Борис Письменный - Агруйс-красивист
еще журнал для домохозяек и книгу какого-то галантерейного каталога, каких много валяется на полках при входе в наш Клуб Здоровья. Периодика, рекламы, журнальчики_как в любой парикмахерской или приемной врача. Потом мы находили эти подсохшие или еще заметно вохкие, искареженные сыростью издания во всех возможных углах. _Народ Книги, -- констатировал Иона, -- не может без усердного чтения. Не важно какого. Без пищи для ума.
И тут нашло на нас, мы начали предаваться историческим параллелям, вспоминали русские разновозможные места, в том числе и отхожие, тесные, заставленные ведрами и тазами, жесткие плацкартные койки, бревна, пеньки, гулкие вокзальные залы ожидания и закутки_места перманентного российского кукования, где нас выручал любой обрывок с печатными знаками на нем. Квитанция, трамвайный билет... И ничего, можно было жить дальше.
Иона, по случаю, вспомнил, как на безлюдной пересменке в пионерском лагере он перетерпел целых два дня с жуткой зубной болью, исключительно благодаря вырванной неизвестно откуда страничке стихов 3аболоцкого.
К вечеру мы ехали с ним в Нью-Йорк; заметно повеселевший Агруйс угощал меня жареными семечками, и на мосту Джорджа Вашингтона, сам за рулем, Иона пел и в голос кричал известное из Заболоцкого. Про то, что есть такое Красота -- сосуд, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде? Мотив для попутного пения Иона сочинял сам; и, надо сказать, даже в шуме и клацканьи автомобильного траффика через мост Ионино пенье напоминало мне какую-то старую еврейскую молитву. Какую? Этого сказать не берусь.
1998
