Петр Боборыкин - Китай-город
Значит — вздор, вранье, никакого ареста не было. Палтусова он нашел на кушетке.
— Что с вами, нездоровится? — спросил его Пирожков и сильно потряс ему руку.
Лицо Палтусова показалось ему и желтым, и осунувшимся.
— Да вот с приезда не могу поправиться, — откликнулся Палтусов и встал с кушетки.
На нем был халат, чего Пирожков никогда не видал.
— Вы в Петербурге заболели?
— Да, чуть не воспаление в печени схватил.
В глазах приятеля Палтусов прочел причину его прихода.
— Иван Алексеевич, — начал он простым, задушевным тоном, — вам, наверно, сказали уже, что меня схватили?
— Действительно.
— Этого еще нет; но может быть сейчас. Я не знаю. Пока я дал подписку.
Он на одну секунду опустил голову и добавил с тихой усмешкой:
— Попаду в кутузку — это верно.
— Но за что же? — искренней нотой крикнул Иван Алексеевич.
— За что? за растрату чужого имущества…
Пирожков ничего не сказал на это, а только усмехнулся отрицательно.
— Право! — подтвердил Палтусов и опять сел на кушетку, подложив под себя ноги.
— Да объясните!
— Дело самое простое… Получил доверенность на распоряжение капиталом.
— Большим?
— В несколько сот тысяч.
— И что же?
— Распорядился по своему усмотрению… на это имел право… Доверительница умерла в мое отсутствие… Наследник пристал к горлу — давай ему все деньги… А у меня их нет.
— Как же нет? — изумленно переспросил Пирожков.
— Так, в наличности нет…
— Но вы можете доказать.
— Вот что, дорогой Иван Алексеевич, — начал горячее Палтусов и подался вперед корпусом, — взбесился я на этих купчишек, вот на умытых-то, что в баре лезут, по-английски говорят! Если б вы видели гнусную, облизанную физиономию братца моей доверительницы, когда он явился ко мне с угрозой ареста и уголовного преследования! Я хотел было повести дело просто, по-человечески. А потом озорство меня взяло… Никаких объяснений!.. Пускай арестуют!
— Но зачем же? — Пирожков присел к нему на кушетку и взял его за руки. — Зачем же так, Палтусов? Что за бравада? Вы же говорили мне вот в этом самом кабинете, что купец — сила, все прибрал к своим рукам…
— Посмотрим, кто кого пересилит… Тут ум надо, а не капиталы.
— Ум!.. Но, Андрей Дмитриевич… к чему же доводить себя?
— Да ведь я уже под сюркупом… Обязался подпиской о невыезде…
— Что же вы теперь делаете? Какие меры?
Пирожков расстроенно глядел на Палтусова. Тот пожал ему руку.
— Добрая вы душа, сочувственная. Не бойтесь. Я волноваться не желаю. С адвокатом я виделся. Выбрал не краснобая, а честного чудака… Я вижу… вам хочется подробностей. Зачем копаться в этих дрязгах? Для меня — это партия в шахматы… На одном осекся, на другом выплыву!..
Что-то новое слышалось Пирожкову в звуках голоса Палтусова. Ему сделалось не по себе. Точно он попал в болото и нога ступает на зыбкую кочку.
— Ха, ха, ха! — разразился Палтусов. — Полноте… Говорю, выплыву. А если вы увидите, что я в этой кулаческой Москве сам позапылился, — вы забудете, что у вас был такой приятель.
— Ну вот, ну вот! — возразил Пирожков, встал и в недоумении заходил по кабинету.
Палтусов посмотрел на стенные часы.
— Иван Алексеевич! — окликнул он. — Знаете что, не засиживайтесь. Я, по моим соображениям, жду сегодня архангелов.
— Каких?
— Следователя или полицию. Уходите. Коли надо будет куда-нибудь съездить, к адвокату, что ли, — дам вам знать; только не стесняйтесь… Прямо откажите.
— Полноте! — вырвалось у Пирожкова теплой нотой.
Он решительно не знал, как ему говорить с приятелем. Через пять минут он вышел.
На улице он перебирал про себя, какое чувство возбуждает в нем Палтусов, и не мог ответить, не мог сказать: "Нет, он честен, это разъяснится".
Ему показалось на повороте к Чистым прудам, что в пролетке проехал полицейский офицер со штатским.
XVII
Больше трех недель, как Анна Серафимовна ничего не слыхала о Палтусове. Она спрашивала Тасю. Та знала только, что он куда-то уехал… Надо было решиться — разрывать или нет с мужем. Рубцов продолжал стоять за разрыв. Голова уже давно говорила ей, что она промахнулась, что она только себя разорит, если будет заведовать делами Виктора Мироныча.
Но не одни дела. Когда же наступит полная законная воля? Неужели обречь себя на вечное вдовство или махнуть на все и жить себе с «дружком». Да где он, этот дружок? И его нет!
За эти дни она исхудала, под глазами круги, во рту гадко, всю поводит. Но она не хочет поддаваться никакой "лихой болести". Не таковская она!
Анна Серафимовна собралась ехать в амбар. Вошла Тася в шляпе и кофточке. Это не был еще ее час.
— Вы слышали, — выговорила она с расстановкой, — Андрей Дмитрия…
Станицына побледнела. Сердце у ней точно совсем пропало.
— Что?
— Посадили его.
— Посадили!..
Анна Серафимовна не могла прийти в себя.
— За политическое?
— Нет.
Тася замялась.
— По какому же делу?
— Я не знаю хорошенько… Говорят про… растрату какую-то… После смерти Нетовой открыли…
— После Нетовой?
Она все сообразила. Но быть не может! Это не такой человек!
Рука ее протянулась к Тасе. Они обнялись. Анна Серафимовна поцеловала ее горячо.
— Это так что-нибудь, — порывисто заговорила она. — Он не мог…
Обе сели.
Тася прильнула к ней. Ей захотелось признаться этой «купчихе» в том, что до тех пор она считала неловким рассказывать.
Анна Серафимовна узнала, что Палтусов помогал семейству Долгушиных еще при жизни матери. Про себя Тася умолчала.
— Вот видите, — успокоивала и самое себя Станицына, — такой человек не мог! Где же он сидит?
— Я не знаю, — пристыженно ответила Тася.
— Надо узнать…
Анна Серафимовна расспросила, где живет Палтусов, и приказала подавать экипаж.
— Вы оставайтесь, — сказала она Тасе, — подождите меня…
— Мне бы надо, — тихо выговорила Тася.
Она чувствовала, как «барышня» проснулась в ней в эту минуту. Боится она разыскивать, где сидит ее родственник, боится полиции совершенно так, как ее старушки, чуть дело запахнет хоть городовым. А вот такая купчиха не боится… Она любит… она может и спасти его, пожалуй, и в Сибирь бы пошла за ним… Но стоит ли он этого? Поручиться нельзя.
Тася покраснела. Что же это такое? Он помогает ей и старушкам, а она точно сейчас же готова выдать его.
— Анна Серафимовна, — придержала она Станицыну в зале, — вы не подумайте, что я такая гадкая… бессердечная… Вот вы — посторонняя, и так тепло к нему относитесь… А мне бы следовало…
— Я узнаю, я узнаю, — повторяла Станицына, идя к лестнице.
По лестнице поднимался Рубцов. Он заехал больше для Таси, отправляясь на фабрику.
— Сеня, — сказала ему Станицына, — побудь с Таисией Валентиновной — мне к спеху…
Он заметил большую перемену в ее лице и успел спросить у ней на лестнице:
— Что, иль опять от муженька супризец?
— Нет, не то, — ответила она и быстро начала сходить вниз.
— Что такое? — спросил Рубцов Тасю.
Рубцов и Тася проходили залой. Тася не знала, говорить ли ей… Это может повредить Палтусову… Но ведь она сказала уже Станицыной. А Рубцов добрый, в эти две недели они сошлись, точно родные.
В гостиной она села на то место, где обыкновенно читала Анне Серафимовне, и состроила принужденную улыбку.
— Да вы полноте-с, — начал шутливо Рубцов, — мы хоть лыком шиты, а понимаем… не томите…
Тася передала «слух» про арест Палтусова.
— И сестричка кинулась куда же-с?
— Не знаю!
— Вот что, — значительно выговорил Рубцов и отошел к окну.
Тася молчала. Он несколько раз поглядел на нее. Ей тяжело было начинать разговор о Палтусове.
XVIII
Рубцов все еще стоял у окна, за штофной портьерой.
Тася сидела на пуфе, в трех шагах от него.
— Вам-то что же особенно убиваться?
— Семен Тимофеич… вы не знаете…
Она не договорила.
— Что же такое именно не знаю?
— А то, что…
Опять у нее слово стало в горле.
— Насчет этого… Палтусова? Что ж тут знать?.. И предвидеть, мне кажется, было возможно. Человек крупного места не имел. Доверие к себе внушил именитой коммерции-советнице, денежками ее поживился… Такая нынче мода… вы извините, что я так про вашего родственника… А может, и понапрасну.
— Понапрасну? — повторила Тася и подбежала к нему. — Вы думаете?
— Как же я могу знать в точности, Таисия Валентиновна?.. Поветрие это… все этим занимаются… И господа дворяне, и председатели земских управ, и адвокаты… а о кассирах так и говорить совестно!
— Вот видите, Семен Тимофеич, — начала смущенно Тася. — Я бы должна была ехать к нему.
