Всеволод Крестовский - Тамара Бендавид
В консистории он, однако же, поступил «en diplomate», то есть, не выложил так-таки прямо, что специалист-де нужен ему для себя самого, но, на всякий случай, «pour sauver les apparences» и из предосторожности, свернул дело на «одного приятеля», который желает-де начать с женой бракоразводный процесс и просит его справиться насчет подходящего адвоката, так вот — не можете ли указать, какого, только хорошего?
Там были так любезны, что указали ему даже нескольких — и «поважней», и «попроще». Если дело, мол, сложное, затруднительное, то нужен специалист «поважней», чтобы, неровен час, не провалить его; а если обыкновенное, то можно и «попроще». Каржоль записал себе в книжку несколько адресов и, поблагодарив, решил отправиться сначала к адвокату «поважней»— посмотреть, что это за птица и чего она может стоить. Смутила его немножко только фамилия: жидом что-то пахнет. Яков Моисеевич Смаргунер. Неужели же и по этим делам нынче жиды орудуют?! Господи, уж и в консисторию пробрались, к пресвитерам!
Господин Смаргунер занимал очень приличную квартиру на Литейной в бельэтаже одного из домов затейливой архитектуры, — и первый же взгляд на его приемную, где графу пришлось подождать несколько времени до аудиенции, убедил его, что здесь дело пахнет, должно быть, не кушами, а уймами денег. Куда ни плюнь — все или роскошный буль, или дивная бронза, группы Либериха в углах, кантонские инкрустации на разных эбеновых этажерках, севр на лампах, вьюсаксы на стенных кронштейнах; на каждом буфе драпировки, на каждой мебели так и лежит печать Лизере или Лавотона. Но — странное дело! — все это носит такой случайный, смешанно-сбродный характер, что невольно наводит на подозрение — не приобретены ли вещи эти задешево и по случаю с аукциона, или накуплены зря у Дарзанза, Давида, Юнкера только потому, что в глаза по своему блеску оросились? Во всяком случае, это истинно «адвокатская» обстановка, видимо, была устроена на тщеславный показ и рассчитана на то, чтобы сразу бить ею в нос каждому вновь являющемуся клиенту.
— Прошу покорно! — высунул адвокат по направлению к Каржолю свой нос из дверей кабинета, откуда только что вышла перед ним какая-то стройная дама в черном шелковом платье под густой опущенной вуалью.
Тот вошел в кабинет, где на каждой вещи точно так же лежала печать жирных кушей, но уже в характере роскошно комфортабельной простоты, солидности и серьезности.
— Граф Каржоль де Нотрек? — в виде вопроса, прочел «специалист» на визитной карточке, еще раньше переданной ему через приличного фрачного лакея.
Граф утвердительно кивнул на это кротким поклоном.
— Прошу садиться. Дело имеете?
— Н-да… то есть… приятель один… хотелось бы посоветоваться, заговорил Каржоль, несколько путаясь и стесняясь.
Господин Смаргунер с видом делового человека взглянул на свои золотые часы, как бы давая этим чувствовать посетителю, что время мое — деньги мои, и расположившись за роскошным письменным столом, сосредоточенно приготовился выслушать.
— Прошу объяснить, — предложил он несколько суховатым, как бы официальным тоном.
Граф, невольно чувствуя какую-то внутреннюю неловкость и потому смущаясь, принялся кое-как и не без запинок излагать ему сущность своих намерений и обстоятельства дела, а сам в то же время, вглядываясь порою в тонкие и несколько хищные черты гладко выбритою и выхоленного лица его, обрамленного одной лишь «американской» бородой, без усов, все более и более убеждался, что перед ним сидит человек непременно семитского происхождения. Это был плотный мужчина лет под пятьдесят, безукоризненно и солидно одетый весь в черное, с солидным и даже внушительно важным выражением лица, которое точно бы давало заранее чувствовать, что человек знает себе цену и считает ее на очень крупные цифры. «Черт его разберет, что он теперь себе думает!», — с некоторым беспокойством шевелилось в душе Каржоля, — «Точно сфинкс какой, сидит и глазом не моргнет! Разбери его!»
Изложение дела дошло, наконец, до писем Ольги к Аполлону Пупу, в смысле самых существенных и важных доказательств.
— Письма с вами? — коротко спросил господин Смаргунер.
— Со мной, — предупредительно сделал граф движение рукой к боковому карману.
— Попрошу показать.
— Позвольте, я вам прочту их, — это не долго…
— Виноват, я должен видеть их и… вникнуть в степень их важности.
Граф понял, что Смаргунер желает читать сам и… — хоть и не совсем-то это было ему приятно, но нечего делать, — передал адвокату известный пакетец.
Тот солидно вздел на нос золотое пенсне, неторопливо развернул письма и записочки, с видом опытного следователя осмотрел их внешность и систематически стал прочитывать про себя одно за другим, подкладывая их по мере прочтения в прежнем порядке, и затем, вложив опять все в пакетец, передал последний графу.
— Это все? — спросил он.
— Все.
— Гм… Не много. Других доказательств не имеете?
— То есть… каких же еще? — спросил Каржоль с недоумением.
— Более веских, в смысле юридическом.
— Помилуйте, — воскликнул граф, удивленный и озадаченный донельзя. — Это ли еще не доказательства?! Чего ж еще весче?
Но господин Смаргунер только головой покачал отрицательно, с легкой иронической усмешкой на своих тонких, растянутых губах.
— Письма не суть прямые улики, — пояснил он докторальным тоном, — при случае они могут, пожалуй, сыграть роль некоторых косвенных доказательств, но не более.
Каржоль так и опешил, даже рот, как дурак, на него раскрыл.
— Закон требует улик положительных, — продолжал между тем разжевывать ему адвокат, — и точно определяет при том, каких именно.
— То есть, что же, собственно, я не понимаю, — в тоскливо досадливом затруднении пожал плечами граф.
Тот посмотрел на него холодно строгими и удивленными глазами, — точно бы перед ним младенец какой несмышленый: что ты, мол, батюшка, с луны свалился, что ли?
— En flagrant delit, при двух достоверных свидетелях, — внушительно отчеканил он. — Понимаете?
— Да, но, согласитесь, что это… это… это требование невозможное! — заговорил граф, весь покраснев до ушей от смущения перед взглядом Смаргунера и при мысли, что он пойман на собственной, довольно-таки наивной недогадливости, хотя, казалось бы, нетрудно было понять еще с первого намека. — Какая же порядочная женщина решится… в присутствии свидетелей, подумайте! — лепетал он, чтобы поправиться, но чувствуя сам, что говорит, кажется, глупости, и чем дальше, тем больше. — И, наконец, разве же могут быть свидетели подобных положений! Мыслимое ли дело допустить…
— Извините, если я уклонюсь от бесцельного диспута по этому предмету, — вежливо, но суховато поспешил предупредить его Смаргунер. — Я не вхожу в рассмотрение, что мыслимо или что немыслимо, я только сообщаю вам, чего в данном случае требует закон. Есть у вас такие доказательства, или вы можете их представить, — прекрасно; а нет, то письма ваши ровно ни к чему не послужат.
— Значит, по-вашему, это дело безнадежное? — разочарованно спросил граф, сбитый с последней своей позиции.
— Я этого не говорю, — значительно поднял свои птичьи, дугообразные брови Смаргунер. — Безнадежных дел я, как юрист, вообще не признаю. Всякое дело может быть и надежным и безнадежным, смотря по тому, как за него взяться и как повести.
Каржоль несколько ожил.
— Итак, вы могли бы взяться, значит? — спросил он.
— Мм… отчего же! Если вам угодно поручить его мне, я не вижу причины к отказу.
— В таком случае, я уже буду просить вас, — качнулся граф к нему корпусом, в виде любезного поклона.
— Хорошо-с, — согласился Смаргунер и устремил на него холодный, испытующий взор, как бы соображая что-то, прибавил неторопливо размеренным тоном. — Это будет стоить тридцать тысяч рублей.
— Так много! — пришел граф в неподдельный ужас.
— Это не много, — спокойно возразил Смаргунер. — Дело очень сложное и крайне трудное, — пояснил он, — Будь обе стороны согласны на развод, тогда и разговоров нет: вы бы приняли на себя известную роль, как это обыкновенно делается, — и в две-три недели мы бы кончили. Но картина вопроса совсем изменяется, когда одна сторона, как в данном случае, например, ищет развода, а другая не желает его. Ведь здесь является уже борьба; здесь надо, так сказать, из ничего создать целую обстановку, и обстановку, в юридическом смысле, солидную, доказательную, а это стоит недешево.
— Но у меня, к сожалению, в настоящую минуту нет таких денег, — вздохнул граф, думая про себя, не поторговаться ли, — авось-либо, спустить добрую толику.
— Это уже ваше дело, — безразлично пожал плечами Смаргунер.
— Но, может быть, мы смогли бы сойтись с вами на несколько меньшей сумме?
— Меньше ни копейки, — вежливо-сухо и непоколебимо отпарировал адвокат.
