Дневник писателя 1873. Статьи и очерки - Достоевский Федор Михайлович

Разбирая ее, Достоевский высказал ряд соображений также и по вопросам реализма, художественной типизации. Многое с этой точки зрения не принималось им в «Пить до дна — не видать добра». Отмечая недостатки главного положительного героя драмы — Ивана, Достоевский в духе своей эстетической программы замечает: «Нам кажется, что мало еще выставить верно все данные свойства лица; надо решительно осветить его собственным художническим взглядом» (С. 115). Разбирая пьесу Кишенского, Достоевский отмечает не раз проявившееся в ней нарушение такта и меры, которое сказалось и в натуралистическом языке, и в слишком поверхностном, наивном объяснении причин бедственного положения народа, и в апелляции к добродетельным и справедливым людям из «верхов». В конце драмы на сцене появляется хозяин фабрики, Савелий Кузьмич. Узнав, что сын его обесчестил Машу и разрушил ее и Иваново счастье, старик грозится отдать сына в солдаты и произносит такой монолог: «Ведь тебя, собаку, утопить в тех слезах, што через тебя прольются! ты над народом потешаться! честь девичью губить? да ты кто? Дед твой землю ведь пахал, а я-то в подпасках был! Через ково мы в люди-то попали? ведь их кровью да трудами!» [160]

Кишенский в письме к Достоевскому от 23 июня 1873 г. объяснял введение этого персонажа лишь уступкой цензуре: «Этим добродетельным старцем я хотел закупить цензуру, выставив в нем доброго купца, не забывающегося перед народом, то есть такого купца, какого на свете нет <…> Вычеркнуть этого старца, которого не выношу я, как диссонанс, портящий всю пьесу, при первом печатании драмы я не имел права, потому что она получила награду с этим старцем». [161] Свое «объяснение» Кишенский просил поместить в «Гражданине», но Достоевский этого не сделал.

Отношения Достоевского с Кишенским имели продолжение. В № 34 (от 20 августа) «Гражданина» за 1873 г. был напечатан пролог к драме Кишенского «Падение». Но редакторская правка, которую произвел Достоевский, а также отказ его печатать другие произведения ретроградно мыслившего и отличавшегося крайним самомнением Кишенского привели к разрыву между ним и редактором «Гражданина» (см. письмо Достоевского Кишенскому от 5 сентября 1873 г. (XXIX, кн. 1. С. 300–302).

Статья «По поводу новой драмы» вызвала ряд критических откликов. 12 июля 1873 г. Кишенский сообщил Достоевскому: «За Ваш отзыв о „Пить до дна“ Вас и меня вместе обругал какой-то в „Голосе“ в № 170. Всего лучше, что фельетонная шавка не читала драмы, говорит: „действие на фабрике в Москве“ и пр. Потешные!» [162] Действительно, в указанном номере «Голоса» (от 24 июня 1873 г.) под рубрикой «Литературные и общественные курьезы» был без подписи напечатан фельетон «Новое отношение редактора к сотруднику», где разбиралась статья Достоевского о драме Кишенского. Постоянно полемизировавший с «Гражданином» «Голос» обвинял Достоевского в том, что он похвалил драму, им же напечатанную в своей газете. «Радуюсь той искренности, — писал фельетонист «Голоса» (им был, по-видимому, А. Г. Ковнер, см. о нем С. 311), — с какою г-н Достоевский расписывается на десяти страницах и расхваливает своего же сотрудника».

К статье «По поводу новой драмы» тот же фельетонист вернулся в очередном разделе «Литературные и общественные курьезы», опубликованном в № 185 «Голоса» от 6 июля 1873 г. Полемизируя с редактором «Гражданина» по поводу статей о женском вопросе, он вспомнил «Дневник писателя» и повторил прежние обвинения: «Такое прекраснодушие, как у г-на Достоевского, редко встречается у других смертных. Во всем-то он один прав, а вся остальная журналистика, которая с замечательным единодушием сторонится от „Гражданина“, „сама не знает, чего желает“. Утверждает ли он, что присяжные слишком снисходительны, все должны ему верить, утверждает ли он, что каторга желательна самим преступникам, — все опять должны ему верить; уверяет ли он, что г-н Страхов стоит „в высотах и глубинах европейской мысли и неизмеримо высоко над современным состоянием нашей интеллигенции“, — все должны молча преклоняться перед г-ном Страховым; говорит ли он диктаторски, что серьезней комедии г-на Каменского (так! — Ред.), печатавшейся в „Гражданине“, „ничего, по крайней мере, не появилось в нашей литературе за последнее и, может быть, довольно длинное время“, — все опять должны ему верить на слово…».

9 июля 1873 г. «Гражданин» в разделе «Из текущей жизни» поместил ответ «Голосу» Редактору газеты А. А. Краевскому, который был не назван, напоминалось здесь его журналистское прошлое. Будучи редактором «Отечественных записок», он одновременно печатал и произведения «нынешнего редактора „Гражданина“ и восторженные рецензии Белинского об этих произведениях. Тогда никому не казалось это литературным курьезом». [163]

XIII

Маленькие картинки

Впервые опубликовано в газете-журнале «Гражданин» (1873. 16 июля. № 29. С. 806–809) с подписью: Ф. Достоевский.

О работе над данной статьей «Дневника писателя» Достоевский 10 июля 1873 г. писал жене: «Я сижу и просто в отчаянии. А между тем надо непременно писать статью» (см.: XXIX, кн. 1, 276). В следующем письме от 12 июля он продолжал: «Пишу обычную проклятую статью. Надо написать к завтраму утру, к 8 часам, 450 строк, а у меня написано всего 150» (см.: XXIX, кн. 1, 277–278). Таким образом, работа над статьей «Маленькие картинки» была закончена 15 июля, накануне ее выхода в свет.

В следующей статье «Дневника» — «Учителю» — автокомментарии к «Маленьким картинкам» — вскрывается их полемическая связь с обозрением А. С. Суворина «Недельные очерки и картинки», [164] представлявшим собой отклик на «Доклад высочайше учрежденной комиссии для исследования нынешнего положения сельского хозяйства и сельской производительности в России» (СПб., 1873).

В «Докладе» приводилось множество фактов, свидетельствовавших о нравственном разложении народа, и при этом ставилась под сомнение полезность проведения крестьянской реформы. Суворин, резко критиковавший доклад, замечал в своем обозрении: «…в показаниях некоторых лиц звучит довольно ясное желание показать, что при крепостном праве положение было лучше…». И тут же добавлял: «Неужели в самом деле нужно теперь кому-нибудь доказывать, что отмена крепостного права была великим благом?». [165] Сам Суворин во взгляде на народ был близок к западнической концепции A. H. Пыпина (в его «Характеристиках литературных мнений…»), с которой Достоевский полемизировал в «Мечтах и грезах» (см. выше, С. 353–354).

Помимо обозрения Суворина, в становлении замысла статьи сыграли роль, по-видимому, и некоторые другие отклики на названный «Доклад», в частности полемика о нем между «Голосом» и «Русским миром». [166] Внимание Достоевского могла привлечь и статья E. Л. Маркова «Всесословная вялость. Мысли по поводу русской всесословной вялости». [167] «Охранительная» позиция Маркова обнаруживалась в статье столь явно, что сторонник контрреформ «Русский мир» (1873. 23 мая. № 132) признал статью «своей». Марков писал·«Для меня нет никакого сомнения в том, что даже накануне смерти крепостного права народ вообще относился к нему без скептицизма и протеста <…> Он признавал право господ на большее и на лучшее, признавал их право безделия и власти…». [168]

Полемизируя и с консервативной, и с либеральной печатью, Достоевский выступает в период «всеобщего разложения» с защитой духовного потенциала русского народа. Рассматривая народ как главный источник общественного обновления, писатель связывает многочисленные факты «нравственного падения» в народной среде с последствиями двухсотлетнего его порабощения со времен Петра, приведшими, с точки зрения Достоевского, к полному разрыву между народом и дворянством.