Якуб Колас - На росстанях
- Дай боже пану писарю такой крепкий сон, как мой пуп. А что касательно сволочи, то сволочь - царю помочь.
Василькевич бросил на Лукаша искрометный взгляд и повернул в свою спальню, не снимая с плеч одеяла. Подпаски посмотрели на Лукаша, переглянулись и захохотали. Лукаш подмигнул им и с видом победителя щелкнул кнутом.
Лобанович проснулся еще тогда, когда Лукаш был на другом конце села. Он вслушивался в голос пастуха-дворянина. А тот медленно приближался со своим стадом, покрикивая "выгоняй" и пощелкивая кнутом. Когда послышался глухой топот коровьих копыт, учитель поднялся с постели и подошел к окну, чтобы посмотреть на веселого Лукаша. Лобанович однажды встречался с пастухом, и ему понравился этот беззаботный, веселый, добродушный человек. Лукаш любил выпить и за чарку горелки готов был служить верой и правдой. Он не видел учителя в тот момент, когда в последний раз выводил свое "выгоняй", не догадывался, что за ним следит Лобанович, который был свидетелем ярости писаря. Как только Василькевич скрылся за дверью своей квартиры, учитель открыл окно и позвал Лукаша. Пастух подбежал. На его лице блуждала лукавая улыбка.
- Ну, брат Лукаш, и голос у тебя! Как труба иерихонская! Даже писаря с постели поднял.
- Не понравился писарю мой голос, - ответил Лукаш и засмеялся.
- А ты наплюй на это. Вот тебе двадцать копеек на чарку, а завтра утром ты снова тут покричи. За каждое твое "выгоняй" буду давать по двадцать копеек.
- Будет сделано! - весело ответил Лукаш, беря двугривенный.
На следующий день Лукаш снова остановился посреди улицы, на этот раз ближе к квартире учителя, и сколько было силы закричал:
- Выгоня-я-яй! Панич, выгоня-я-яй! - и несколько раз щелкнул, как из пистолета, кнутом.
Лобанович подбежал к окну и дал Лукашу обещанные двадцать копеек. Так повторялось несколько дней подряд. Писарь, как видно, догадался о заговоре и на крыльцо больше не выбегал.
Раз в году Лукаш имел одну привилегию: в день святых апостолов Петра и Павла он мог делать все, что захочет, - мог выгонять скотину, а мог и не выгонять. Таков был обычай в Верхани. Но если Лукаш выходил в этот день на работу, каждый двор одарял его хлебом, мясом, салом, яйцами, сыром, а кое-кто давал ему при этом еще немного медяков. Лукаш, конечно, обходил свою "парафию", собирал стадо и принимал добровольную дань. Выгнав из села скотину, Лукаш поручал стадо подпаскам, а сам продавал собранное добро, весь день угощался горелкой, угощал людей, ходил по селу и пел песни. И люди уступали ему дорогу. В этот день Лукаш был неприкосновенным лицом.
XV
Лобанович, хотя и не очень часто, все же встречался с Иваном Антипиком. Но не было еще случая, чтобы они открыто, по-приятельски поговорили друг с другом. Антипик - человек прозаический, практического склада характера. Вся его жизненная философия и мудрость заключалась в том, чтобы жить спокойно, тихо и сытно. Специального учительского образования у него не было, окончил он какую-то малоизвестную сельскохозяйственную школу, но это не мешало ему гордиться своим учительским званием и своим образованием. По существу же человек он был невредный. В жизни руководствовался он одним основным правилом: "Не трогай ты меня, и я тебя не трону". Лобановичу хотелось ближе познакомиться с ним и заглянуть в тайники его души, но все не было удобного случая. Антипик как бы предугадывал замыслы своего соседа в старался уклониться от какого бы то ни было открытого и откровенного разговора. Днем его почти никогда не было дома, а возвращался он поздно. Но однажды вечерком Антипик зашел к Лобановичу. Каким-то образом он узнал, что мать Лиды Муравской собирается заехать к учителям и пригласить их в гости к себе по случаю того, что Лида и Коля окончили школу.
- Ну что. ж, позовет - поедем, - отозвался Лобанович. Признаться, ему самому хотелось навестить мать таких славных детей, как Лидочка и Коля.
Антипик, немного помолчав, прищелкнул языком и добавил:
- Надо и нам угостить Антонину Михайловну.
- Надо так надо, - согласился Лобанович. - Не знаю только, чем и как угощать, и вообще не знаю, что она за женщина.
Антипик оживился. Язык его на мгновение словно присох к гортани, но тут же снова и еще быстрее, чем обычно, защелкал.
- Антонина Михайловна - вдова и еще не старая, это во-первых. Во-вторых, она мать Лидочки, к которой, по моим наблюдениям, коллега мой не безразличен.
Антипик лукаво, многозначительно подмигнул, словно для него были совсем ясны мысли и сердце Лобановича. Тот невольно опустил глаза и тотчас же сказал:
- Вот не думал, что ты такой наблюдательный... А может, и ваша милость к ней не безразличны?
Антипик пропустил мимо ушей эти слова и продолжал:
- В-третьих, она выкрестка и, в-четвертых, любит чарку.
- Характеристика полная, портрет написан основательно. Видать, сидел ты с ней за чаркой не раз, - пошутил Лобанович.
- Сидел и еще посижу, вернее - посидим: угощение сделаем в складчину, откликнулся Антипик.
- Ну что ж, согласен. Так еще лучше. Вопрос можно считать решенным, закончил Лобанович и внимательно взглянул на Антипика. - Скажи, Иване, как думаешь провести лето и что предполагаешь делать дальше? На всю жизнь присягнул начальной школе или есть другие планы?
Антипик заморгал глазами в предчувствии какого-то серьезного разговора. Серьезных разговоров он не любил, считая, что они могут сбить человека с толку.
- А я об этом и не думаю, - ответил Антипик. - Да и зачем? Поработаю на лугу, на поле. А надоест и это - буду думать о чем-нибудь другом. А так, без нужды, зачем мозолить мозги и портить нервы! Мое правило такое: тихо, спокойно - так и не рыпайся, а начнут прижимать - соберись незаметно и беги в другое место.
- За что же и кто начнет тебя прижимать, если ты будешь сидеть тихо?
- И то правда, - щелкнул языком Антипик. - Но бывают разные люди, есть и такие, что могут без всякой причины привязаться к тебе. И все же самое лучшее правило: не трогай ничего и не бойся никого.
- А вот же ты сидел тихо, никого не трогал, а пристава испугался и задал стрекача, - поддел его Лобанович.
Антипик потупился, хотел что-то возразить, но Лобанович добавил:
- Впрочем, все-таки твоя правда: ты нарушил свое правило, затронул Анну Карловну, которую имел или имеет на примете грозный становой пристав.
Лобанович почувствовал, что Антипику неприятно напоминание об этом случае.
- Всякое бывает на свете между людьми, - нотка покорности слышалась в голосе и словах Антипика.
- И ты должен молчать, мириться со всей бессмысленностью и несправедливостью такого порядка?
- А что из того, что я буду кричать? Кто меня услышит? Вот ты попробовал крикнуть, и тебя переместили. Нет, брат, выше пупа не прыгнешь! тоном победителя заключил Антипик.
Лобановичу стало ясно, что с Антипиком каши не сваришь, а вести с ним разговор о роли учителя в общественной жизни, пытаться пробудить в нем сознательность - не только бесполезная трата времени, но и небезопасная вещь. Где порука, что Антипик не проговорится вольно или невольно? Лобанович не пробовал больше заглядывать в душу своего коллеги, она была для него ясная и неинтересная, как стертый медяк. Он только сказал:
- Да, твоя правда.
Спустя несколько дней в школу действительно приехала Антонина Михайловна. Лобанович встретил ее на крыльце.
- Наверно, вы мать Лиды и Коли, Антонина Михайловна? - спросил хозяин.
Антонина Михайловна улыбнулась, и Лобанович увидел неровные, гнилые зубы.
- Я, я! - проговорила гостья.
Это была женщина с довольно красивым лицом, чернобровая, черноглазая. Правда, глаза ее немного выцвели, порыжели... "Неужто в ее годы и Лида будет такая?" - подумал Лобанович и повел гостью в комнату.
Пока она приводила себя в порядок, как это свойственно женщинам, Лобанович, попросив прощения, сбегал в кухню и послал бабку Параску за Антипиком. Но нужды в этом не было. Антипик тотчас же появился и сам. Он оказался более ловким кавалером, чем хозяин, пригласил гостью присесть, завертелся возле нее, защелкал языком на все лады. Лобанович смотрел на него и прямо-таки любовался его способностями в деле обхождения с женщинами. "Вот если бы ты был таким и в общественной деятельности!" - подумал Лобанович.
Пока ловкий и обходительный Антипик развлекал Антонину Михайловну, Лобанович с бабкой Параской готовили закуску. Нашлись колбаса, сыр, немного масла, кислая капуста. Бабка Параска нарезала сала - и для закуски и для яичницы. Сторож Пилип торжественно вытащил из-за пазухи бутылку горелки.
- Может, и в твой горлач, Пилипе, перепадет капля, - проговорил он, ни к кому не обращаясь.
Бабка Параска ради такого торжественного случая достала чистую скатерть и застлала стол. Расставила тарелки, положила ножи и вилки, - видно, где-то заняла. Она по хотела, чтобы ее хозяин "светил" глазами перед гостьей. Когда все было готово, сели за стол. Угощение получилось довольно богатое, к великому удовольствию бабки Параски. Лобанович, как хозяин, налил чарки и поднял тост за гостью. Выпили. После каждой чарки Антонина Михайловна брала хлеб и, прежде чем откусить, нюхала, а потом уже клала в рот и закусывала.
