временной жены - лучшей проститутки.
И если вчера, до появления этого нового вожака, эта проститутка спала с другим вором, считалась его собственной вещью, которую он мог одолжить товарищам, то сегодня все эти права переходят к новому хозяину. Если завтра он будет арестован, проститутка снова вернется к прежнему своему дружку. А если и тот будет арестован - ей укажут, кто будет новым ее владельцем. Владельцем ее жизни и смерти, ее судьбы, ее денег, ее поступков, ее тела.
Где же тут жить такому чувству, как ревность?.. Ему просто нет места в этике блатарей.
Вор, говорят, человек и ничто человеческое ему не чуждо. Возможно, что бывает жаль уступить свою подругу, но закон есть закон, и блюстители "идейной" чистоты, блюстители чистоты блатных нравов (без всяких кавычек) укажут немедленно на ошибку возревновавшего вора. И он подчинится закону.
Бывают случаи, когда дикий нрав и истеричность, свойственная почти всем уркачам, толкает блатаря на защиту "своей бабы". Тогда этот вопрос уже становится суждением "правилок", и блатные "прокуроры" требуют наказания виновного, взывая к авторитету тысячелетних установлений.
Обычно же до ссоры дело не доходит, и проститутка покорно спит с новым ее хозяином.
