Виктор Лихачев - Кто услышит коноплянку
Поразительно, подумал Михаил, окинув взглядом храм, верующих перед алтарем на этот раз не было. Если вчера стояли человек пять-семь, сегодня - никого! Но литургия, тем не менее, шла своим привычным чередом, подходя к концу. На клиросе - три монаха, среди которых Киреев заметил и отца Варлаама. Вел службу отец Гавриил. Михаил перекрестился и пошел в центр храма: деваться ему было некуда, все равно он один перед алтарем. Впрочем, Киреев ошибался. У дальней стены на маленьком табурете сидел отец Илларион. В руках четки, лицо опущено вниз, будто старец дремал. В отдельных местах службы он поднимался с табурета, потом опять садился. Вот уже хор запел "Отче наш...". Михаил знал, что обычно эту молитву поет весь народ, присутствующий на службе. И потихоньку вслед за монахами на клиросе тоже запел: "...да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя". Куда-то исчезла робость, и та сила, что вела его прочь, словно отступила, затаясь... Молитва закончилась. Положив перед Святым Престолом земной поклон, отец Гавриил обратился лицом к народу, то есть в данном случае к нему, Кирееву, благословил Михаила, произнеся: "Мир всем". Хор ответил: "И духови твоему". При этих словах Киреев поклонился отцу Гавриилу. Сейчас перед ним был не вчерашний эмоциональный и, как показалось Михаилу, несколько легкомысленный человек, а священник, внутри которого будто кто-то зажег светильник. Киреев почувствовал трепет, исходивший от иеромонаха, и трепет этот словно передался ему. Он даже забыл посмотреть на знаменитое пятно на полу. Хор запел: "Един Свят. Един Господь Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь. Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних". В этот момент кто-то прошептал Кирееву сзади: "Извините, вас просит подойти батюшка". Обернувшись, Михаил увидел невесть откуда взявшегося послушника Александра. Старец сидел в прежней позе, перебирая четки. Киреев подошел к отцу Иллариону и остановился в нерешительности, не зная, как себя вести.
- Причаститься хотите? - вдруг спросил старец.
- Да, - неожиданно для себя ответил Киреев. - Но я ни разу не исповедовался.
- Не беда, - спокойно ответил отец Илларион. - Вот сегодня и начнете. - Старец всем своим видом показал, что слушает Михаила.
Так, наверное, щенка бросают в воду. Киреев словно упал с разбега в холодную реку. Перехватило дыхание. И он стал говорить, говорить, говорить. Вспоминал те или иные поступки, повторяя услышанное или прочитанное раньше: "грешен, батюшка". Но волновался и говорил скороговоркой Михаил еще и по другой причине: краем глаза он видел, что отец Гавриил уже шел с Чашей и ждал. Ждал его, как ждали Киреева и монахи. А у Михаила с детских лет было три "пунктика", если можно так выразиться: он терял самообладание и контроль над собой, когда при нем унижали человека, мучили животных, а еще когда он заставлял других ждать себя.
- Успокойтесь, - вдруг мягко сказал старец, - не надо волноваться. Вы еще не сказали... - И к огромному удивлению Киреева, батюшка напомнил ему один эпизод из прошлого, за который Михаилу всегда было стыдно. Затем второй, третий.
Кирееву оставалось соглашаться и каяться в своих прошлых деяниях и поступках. Так дошли они
- вместе с батюшкой - до дней совсем недавних. Михаил только начал рассказывать о том, что произошло в деревне Галичья Гора, заново переживая случившееся, но старец остановил его:
- Не надо так подробно... Вы теперь поняли, что важно не богословское или литературное определение искушения, а нечто совсем иное?
- Да, - ответил уже переставший чему-либо удивляться Киреев.
- Вы раскаиваетесь в том, что мысленно осудили людей, которые за вас потом свои души положили, как за брата своего?
Киреев заплакал.
- Да, - прошептал он.
- Хорошо, - ободряюще сказал батюшка, неожиданно улыбнувшись, правда, одними глазами. Никогда и ни в чем не надейтесь на себя - и Бог избавит вас от любого искушения. А если оно все же придет - даст вам силы выстоять в борьбе. Но для начала привыкните осуждать только одного человека - самого себя. И тогда Бог вас не осудит. А не осудит Бог - не страшны будут искушения.
- А они еще... будут... у меня? - Слезы буквально душили Киреева. Впервые за все время исповеди отец Илларион посмотрел Кирееву прямо в глаза.
- Не правда ли, - будто не услышав вопроса, спросил Михаила старец, - не пойти к экстрасенсу, узнав, что у тебя рак, оказалось легче, чем вернуть найденные деньги? А победить похоть оказалось еще труднее. А еще труднее обуздать свой язык, осуждающий брата своего... Киреев опустил голову.
- Вы все правильно про меня говорите.
- Нет, я простой и грешный монах. Это Господь - сердцевед. Будут ли у вас еще искушения? вновь улыбнулся старец, на этот раз не только глазами. - Так ведь дорога ваша еще продолжается. Вы отныне православный человек и, значит, должны знать: чем дольше будете идти, тем больше будете понимать, что путь на самом деле бесконечен, а вы только в самом его начале.
- Зачем же тогда... отправляться в дорогу?
- Помните, своим ученикам Господь говорит, что только милостью Божией может спастись человек. Вот вам и ответ. Милость - это дар любви. Любви Бога к нам, грешным и недостойным. Он и взывает к нам ежечасно и ежеминутно: "Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененные и Аз упокою вы". Если Он зовет нас, то как же не идти? Легким и сладостным был бы наш путь, если бы не гордость и себялюбие, что живет в сердце каждого из нас.
- Но ведь были же святые люди, батюшка.
- Един Бог свят. Вот скажите, почему вы так осуждали тех деревенских людей, хотя они последний кусок хлеба вам предложили и приютили на ночь? Почему заранее приписали им дурное?
- Сам не знаю. Но я пытаюсь бороться со своей гордыней, если она - причина моих дурных поступков.
- Это хорошо, но без Него мы не можем ничесоже. Вот и очищает Он сердца наши скорбями и болезнями. И вам великая милость была дана - через страдания искупить прежние грехи свои. Нужно ли спрашивать: идти мне или не идти? Не спрашивайте - идите. Носите в сердце упование на Него и идите. А если покажется вам, что вы уже пришли, что вы уже спасены и теперь вокруг вас спасаются тысячи - значит, шли вы совсем в другую сторону.
- Простите, батюшка, но разве преподобный Серафим...
- Нет, он не совсем так об этом говорил. "Радость моя, - сказал преподобный одному человеку,
- молю тебя, стяжи дух мирен, и тогда тысячи душ спасутся около тебя". Мирный дух - это признак того, что мы идем к Богу, а не бежим от него, что мы со смирением принимаем все, посылаемое Им... Все, - как-то устало произнес старец, - давайте я отпущу ваши грехи и идите - причащайтесь... Теперь целуйте крест, Евангелие... Давайте я благословлю вас. Вы хотели спросить меня о своей болезни?
- Да, батюшка. - Киреев чувствовал себя открытой книгой, которую легко читает этот удивительный человек.
- Господь еще не призывает вас.
- Я еще... не очистил... сердце? Поэтому я... буду жить? - Киреев не верил своим ушам.
- Правда странно? Вот вам еще один парадокс, раз вы их так любите. Недавно вы были бы счастливы, узнав, что еще будете жить и что близкая смерть вам не грозит, а сейчас вы даже разочарованы.
- Разочарован? Да, похоже на это, батюшка. Один человек... еще тогда сказал, что завидует мне...
- Пути Господни неисповедимы... Да и молился кто-то о вашем телесном здравии, сильно молился и продолжает молиться. Вы видели вчера маленькую девочку? Вот у нее нам всем учиться надо. Бог внимает чистым сердцам, особенно если они уже предстоят перед Ним.
- Лиза... умерла? - спросил Киреев, хотя он уже все понял. Старец помолчал, затем ответил:
- Умереть - не очень... верное слово. Еще один парадокс, согласитесь: многие хорошие слова для нас приобрели противоположное значение, и наоборот. Слово "прелесть", то есть "обман, ложь", стало похвалой... Да... Раньше на Руси говорили "преставился". Понимаете? Человека как бы переставили. Он в другом измерении, но он стоит, он жив... А еще есть такое слово - "успение".
- Какое-то соединение "сна" и "уснуть".
- Так оно и есть. Успеть спастись... Она вымолила вас, эта девочка... - были последние слова, которые Киреев услышал от отца Иллариона.
Может быть, от того, что огорошила его весть, полученная через старца, но само причастие запомнилось ему гораздо меньше исповеди. Нет, он с волнением и трепетом подходил к Чаше, но внешне ничего особенного в его душе не произошло. Михаил отныне ни на секунду не сомневался, что Лиза по-прежнему жива, только находится в другом измерении. Земной путь ее был завершен. Но от сознания того, что он никогда не увидит свою дорогую коноплянку, Кирееву стало невыносимо грустно.
Подошедший после окончания службы отец Варлаам поздравил Михаила с принятием причастия и подарил большую просфору. Простившись с ним и другими монахами, Киреев отправился к воротам, где все на том же месте лежал его рюкзак.
- Куда теперь пойдете? - спросила Михаила подошедшая Надежда. - А то бы остались...
