Алексей Толстой - Собрание сочинений (Том 1) (-)
При таких словах кошевники притихли, двое же из них громко плакали, сидя на полу.
Прошло много времени, и стала мучить жажда. Фонарь догорал, а когда настанет темнота, придет и смерть...
Иногда кто-нибудь из пятерых вставал и, ругаясь, тормошил Володю, который скрючился в старой шубейке у двери.
Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и на пороге стал сам Харитонов, умерший сто лет назад.
На нем была волчья шуба мехом вверх, лицо же черное, как сажа, и в руке арапник.
- Так вы вот как? - грозно закричал Харитонов, отшвыривая Володю ногой за дверь. - Мое золото красть, моего верного слугу калечить...
Засучив рукава, шагнул Харитонов в подвал и принялся стегать арапником и без того ошалелых кошев1-ников...
Крича не своими голосами, метались кошевники по подвалу, потом один за другим выскакивали в дверь и неслись из подземелья вон...
А Харитонов ругался над ними, покуда всех не выгнал.
Так вот что рассказывают в Екатеринбурге досужие люди, и не верить этому нельзя.
В одном сомнение - будто не Харитонов учил кошевников в подвале, а говорят, сам Ергин, увидев, что промахнулся и Володю на мучение обрек, устроил такой маскарад.
Действительно - откуда вдруг у Ваньки Ергина появились большие деньги и почему кошевники, как завидят его, прочь бегут, - в нем была, значит, причина...
Харитонов, пожалуй, действительно ни при чем - виданное ли дело боярину, хотя бы и мертвому, так шибко за ворами бегать.
А все остальное истинная правда.
ТЕРЕНТИЙ ГЕНЕРАЛОВ
Наш городок завалился за крутой горой у синей реки.
Гора высокая и наверху поросла лесом; а все дома и домишки обращены окнами на реку, что бежит бог знает откуда, загибает пологой дугой у горы и уходит на юго-запад в леса.
За лесом солнце каждый день садится на покой, и тогда окна в городе загораются, как пожар, и путнику, бредущему издалече по кочкам и тропам заречной луговины, радостно смотреть на яблоки церквей и кресты, и под ногами его в лужах и перетоках играют красные отблески.
Теперь от города в луга бежит песчаная насыпь с двумя полосами рельс, пропадая в лесах, откуда два раза в день вылетает белый дым и свистит машина.
Теперь летом и зимой можно подъехать к нашему городку, где на главной улице в праздничный день гуляют и начальник станции, и телеграфист, и заезжие жулики.
Теперь горожанин запирает на ночь окна и двери; Павел Иванович, например, живет за восемью железными крюками; а Кузьму Кузьмича недавно нашли связанным - во рту кляп, горница студеная; спасибо, кот спас, лег на живот и предохранил от простуды.
Теперь и мехов меньше и мясо дороже, а гарнизонные инвалиды только слава, что со штыками ходят (раньше стояли у нас калмыки в ужасных шапках, с луками и стрелами - как черти), и в церкви служат не так уж уютно, - все старое вывела железная дорога за пятнадцать лет...
Не изменился только звон литых колоколов, да, пожалуй, сапожник Терентий - человек необыкновенный.
В дни, одному Терентию понятные, одолевал его злой запой; когда же все это кончалось - летом или зимой, - уходил Терентий на речку, неся удочки, а впереди бежала белая его собачка, держа во рту ведерко с червями.
Завидя Терентия, увязывались и мальчишки за ним на реку - глядеть, как сапожник будет есть рыбу.
- Пескарь - тонкая рыба, - говаривал Терентий, вытянув пескаря, - надо его умеючи кушать, - и, хлебнув из пузырька водочки, ел пескаря живьем.
Мальчишки, толкая друг друга, показывали пальцами Терентию в рот, собачка глядела на поплавок, наставя уши, а Терентий, подмигнув, продолжал:
- Ох, боюсь я, как бы из-под коряги опять водяной не вылез: не любит, когда на берегу кричат...
Мальчишки, зная Терентьеву славу, разбегались в страхе; Терентий же, очень довольный, досиживал до темноты, когда в речной воде за опрокинутым лесом разливался и погасал багровый закат. Тогда, в сумерках, опускал Терентий волосатую голову на ладонь и принимался петь жалобные песни - не то звал кого-то, не то жалел.
Слыша отчаянные эти песни, городские кумушки, стоя у открытых калиток, говорили друг другу:
- Терентий опять воет. Что и за человек!
- Женить, что ли, его, ведь как мается...
- Кто за такого пойдет; разве не знаете, милые, что с Терентием было?
- Слыхала я что-то краем.
- Если бы не ночь, рассказала бы, милые...
- Неужто деньги делал?
- Нет, не деньги... Слышите, как воет вот оно что...
Неизвестно, выделывал Терентий деньги или нет, но часы, например чинил отлично; вытравлял клопов и мышей; и не только эта дрянь - черви в лошадях слушались Терентия: заговорит он их на три зори, черви клубком свернутся под лошадиной шкурой и вывалятся на навоз.
Но кумушки у отворенных калиток не знали и половины необыкновенной истории, которая произошла с Терентием, когда еще железная дорога не пересекала от леса топкую равнину; когда к нашему городу можно было пройти только через опасные тропы или по снегу на лыжах; когда на реке и в узких переулках да в ригах творились дела... Но их на ночь и не вспоминать лучше.
Терентий пришел в наш город босым парнишкой, с мешком за спиной, и назвался генеральским сыном - "папенька, мол, пролил кровь через турок, а я принужден добывать пропитание в невежестве".
В то давнее время у нас враждовали и бились Кулычевы с Капустиными. Старики Кулычевы и Капустины жили на краях города в скатных избах, имея каждый по шести сыновей, много скота и урочищ.
Старики гневались друг на друга, хорошо не зная, из-за чего (говорят, полсотни годов назад подрались Кулычева с Капустиной из-за куриного яйца). Окончив за день жнивье, или на покосе вечером, непременно садились каждый с шестью сыновьями на коней и скакали по мокрой траве до брюха друг к дружке с разных сторон, сильно бранясь.
А потом брали дубинки и сшибали друг друга дубинками с верха, обещаясь друг дружку искоренить.
А осенью на свадьбах озорничали без разума. И трудно было соседям звать их, и отказать нельзя.
Но однажды старого Кулычева свалил хмель посреди улицы. Прибежали Капустины ребята, схватили старика и сунули в студеную речку... А мороз был сильный, и пока сыновья отыскали отца, примерзли отцовские сапоги ко льду, отчего пришлось в реке их так и оставить.
Тут вот и подвернулся Терентий и в два дня сшил Кулычеву первые свои сапоги с двойным скрипом за восемь гривен, на хозяйской коже. Увидала сапоги сваха Акилина, побежала к старику Капустину и говорит, что Кулычеву, мол, генеральский сын сапоги шьет.
Досадно стало Капустину, приказал он сыновьям изловить на кулычевском огороде генеральского сына, запереть в бане и предоставить шило и шкур пусть шьет на всю семью сапоги с кисточками, а наградят без обиды.
В бане Терентий и прожил всю зиму, а по весне кулычевские ребята баню подожгли, Терентия похитили и увезли на покос. Терентий ничему этому не препятствовал, переходил не споря, а деньги брал не стыдясь.
А года через три открыл в переулке близ улицы свою лавочку, развесив на двери сапоги, козловые коты для девушек и простые бахилы.
Потом сшил синий кафтан и присватался к вдовушке. Вдова была не прочь пойти за генеральского сына, но вдруг, неизвестно почему, заперся Терентий в своем домишке, заказы не удовлетворял, а когда за нуждой и появлялся на улице, - смотрел сентябрем. Пошли догадки, и вспомнили только, что до этого Терентий повадился на реке рыбу ловить.
Но через рыбную ловлю отчаяться человеку нельзя, и была, стало быть, иная причина.
Шли года. Прошло немало времени, Терентий не менялся, - все такой же был хмурый, запойный временами и нелюдим, только открылся в нем талант заговаривать гада и есть живых пескарей.
Горожане к нему хотя и с опаской, но привыкли. И вдруг все разъяснилось сразу и очень необыкновенно.
До сих пор еще проезжие, шатаясь по городу (идет человек и на дома смотрит - стало быть, жулик или проезжий), много дивятся, стоя перед лавкой Терентия, где над дверью на синей доске написано вохрой: "Терентий Генералов", слева нарисован генеральский сапог со шпорой, а направо - голая с рыбьим хвостом девка.
Кажется, чтобы нарисовать сапожнику на вывеске по своему ремеслу: шило, например, и молоток или теленка, с которого шкуру на шевро дерут, ну, себя нарисуй в очках и о ремешком на лбу... При чем же девка?
Но выходило, что очень при чем: в этой девке и была причина терентьевского характера и вся его история, которая открылась через Игната Давидовича Чмокина - исправника, царствие ему небесное.
Игнат Давыдович был мужчина великой тучности и двадцать лет пил вино, а потом сразу перешел на чай, сидя весь день около самовара, и до того опился, что в грудях у него появилось молоко - подавишь и выльется. От этого и помер.
До чайной этой полосы одолевали Игната Давыдовича лютые черти. Несмотря на чин исправника и медали, черти глумились над ним по-своему. Игнат Давыдович пробовал против чертей и мундир надевать и ногами на них топал, считая, что черти как жители подземные - под какой землей живут, той власти и должны повиноваться: русские - русской, английские - англиканской, - ничего не помогало.
