Михаил Арцыбашев - У последней черты
— Ну, ладно… Слушай, Нелли, — заговорил Арбузов, помолчав, — я свое слово сдержал, не мешал ничему… Но пока я тут сидел один, я много передумал и… слушай… не могу верить!
Нелли молча, сдвинув тонкие брови, смотрела на него.
— Не могу! — повторил Арбузов.
— Ну, и не верь! — жестко ответила она. Арбузов быстро поднял голову, и бешенство сверкнуло в его воспаленных глазах.
— А тебе все равно? Ну, что ж… значит, я и прав! — сказал он с трудом, точно через силу. Нелли пожала плечами.
— Может быть!
Нелли, не шути! — бешено крикнул Арбузов, но сейчас же и сдержался. — Ты же должна понять… Я тебе ничего не сказал, когда ты пошла… Уж очень смешно, стыдно было говорить… А теперь скажу: что бы там ты ни говорила, а я знаю одно, что ты его до сих пор любишь!
— Нет! — ответила Нелли.
— Любишь! По-прежнему, а может быть, и больше того!
— Нет! — упрямо и зло повторила Нелли. Арбузов хрипло засмеялся.
— Если бы ты себя сейчас слышала!.. Сама себя стараешься уверить… Только зря это! Не для одной же трагедии ты к нему побежала? Не для эффекта? Э, брось!.. Любишь, и все тут. Мне один человек говорил, что того, кому женщина в первый раз сама, по любви, отдалась, того она уже никогда не забудет. И возненавидит как будто, и зла пожелает, и убьет, пожалуй, а стоит тому опять хоть пальчиком поманить, так и побежит… я теперь и сам это вижу!
Арбузов говорил, издеваясь и самого себя мучая.
Нелли молчала.
— Ну, что ж, трогательное было прощание, а? — с болезненной усмешкой спросил Арбузов. Нелли быстро взглянула.
— Да, очень! — ответила она мстительно. Арбузов побледнел.
— Я ведь вижу, что ты надо мной издеваешься, Нелли! — судорожно облизывая языком сухие губы, сказал он и попытался презрительно засмеяться. — Только это ты сама думаешь, что нарочно, со зла говоришь, а на самом деле было трогательно… Оно видно!..
— Видно? — спросила Нелли, прищуриваясь, и засмеялась. — Ну, тем лучше! Арбузов стал задыхаться.
— Уж не отдалась ли ты ему на прощанье? В последний-то раз? — сказал он, сам едва вынося свою насмешку.
— Конечно! — вызывающе ответила Нелли. Словно туман прошел по лицу Арбузова, и Нелли показалось, что он сейчас бросится на нее. И такое движение у него было. Точно мозг пошатнулся — Арбузов прекрасно видел, что она говорит это назло, что своими насмешками и подозрениями он только озлобляет ее, но даже и насмешки такой он не мог вынести. Уже одно то, что она, в самом деле ведь отдавшаяся Михайлову, могла произнести это слово, хотя бы и нарочно, сводило его с ума.
— Нелли, не мучь ты меня! — почти простонал он. Я ведь не верю… я знаю, что ты нарочно… но не могу я этого слышать, не могу!
Нелли засмеялась, бросила шляпу на комод и подошла к нему.
— Ну, будет… перестань! — шепнула она и, охватив голову Арбузова, прижала ее к груди, тихо и нежно гладя по буйным жестким волосам. — Я тебя люблю!.. Милый мой, бедный!
Безудержное счастье, сумасшедшее, сдавило горло Арбузову. Он прижался к ней, к небольшой ее груди, под которой слышалось мягкое биение сердца, и замер. Нелли чуть слышно гладила его по волосам.
— Замучился я… — жалко пробормотал он, — зачем ты ходила!
И ревнивая нотка опять скользнула в его шепоте. Нелли приняла руку и слегка отодвинулась. Арбузов, подняв голову, подозрительно смотрел на нес исподлобья.
— Значит, не совсем же ты его забыла…
Нелли вдруг оттолкнула его и заломила руки.
— Ах, как все это скучно, тяжело, противно! Как мне надоело это все! — простонала она с тоской.
— Нелли, Неллечка! — испуганно, с раскаянием потянулся к ней Арбузов.
Но Нелли уже отошла и стала у комода. Брови у нее были резко сдвинуты, глаза смотрели решительно и мрачно.
— Слушайте, Захар Максимыч, — заговорила она странным надорванным голосом, — долго ли вы будете меня мучить?
— Я? Тебя?.. Нелли! — с упреком вскрикнул Арбузов.
— Да, вы, меня! — жестко передразнила Нелли. — Чего вы хотите от меня? Ну… я любила вас, потом разлюбила… думала, что разлюбила… изменила… теперь опять люблю… Ну, что ж? А то… У каждого человека, Захар Максимыч, есть свои внутренние тайны, которых он и сам не знает, не понимает! Нужно мне было его увидеть! Вот именно затем, чтобы убедиться, что не люблю! Что вы на меня так смотрите?.. Ну, может быть, я подлая, развратная, гадкая… может быть, я сама себя не понимаю… ну, и прекрасно! А какое вы право имеете требовать от меня, чтобы я была другая!.. Я вас не обманываю, не представляюсь другой!.. Зачем вы меня мучаете?
— Нелли!
— Что — Нелли! Вы должны мне поверить, что это кончено!.. Чем я докажу?.. Вы должны верить потому, что ведь не я к вам пришла!.. Я прощения не просила! Я виновата и наказана за это достаточно, но у меня хватило бы гордости не идти к вам прощения просить, потому что я знаю, что этого и нельзя простить!.. Я бы на колени стала, да к чему?.. Никогда вы этого не забудете и забыть не можете!.. Помните, вы уже приходили ко мне, уверяли, что все прощено и забыто, а потом душили меня… вот здесь, на полу… Помните? Арбузов опустил голову.
— Я думала, что этим и кончится… Я умереть думала… Но вы опять пришли! И признайтесь, Захар Максимыч, ведь вы только потому пришли, что узнали, что ребенок мертвым родился… Ведь правда?.. Иначе бы не пришли!
Арбузов промолчал.
Нелли подождала.
— Ну, видите!.. Такого… реального… Нелли усмехнулась через силу, напоминания вы уже и сами знали, что не перенесете совсем… Какое же это прощение, какая это любовь?..
— А, может, и пришел бы!
Нелли быстро на него посмотрела.
— Да, пришли бы… пожалуй… вижу, что пришли бы… Но только для того, чтобы опять уйти!..
— Я люблю тебя, Нелли! — перебил Арбузов с отчаянием.
Нелли сжала пальцы так, что они хрустнули.
— Я вижу, вижу это… А все-таки нам лучше расстаться раз навсегда!
— Нелли!
— Лучше, лучше, лучше!.. Не забудете, не можете вы забыть, и мы только без конца мучить друг друга будем!
— Я забуду, Нелли! — робко пробормотал Арбузов.
— Нет!.. Ребенок… Я сказала, что такого реального напоминания вы не вынесли бы, а, может быть, именно потому, что это уж слишком грубо, вы скорее бы и примирились! Нет, вам мелочи напоминать будут! Я не посмею поцеловать вас, не посмею приласкать понежнее, потому что при каждом моем слове и движении буду знать, что вы думаете: вот так она и его целовала… так и его называла… Ведь правда? Да?.. Конечно!.. Сегодня ночью меня вдруг потянуло к вам… страстно потянуло!.. Я лежала на кровати, и мне страшно, мучительно хотелось, чтобы вы были со мной…
Нелли вдруг покраснела и стала проще и красивее вдвое. Арбузов быстро выпрямился и сделал к ней радостное страстное движение.
— Подождите… я не все сказала! Это я тогда, ночью, думала… — заторопилась Нелли, — я думала: все кончено, вздор, ничего не было!.. А люблю я только его одного, одному ему хочу принадлежать и телом, и душой! Думала, вот так я его приласкаю, так положу голову его на грудь…
Голос Нелли зазвучал страстно и нежно, как музыка. Она даже приложила руку к своей небольшой мягкой груди. Арбузов слушал, не сводя с нее восторженного взгляда, не смея пошевелиться, чтобы не испугать ее.
— И вдруг меня точно ударило что: да ведь чем я буду страстнее, тем ужаснее… тем ярче он будет представлять себе, что такою я была… Ведь правда? Правда?
— Правда! — глухо ответил Арбузов и встал.
Глаза Нелли сверкнули отчаянием.
— Что ж, может быть, ты и права, Нелли! — растерянно улыбаясь и не глядя, сказал Арбузов, — И ты очень ярко все это расписала! — вдруг с неутомимой ненавистью прибавил он. — И ласки, и объятия эти… «Такая была!» Очень ярко! Ну, так что же нам делать? Разойтись окончательно и уже навсегда, что ли?
— Да, — ответила Нелли бледно и невыразительно.
Арбузов помолчал.
— А если я этого… не могу? — спросил он уже совершенно неслышно.
Нелли махнула рукой.
— Можете! Это только так кажется! — возразила она.
Арбузов опять помолчал. На его мрачном лице с тяжелым белым лбом было отчаянное упрямство, и тени ходили, точно тысячи мыслей, и, как тучи, гонимые ветром, неслись за этим лбом.
— Я даже скажу вам, — прибавила Нелли, видимо, слабея, — что только потому и кажется, что я еще не принадлежу вам…
— Нелли! — замотал Арбузов головой, как бык, пораженный обухом.
— А как только я вам отдамся, так вы и почувствуете, что можете и даже очень! — продолжала Нелли. — Вы все одинаковы, что бы там ни говорили, что бы ни чувствовали, а в конце концов вам только этого, только, только и нужно! — прибавила она истерически, с ненавистью, болью и отвращением.
Арбузов ответил не сразу. Те же тени продолжали ходить по его лицу.
— Ну, слушай, Нелли, — медленно заговорил он, — может быть, ты и права… Да, точно… не забуду и забыть не могу! Буду думать, буду представлять! Что же, оно и понятно: я тебе всю свою душу целиком отдаю, а я свою душу ценю! Я гордый, Нелли, хоть и всего-то — купеческий сынок и никакими талантами не отличаюсь… Если бы он тебя так же любил, как я, если бы это была ошибка и с его стороны, что он тебя бросил… если бы он страдал, я забыл бы! Тут мы были бы равны: я тебе отдаю всю душу, я тебя покупаю ценой всей жизни, и он тоже… что ж! Но тут не то: я не могу вынести мысли, что я к ногам твоим всего себя, без остатка кладу, что ты для меня — святыня, а он взял тебя для потехи на час, между прочим, и бросил, как ненужную тряпку! Так неужто же он надо мною так высоко стоит?.. И когда мы все трое случайно сойдемся, ведь он в душе — явно-то не посмеет… а может, и посмеет даже… — будет думать: дурак!.. Ценой всей жизни купил то, что я мимоходом взял и бросил!.. Не могу я этой мысли вынести! Я тогда и его, и тебя, и себя убью!
