Николай Лейкин - В гостях у турок
Николай Ивановичъ наскоро смылъ мыло съ лица и пріотворилъ дверь. Въ корридорѣ стоялъ извощикъ, которому не заплатили еще денегъ за привозъ съ желѣзнодорожной станціи. Его привелъ носастый войникъ, который ѣхалъ на козлахъ.
— Батюшки! Извощику-то мы и забыли въ попыхахъ заплатить деньги! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Но ты здѣсь, эфіопская морда, зачѣмъ? обратился онъ къ войнику.
Бормоталъ что-то по сербски извощикъ, бормоталъ что-то и войникъ, но Николай Ивановичъ ничего не понималъ.
— Сейчасъ. Дай мнѣ только утереться-то. Видишь, я мокрый, сказалъ онъ извощику и показалъ полотенце. — Глаша! Чѣмъ я съ извощикомъ расчитаюсь? У меня ни копѣйки сербскихъ денегъ, обратился онъ къ женѣ, которая плескалась въ чашкѣ.
— Да дай ему рубль, а онъ тебѣ сдачи сдастъ. — Неужто ужъ сербы-то нашего рубля не знаютъ? Вѣдь братья славяне, отвѣчала Глафира Семеновна.
Николай Ивановичъ отерся полотенцемъ, досталъ рублевую бумажку, и подойдя съ полуотворенной двери, сказалъ извощику:
— Братушка! Вотъ тебѣ нашъ русскій рубль. У меня нѣтъ сербскихъ денегъ. Возьмешь рубль?
Извощикъ посмотрѣлъ на протянутую ему рублевую бумажку и отмахнулся.
— Айа, айа. Треба три динары (т. е. нѣтъ, нѣтъ. Надо три динара), сказалъ онъ.
— Фу, ты лѣшій! Да если у меня нѣтъ динаровъ! Ну, размѣняешь завтра на свои динары. Три динара… Я тебѣ больше даю. Я даю рубль. Твой динаръ — четвертакъ, а я тебѣ четыре четвертака даю! Бери ужъ безъ сдачи. Чортъ съ тобой!
Опять протянута рублевая бумажка, Опять замахалъ руками извощикъ, попятился и заговорилъ что-то по-сербски.
— Не беретъ, черномазый, отнесся Николай Ивановичъ къ женѣ. — Вотъ они братья-то славяне! Даже нашего русскаго рубля не знаютъ. Спасали, спасали ихъ, а они отъ русскаго рубля отказываются. Я не знаю, что теперь и дѣлать?
— Да дай ему гульденъ. Авось, возьметъ. Вѣдь на станціи австрійскими деньгами расчитывался-же, сказала Глафира Семеновна, обтирая лицо, шею и руки полотенцемъ.
— Да у меня и гульдена нѣтъ. Въ томъ-то и дѣло. что я на станціи всѣ австрійскія деньги роздалъ.
— У меня есть. Два гульдена осталось. Вотъ тебѣ.
И Глафира Семеновна подала мужу новенькій гульденъ.
— Братушка! А гульденъ возьмешь? спросилъ Николай Ивановичъ извощика, протягивая ему монету.
Тотъ взялъ гульденъ и сказалъ:
— Малко. Іоштъ треба. Се два съ половина динары…
— Мало ему. Нѣтъ-ли у тебя хоть сколько нибудь австрійской мелочи? спросилъ Николай Ивановичъ.
Глафира Семеновна подала ему нѣсколько никелевыхъ австрійскихъ монетокъ. Николай Ивановичъ прибавилъ ихъ къ гульдену.
— Захвалюемъ, господине, поблагодарилъ извощикъ, поклонившись, и тотчасъ же подѣлился деньгами съ войникомъ, передавъ ему мелочь.
— Глаша! Вообрази! Почтенный носатый войникъ и съ извощика нашего сорвалъ халтуру! воскликнулъ Николай Ивановичъ.
— Да что ты! Вотъ ярыга-то! Славянинъ-ли ужъ онъ? Можетъ быть жидъ, выразила сомнѣніе супруга и стала со свѣчкой оглядывать постель. — Все чисто, сказала она, заглядывая подъ коверъ. — Мягкій тюфякъ на пружинахъ и хорошее одѣяло.
Вскорѣ явился владѣлецъ бараньей шапки, на этотъ разъ уже безъ шапки и перемѣнивъ замасленный сѣрый пиджакъ на черный. Онъ внесъ въ комнату лампу, поставилъ ее на столъ и положилъ около нея тетрадку, составляющую репертуаръ кушаній и винъ ресторана, находящагося при гостинницѣ Престолонаслѣдника.
— А! и карточку принесъ, братушка! Ну, спасибо. Захвалюемъ… произнесъ Николай Ивановичъ, запомня часто слышимое имъ слово, и сталъ перелистывать книжку.
Книжка была рукописная. Кушанья были въ ней: названы по нѣмецки, по сербски, но написаны преплохимъ почеркомъ.
— Ну-съ, будемъ читать. Не знаю только, разберемъ ли мы тутъ что нибудь, сказалъ онъ.
— Да не стоитъ и разбирать, отвѣчала Глафира, Семеновна. — Все равно, кромѣ бифштекса я ѣсть ничего не буду. Бифштексъ съ картофелемъ и чаю… Чаю до смерти хочу. Просто умираю.
— Не хочешь-ли, можетъ быть, предварительно квасу? предложилъ Николай Ивановичъ. — Квась ужъ навѣрное въ славянской землѣ есть.
— Пожалуй. Кисленькаго хорошо. Ужасная у меня послѣ этого переполоха съ полицейскимъ солдатомъ жажда явилась… Знаешь, я не на шутку тогда испугалась.
— Еще бы не испугаться! Я самъ струсилъ.
— Ну, да ты-то трусъ извѣстный. Ты вездѣ… Есть у васъ квасъ? Славянскій квасъ? спросила Глафира Семеновна человѣка принесшаго карту.
Тотъ выпучилъ глаза и не зналъ, что отвѣчать.
— Квасъ, квасъ. Развѣ не знаешь, что такое квасъ? повторилъ Николай Ивановичъ. — Пить… Пити… пояснилъ онъ.
— Нійе… Не има… отрицательно потрясъ головой слуга.
— Странное дѣло! Славянскіе люди и простаго славянскаго напитка не имѣютъ!
— Тогда пусть подастъ скорѣе чаю и два бифштекса, сказала Глафира Семеновна.
— Ну, такъ вотъ… Скорѣй чаю и два бифштекса съ картофелемъ, а остальное мы потомъ выберемъ, обратился къ слугѣ Николай Ивановичъ. — Чай, надѣюсь, есть? Чай. По нѣмецки — те…
— Есте, есте… кивнулъ слуга.
— И бифштексы есть?
— Има… Има… Есте.
— Ну, слава Богу! Такъ живо!.. Два бифштекса и чай. Да подать самоваръ! Два бифштекса. Два… Смотри, не перепутай.
И Николай Ивановичъ показалъ удаляющемуся слугѣ два пальца.
X
— Ну, какія у нихъ тамъ есть кушанья? Прочти-ка… спрашивала Глафира Семеновна мужа, вздѣвшаго на носъ пенсне и смотрящаго въ карточку.
— Все разобрать трудно. Иное такъ написано, словно слонъ брюхомъ ползалъ, отвѣчалъ тотъ. — Но вотъ сказано: супа…
— Какой супъ?
— А кто-жъ его знаетъ! Просто: супа. Конечно, ужъ у нихъ особенныхъ разносоловъ нѣтъ. Сейчасъ видно, что сербы народъ не полированный. Хочешь, спросимъ супу?
— Нѣтъ, я не стану ѣсть.
— Отчего?
— Не стану. Кто ихъ знаетъ, что у нихъ тамъ намѣшано! Посмотри, что еще есть?
— Риба… Но вѣдь рыбу ты не станешь кушать.
— Само собой.
— А я спрошу себѣ порцію рыбы. Только вотъ не знаю, какая это рыба. Такое слово, что натощакъ и не выговоришь. Крто… Не вѣдь что такое!
— Постой… Нѣтъ-ли какого нибудь жаркого? сказала Глафира Семеновна и сама подсѣла къ мужу разбирать кушанья.
— «Печене»… прочелъ Николай Ивановичъ. — Вотъ печенье есть.
— Да вѣдь печенье это къ чаю или на сладкое, возразила Глафира Семеновна.
— Погоди, погоди… Добился толку. Печене — по ихнему жаркое и есть, потому вотъ видишь съ боку написано по нѣмецки: братенъ.
— Да, братенъ — жаркое. Но какое жаркое?
— А вотъ сейчасъ давай разбирать вдвоемъ. Во-первыхъ: «пиле», во-вторыхъ «просадъ».
— А что это значитъ:- «пиле»?
— Да кто-жъ ихъ знаетъ! Никогда я не воображалъ, что среди этихъ братьевъ-славянъ мы будемъ, какъ въ темномъ лѣсу. Разбери, что это такое: «пиле»?
— Можетъ быть коза или галка.
— Ужъ и галка!
— Да кто-жъ ихъ знаетъ! Давай искать телятины. Какъ телятина по ихнему?
— Почемъ-же мнѣ-то знать. Погоди, погоди. Нашелъ знакомое блюдо: «Кокошъ», сбоку по нѣмецки: хунъ — курица. Стало быть «кокошъ» — курица.
— Скорѣй-же кокошъ — яица…возразила супруга.
— Нѣтъ, яйца — «яѣ». Ботъ они въ самомъ началѣ, а сбоку по нѣмецки: «енеръ».
— «Чурка», «зецъ»… читала Глафира Семеновна. — Не знаешь, что это значитъ?
— Душенька, да вѣдь я столько-же знаю по сербски, сколько и ты, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
— Ищи ты телятину или телячьи котлеты.
— Да ежели нѣтъ ихъ. Стой! Еще знакомое блюдо нашелъ! «Овече мясо», прочелъ Николай Ивановичъ. — Это баранина. Хочешь баранины?
— Богъ съ ней. Свѣчнымъ саломъ будетъ пахнуть, поморщилась Глафира Семеновна. — Нѣтъ, ужъ лучше яицъ спроси. Самое безопасное! Навѣрное не ошибешься.
— Стоило изъ-за этого разсматривать карточку! Показался слуга. Онъ внесъ два подноса. На каждомъ подносѣ стояло по чайной чашкѣ, по блюдечку съ сахаромъ. по маленькому мельхіоровому чайнику и по полулимону на тарелочкѣ.
— Что это? воскликнулъ Николай Ивановичъ, указывая на подносы.
— Чай, господине, отвѣчалъ слуга.
— А гдѣ-жъ самоваръ? Давай самоваръ.
Слуга выпучилъ глаза и не зналъ, что отъ него требуютъ.
— Самоваръ! повторилъ Николай Ивановичъ.
— Темашине… прибавила Глафира Семеновна по нѣмецки.
— А, темашине… Нема темашине… покачалъ головой слуга.
— Какъ нема! Въ славянской землѣ, въ сербскомъ городѣ Бѣлградѣ, да чтобъ не было самовара къ чаю! воскликнули въ одинъ голосъ супруги. — Не вѣрю.
— Нема… стоялъ на своемъ слуга.
— Ну, такъ стало быть у васъ здѣсь не славянская гостинница, а жидовская, сказалъ Николай Ивановичъ. И очень мы жалѣемъ, что попали къ жидамъ.
Глафира Семеновна сейчасъ открыла чайники, понюхала чай и воскликнула:
— Николай! Вообрази, и чай-то не по русски заваренъ, а по англійски, скипеченъ. Точь въ точь такой, что намъ въ Парижѣ въ гостинницахъ подавали. Ну, что-жъ это такое! Даже чаю напиться настоящимъ манеромъ въ славянскомъ городѣ невозможно!