Лев Толстой - Том 13. Воскресение
Нехлюдов увидал конвойного офицера уже после второго звонка. Офицер, обтирая своей короткой рукой закрывавшие ему рот усы и подняв плечи, выговаривал за что-то фельдфебелю.
— Вам что, собственно, надо? — спросил он Нехлюдова.
— У вас женщина рожает в вагоне, так я думал, надо бы…
— Ну и пускай рожает. Тогда видно будет, — сказал конвойный, проходя в свой вагон и бойко размахивая своими короткими руками.
В это время прошел кондуктор с свистком в руке; послышался последний звонок, свисток, и среди провожавших на платформе и в женском вагоне послышался плач и причитанья. Нехлюдов стоял рядом с Тарасом на платформе и смотрел, как один за другим тянулись мимо него вагоны с решетчатыми окнами и виднеющимися из них бритыми головами мужчин. Потом поравнялся первый женский вагон, в окне которого видны были головы простоволосых и в косынках женщин; потом второй вагон, в котором слышался все тот же стон женщины, потом вагон, в котором была Маслова. Она вместе с другими стояла у окна и смотрела на Нехлюдова и жалостно улыбалась ему.
XXXIXДо отхода пассажирского поезда, с которым ехал Нехлюдов, оставалось два часа. Нехлюдов сначала думал в этот промежуток съездить еще к сестре, но теперь, после впечатлений этого утра, почувствовал себя до такой степени взволнованным и разбитым, что, сев на диванчик первого класса, совершенно неожиданно почувствовал такую сонливость, что повернулся на бок, положил под щеку ладонь и тотчас же заснул.
Его разбудил лакей во фраке, с значком и салфеткой.
— Господин, господин, не вы ли будете Нехлюдов, князь? Барыня вас ищут.
Нехлюдов вскочил, протирая глаза, и вспомнил, где он и все то, что было в нынешнее утро.
В его воспоминании были: шествие арестантов, мертвецы, вагоны с решетками и запертые там женщины, из которых одна мучается без помощи родами, а другая жалостно улыбается ему из-за железной решетки. В действительности же было перед ним совсем другое: уставленный бутылками, вазами, канделябрами и приборами стол, снующие около стола проворные лакеи. В глубине залы перед шкафом, за вазами с плодами и бутылками, буфетчик и спины подошедших к буфету отъезжающих.
В то время как Нехлюдов переменял лежачее положение на сидячее и понемногу опоминался, он заметил, что все бывшие в комнате с любопытством смотрели на что-то происходившее в дверях. Он посмотрел туда же и увидал шествие людей, несших на кресле даму в воздушном покрывале, окутывающем ей голову. Передний носильщик был лакей и показался знакомым Нехлюдову. Задний был тоже знакомый швейцар с галуном на фуражке. Позади кресла шла элегантная горничная в фартуке и кудряшках и несла узелок, какой-то круглый предмет в кожаном футляре и зонтики. Еще позади, с своими брылами и апоплексической шеей, выпятив грудь, шел князь Корчагин в дорожной фуражке и еще сзади — Мисси, Миша, двоюродный брат, и знакомый Нехлюдову дипломат Остен с своей длинной шеей, выдающимся кадыком и всегда веселым видом и настроением. Он шел, что-то внушительно, но, очевидно, шутовски досказывая улыбавшейся Мисси. Сзади шел доктор, сердито куря папиросу.
Корчагины переезжали из своего подгородного имения к сестре княгини в ее имение по Нижегородской дороге.
Шествие носильщиков, горничной и доктора проследовало в дамскую комнату, вызывая любопытство и уважение всех присутствующих. Старый же князь, присев к столу, тотчас же подозвал к себе лакея и стал что-то заказывать ему. Мисси с Остеном тоже остановились в столовой и только что хотели сесть, как увидали в дверях знакомую и пошли ей навстречу. Знакомая эта была Наталья Ивановна. Наталья Ивановна, сопутствуемая Аграфеной Петровной, оглядываясь по сторонам, входила в столовую. Она почти в одно и то же время увидала Мисси и брата. Она прежде подошла к Мисси, только кивнув головой Нехлюдову; но, поцеловавшись с Мисси, тотчас же обратилась к нему.
— Наконец-то я нашла тебя, — сказала она.
Нехлюдов встал, поздоровался с Мисси, Мишей и Остеном и остановился, разговаривая. Мисси рассказала ему про пожар их дома в деревне, заставивший их переезжать к тетке. Остен по этому случаю стал рассказывать смешной анекдот про пожар.
Нехлюдов, не слушая Остена, обратился к сестре.
— Как я рад, что ты приехала, — сказал он.
— Я уже давно приехала, — сказала она. — Мы с Аграфеной Петровной. — Она указала на Аграфену Петровну, которая в шляпе и ватерпруфе с ласковым достоинством издалека конфузливо поклонилась Нехлюдову, не желая мешать ему. — Везде искали тебя.
— А я тут заснул. Как я рад, что ты приехала, — повторил Нехлюдов. — Я письмо тебе начал писать, — сказал он.
— Неужели? — сказала она испуганно. — О чем же?
Мисси с своими кавалерами, заметив, что между братом и сестрой начинается интимный разговор, отошла в сторону. Нехлюдов же с сестрой сели у окна на бархатный диванчик подле чьих-то вещей, пледа и картонки.
— Я вчера, когда ушел от вас, хотел вернуться и покаяться, но не знал, как он примет, — сказал Нехлюдов. — Я нехорошо говорил с твоим мужем, и меня это мучало, — сказал он.
— Я знала, я уверена была, — сказала сестра, — что ты не хотел. Ведь ты знаешь…
И слезы выступили у ней на глаза, и она коснулась его руки. Фраза эта была неясна, но он понял ее вполне и был тронут тем, что она означала. Слова ее означали то, что, кроме ее любви, владеющей всею ею, — любви к своему мужу, для нее важна и дорога ее любовь к нему, к брату, и что всякая размолвка с ним — для нее тяжелое страдание.
— Спасибо, спасибо тебе… Ах, что я видел нынче, — сказал он, вдруг вспомнив второго умершего арестанта. — Два арестанта убиты.
— Как убиты?
— Так убиты. Их повели в этот жар. И два умерло от солнечного удара.
— Не может быть! как? нынче? сейчас?
— Да, сейчас. Я видел их трупы.
— Но отчего убили? Кто убил? — сказала Наталья Ивановна.
— Убили те, кто насильно вели их, — раздраженно сказал Нехлюдов, чувствуя, что она смотрит и на это дело глазами своего мужа.
— Ах, боже мой! — сказала Аграфена Петровна, подошедшая ближе к ним.
— Да, мы не имеем ни малейшего понятия о том, что делается с этими несчастными, а надо это знать, — прибавил Нехлюдов, глядя на старого князя, который, завязавшись салфеткой, сидел у стола за крюшоном и в это самое время оглянулся на Нехлюдова.
— Нехлюдов! — крикнул он, — хотите прохладиться? На дорогу отлично!
Нехлюдов отказался и отвернулся.
— Но что же ты сделаешь? — продолжала Натальи Ивановна.
— Что могу. Я не знаю, но чувствую, что должен что-то сделать. И что могу, то сделаю.
— Да, да, я это понимаю. Ну, а с этими, — сказала она, улыбаясь и указывая глазами на Корчагина, — неужели совсем кончено?
— Совсем, и я думаю, что с обеих сторон без сожаления.
— Жаль. Мне жаль. Я ее люблю. Но положим, что это так. Но для чего ты хочешь связать себя? — прибавила она робко. — Для чего ты едешь?
— Еду потому, что так должно, — серьезно и сухо сказал Нехлюдов, как бы желая прекратить этот разговор.
Но сейчас же ему стало совестно за свою холодность к сестре. «Отчего не сказать ей всего, что я думаю? — подумал он. — И пускай и Аграфена Петровна услышит», — сказал он себе, взглянув на старую горничную. Присутствие Аграфены Петровны еще более поощряло его повторить сестре свое решение.
— Ты говоришь о моем намерении жениться на Катюше? Так видишь ли, я решил это сделать, но она определенно и твердо отказала мне, — сказал он, и голос его дрогнул, как дрожал всегда, когда он говорил об этом. — Она не хочет моей жертвы и сама жертвует, для нее, в ее положении, очень многим, и я не могу принять этой жертвы, если это минутное. И вот я еду за ней и буду там, где она будет, и буду, сколько могу, помогать, облегчать ее участь.
Наталья Ивановна ничего не сказала. Аграфена Петровна вопросительно глядела на Наталью Ивановну и покачивала головой. В это время из дамской комнаты вышло опять шествие. Тот же красавец лакей Филипп и швейцар несли княгиню. Она остановила носильщиков, подманила к себе Нехлюдова и, жалостно изнывая, подала ему белую, в перстнях руку, с ужасом ожидая твердого пожатия.
— Epouvantable![69] — сказала она про жару. — Я не переношу этого. Ce climat me tue[70]. — И, поговорив об ужасах русского климата и пригласив Нехлюдова приехать к ним, она дала знак носильщикам. — Так непременно приезжайте, — прибавила она, на ходу оборачивая свое длинное лицо к Нехлюдову.
Нехлюдов вышел на платформу. Шествие княгини направилось направо, к первому классу. Нехлюдов же с артельщиком, несшим вещи, и Тарасом с своим мешком пошли налево.
— Вот это мой товарищ, — сказал Нехлюдов сестре, указывая на Тараса, историю которого он рассказывал ей прежде.
— Да неужели в третьем классе? — спросила Наталья Ивановна, когда Нехлюдов остановился против вагона третьего класса и артельщик с вещами и Тарас вошли в него.
