Михаил Салтыков-Щедрин - Том 4. Произведения 1857-1865
Клаверов. Э, любезный! да разве мы не либеральничали, разве мы не именем отрицания ворвались в святилище старчества? И, главное, спрашиваю я тебя, разве не были мы искренни и в либерализме и в отрицании? Нет, мы и либеральничали, и отрицали, и были настолько же искренни и в том и в другом случае, насколько искренни и все эти Шалимовы. Вся штука в том, что Шалимовы пошли несколько дальше и что в пользу их уже не старцы, а мы должны будем расчистить ряды свои. (Бобыреву.) Ты не был у Шалимова?
Бобырев. Нет, не был. (Решительно.) Да и не буду.
Клаверов. Напрасно. С одной стороны, Клара Федоровна, с другой — Шалимов — вот наши puissances du jour![109]Ты к нам надолго?
Бобырев (робко). Да хотелось бы совсем.
Клаверов. Что, разве в Семиозерске не повезло?
Бобырев. Не то чтобы не повезло, а надоело немного.
Клаверов. Ну, и ты…
Бобырев (инстинктивно привстает). Да, я желал бы… если только это возможно…
Набойкин. Да ты знаешь ли, Клаверов: ведь он женат!
Клаверов. А! женат! И, наверное, на хорошенькой! Уж не в Семиозерске ли нашел себе жену? Не знаю ли я ее; ведь я когда-то был там с сенаторскою ревизией!
Бобырев. Да, жена моя знает тебя.
Клаверов. А как она урожденная?
Бобырев. Мелипольская. Я женат на младшей.
Клаверов. Как же, как же. А ведь знаешь, Бобырев, жена твоя была в девушках удивительная красавица.
Бобырев. Она и теперь недурна.
Клаверов. Как я рад! Так ты хочешь перебраться в Петербург — что ж, это прекрасно!
Набойкин. Клаверов! он хотел обратиться к тебе!
Клаверов. Ну да; понимается. Что ж, я очень рад и, с своей стороны, что могу… Так ты женат на младшей Мелипольской! Как я буду рад возобновить знакомство! Кстати же, у нас, быть может, и место откроется…
Набойкин. Но ведь говорят об каком-то Нарукавникове…
Клаверов. Ну, это еще бабушка надвое сказала.
Сцена VТе же и князь Тараканов.
Князь Тараканов. Bonjour, Клаверов! Мсьё Набойкин!
Клаверов (представляя Бобырева). Мой товарищ Бобырев.
Князь Тараканов. Enchanté[110]. Меня прислал к вам дядя, Клаверов.
Клаверов. Что прикажете, князь?
Князь Тараканов. Во-первых, попрошу у вас сигару (садится и закуривает), а во-вторых, мой почтенный старец поручил передать вам, что сегодня он чувствует себя совершеннейшим осьмнадцатилетним юношей и потому приглашает вас принять участие в partie fine[111], которую устраивает сегодня за городом Клара.
Клаверов. Я всегда к услугам князя. Странно, однако ж, что у меня сегодня был Свистиков прямо от Клары Федоровны и ничего не сказал. Быть может, это желание князя, а не Клары Федоровны?
Князь Тараканов. Во-первых, я вам должен сказать, что все это устроилось не далее как несколько минут тому назад, когда Свистиков был уже у вас. Я был у Клары вместе с старцем, который, по всему видно, чем-нибудь с утра себя подправил, потому что был неприлично сладок и отвратительно любезен. Следствием всего этого было несколько живых картин вроде тех, которых и вы бывали свидетелем, а следствием живых картин — предполагаемая partie fine.
Клаверов. Однако вы не совсем лестно отзываетесь об вашем дядюшке, князь!
Князь Тараканов. Напротив того, я думаю, что дядя был бы в восторге, если б знал, что я его признаю способным представлять живые картины. Pauvre vieux![112] y него только и осталось это самолюбие. Кстати; вы слышали, Клаверов, что вчера за обедом в клубе дядя язык показал Секирину?
Клаверов. Каким же образом?
Князь Тараканов. Как же, как же! Вот видите ли, за обедом зашел разговор об этой эмансипации, ну, и дядя, по обыкновению, начал проповедовать, что все это затеяли красные. По обыкновению также, ему начал слегка подвистовывать в этом же смысле князь Бирюкханов, ну и потекла тут у них беседа поучительности беспримерной (произносит в нос): «Знаете ли вы, князь, что мы накануне революции: ведь мне мои мужики совсем оброка не платят!» — кричит через стол Бирюкханов. «Чего же другого и ожидать можно, когда мы каждый день вынуждены быть в одном обществе с зажигателями!» — отвечает дядя и злобно посматривает на Секирина. «А вы не слыхали, князь, — опять вопрошает Бирюкханов, — говорят, барон Клаус насчет этого записку представил?» А надобно вам сказать, Клаверов, что Клаус действительно подал какую-то записку, которою взывал к милосердию, и просил ни более ни менее как чтоб ничего этого не было*: разумеется, записка потерпела полнейший фиаско. Секирин знал о существовании записки, да знал и об участи, которая постигла ее; ему захотелось помистифировать стариков. «Я слышал, что эта записка очень умная», — обращается он к дяде. «Очень умная-с», — отвечает дядя отрывисто. «И я слышал, что она произвела большое впечатление», — продолжает Секирин. «Очень большое впечатление», — огрызается дядя. «И я еще слышал, что все заключения ее приняты и что ничего этого не будет!» — пристает Секирин, а самого его так и сводит от внутреннего хохота. Только можете себе представить удивление присутствующих, когда дядя, вместо ответа, вдруг обращается всем корпусом к Секирину и показывает ему язык!
Все хохочут.
Клаверов. Что ж Секирин?
Князь Тараканов. Ну, Секирин, разумеется, поднял дядю на смех… Но дядя был счастлив целый вечер, поехал в театр и там всем и каждому объяснял, какой он совершил гражданский подвиг; наконец, из театра отправился к Кларе, и, ma foi[113], я не ручаюсь, что, по прошествии законного срока, у меня не будет какого-нибудь контрабандного двоюродного братца!
Клаверов. И всему причиной Секирин! Но вы мне покуда объяснили только первую причину устройства partie fine; вторая…
Князь Тараканов. Вторая… есть и вторая, но я вам передам ее после.
Набойкин и Бобырев, видя себя лишними, встают.
Клаверов. Куда же вы торопитесь, messieurs?
Набойкин. Нет, нам еще нужно кой-куда заехать.
Клаверов (Бобыреву). Так мы еще увидимся! Скажи, пожалуйста, где ты остановился?.. Я непременно… сочту своим долгом. Однако я еще не спросил тебя, Софья Александровна с тобой?
Бобырев. Да, она в Петербурге. Мы остановились покуда у Демута*.
Клаверов. Ну, так прошу тебя передать ей мой поклон. Sans adieux, messieurs![114]
Набойкин и Бобырев уходят.
Сцена VIТе же, кроме Набойкина и Бобырева.
Клаверов. Ну-с, князь, вторая причина…
Князь Тараканов. А вы не обидитесь, Клаверов, если я на этот раз позволю себе быть вашим советчиком?
Клаверов. Сделайте одолжение, князь.
Князь Тараканов. Послушайте, зачем вы ссоритесь с Кларой?
Клаверов. Помилуйте, князь, когда же я ссорился?
Князь Тараканов. Ах, боже мой, да неужели же вы думаете, что никто этого не замечает? Даже старик дядя и тот начинает догадываться, — а это его трогает. Скажу вам откровенно, об этом была речь не далее как сегодня, и дядя был даже очень красноречив. Он только и дело, что повторял: стало быть, он не хочет служить со мной! стало быть, он не хочет служить со мной! Между нами, я просто советовал бы вам оставить эту бесполезную оппозицию и продолжать действовать, как действовали прежде. Ведь вы были с нею даже более нежели в приятных отношениях — ну, и хорошо делали! Поверьте, что дядя в тысячу раз снисходительнее взглянет на это маленькое похищение его собственности, нежели на неуважение к его слабости.
Клаверов. Но когда же, какую оппозицию я делал?
Князь Тараканов. А в деле Артамонова — разве не всякий знает, что единственное препятствие к утверждению постройки за этим барином шло от вас? Разве дядя может знать, что Клара получила пятьдесят тысяч, чтобы обделать это дело, и что, кроме того, она в половине у Артамонова…
Клаверов. Будто князь и не знает?
Князь Тараканов. Положительно уверяю вас, нет. Ему просто представили, что один Артамонов может выдержать исправно такое громадное дело, что тут нужен изящный вкус, что торги в таком предприятии вовсе неуместны и так далее и так далее. Конечно, это не рекомендует умственных способностей почтенного старца, но он действует в этом случае de bonne foi[115] — это верно. Но предположим худшее, предположим, что ему известна закулисная сторона этого дела, я все-таки не понимаю, какая охота вам отнимать у этой бедной Клары ее крохи…
