Андрей Зарин - Карточный мир
Он усмехнулся и пошел в буфетную.
«Завтра же отыграюсь», подумал он и увидел подле себя Чиркова.
— Ну, что же ты сделал? Чирков широко улыбнулся.
— Спасибо! Вот твои двадцать пять рублей…
— Много выиграл? — радуясь за приятеля, спросил Виталин, пряча в жилетный карман монеты.
— Рублей триста! — ответил Чирков и прибавил; — с ничего!
— А я в первый вечер сделал три тысячи, — сказал, оживляясь, Виталин, — ну, сядем здесь! Человек!
Он заказал ужин и стал рассказывать Чиркову о своих удачах. Этот рассказ оживил его и ободрил.
— Сегодня в первый раз проигрываю, — сказал он. — Ну, да завтра же отыграюсь!..
— Понятно! — подтвердил Чирков. Ему было весело. Он дружеским взглядом оглядывал всех проходящих, ел за двоих и пил, не считая рюмок.
— А как я тебе благодарен! Я ведь пришел к тебе, — у меня дома ни зерна! За квартиру тянут, в лавках не дают. Дома керосина не было, ушел — их в темноте оставил! А теперь… — и он счастливо, громко смеялся.
— У меня так же было, и вдруг я домой с тремя тысячами! — ответил ему Виталин, вспоминая свой первый вечер.
Они вышли вместе и поехали по домам. Чирков представлял себе радость жены, свет, тепло, обеспеченные дни.
XV
Виталин ехал домой в смутном настроении. Проигрывать ему случилось впервые и он, словно угадывая истину, приписал этот проигрыш отсутствию маклера и подумал: «будь он — иная была бы метка!» Ряд предыдущих успехов поддерживал в нем бодрость духа, и он всю дорогу повторял себе: «завтра отыграюсь».
— Проигрался сегодня! — равнодушным тоном сказал он жене, укладываясь в постель.
Для нее это было незнакомое слово. Она сразу встрепенулась.
— Много?
— Тысячи полторы, — тем же тоном ответил Виталин.
У нее сжалось злым предчувствием сердце. Она приподнялась на локте и сказала:
— Федя, брось играть. Довольно! А то все назад проиграешь!
— Завтра же отыграюсь! — ответил он.
— Федя, милый, брось! Ну, хоть на одну неделю! — и она обняла его и прижалась к нему.
— Глупости говоришь! — сказал он резко и, приняв ее руку, повернулся на бок.
Виталин стал проигрывать каждый вечер.
Черт перестал помогать ему, но и не мешал, оставив его самого разделываться со своим счастьем, и Виталину то везло, то не везло, но в результате он — проигрывал.
Для игры в азартные игры требуется больше уменья, чем в винт или преферанс. Разыгрывать партию, зная карты и комбинации, это все равно, что решать нетрудную задачу, но рассчитывать счастье и несчастье и строить комбинации на удачах — требует почти творческого духа и всегда глубокого спокойствия. У Виталина этого не было.
Иногда карта шла и он выигрывал, но следом за этим счастье отворачивалось от него, а он не замечал этого и вставал из-за стола без рубля.
— Все! — говорил он обыкновенно, стараясь казаться равнодушным, и вокруг видел только радостные лица.
И в связи с ушедшей от него удачей к нему изменились отношения всех окружающих.
Прислуга уже не следила за каждым его движением, игроки относились к нему, как к равному, и Кострыгин, здороваясь с ним, говорил: «Ну, как дела?» и отходил, не дождавшись ответа.
XVI
Виталин проснулся часа в два дня. В квартире было мертвенно тихо. Елизавета и горничная неслышно возились в кухне, Наталья Александровна ушла с Сашей гулять, что она делала каждый день.
Виталин, едва открыл глаза, как подумал о вчерашней игре. Опять четыреста рублей. А между тем был в выигрыше рублей восемьсот.
Как это вышло? Сначала он все выигрывал, потом офицер, сидевший напротив, уговорил его войти с ним в долю на ответе и пошел открывать жиры.
Черт его дернул!
А потом он сам открыл три жира, и — готово…
И Виталин стал перебирать в уме все случаи, когда он был в выигрыше и не удерживал его. И — по мере воспоминаний — у него в груди скоплялась мучительная, болезненная горечь. «Сколько же я проиграл?» вдруг мелькнуло у него в голове и при этой мысли он вскочил, как от толчка, мигом оделся и очутился в своей мастерской.
Горничная услыхала шум и показалась в дверях.
— Вам, барин, сегодня чаю или кофе? — спросила она по обычаю.
— Ах, что хотите! Сюда!
Виталин отпер ящик стола, вынул чековую книжку, бумажник и стал считать.
Десять дней несчастливой игры и у него не хватает семи тысяч. Короче: — осталось на книжке восемь тысяч да в бумажнике триста рублей. У жены три тысячи. И все.
Он захлопнул ящик стола и, медленно отойдя к дивану, опустился на него и задумчиво обвел глазами свою мастерскую.
На мольберте стоял натянутый холст, в бокале торчали кисти, на табурете валялись палитра и краски в девственно неприкосновенной чистоте.
И Виталину вдруг стало совестно. Он покраснел и, вскочив, беспокойно заходил по комнате. Ведь не может же он, художник, опуститься до положения игрока, живущего удачей или неудачей?
— Баста! — произнес он вслух, — теперь можно и поработать.
Горничная внесла стакан кофе.
Он велел поставить поднос на табурет подле мольберта, сам сел перед ним и уставился на чистый холст.
Будет, будет картина! Ничего, что месяца три он не брал в руки кисти и безумствовал. Такие развлечения не особенно вредны. Даже необходимы. Зато, какие он перевидал рожи! Какую гамму ощущений он уследил на человеческих лицах!.. Это не пройдет бесследно.
И ему на холсте стали представляться картины. То — внутренность «Café de Paris» при освещении электрических фонарей, то игорный зал, то отдельные эпизоды игры, то отдельные лица. Он взял уголь и стал чертить им по холсту. Вот отставной корнет в потертых рейтузах с лицом Дон-Кихота, вот наглое лицо его приятеля, Кострыгина, еврей, армянин, а вот тот артельщик, который повесился, промотав доверенные ему деньги.
— Папа рисует! — раздался за его спиной голос Саши, и он быстро обернулся, радостный и счастливый.
В дверях мастерской стояла Наталья Александровна в каракулевой кофте, в такой же шапочке, свежая, румяная с мороза, и глядела на Виталина радостным взглядом.
Он понял сразу ее мысли и весело ответил:
— Бросил, хочу работать!
Она только засмеялась в ответ и быстро кивнула головою.
Виталин взял палитру и стал выпускать на нее краски.
— Хочешь завтракать, или подождешь обеда? — спросила Наталья Александровна.
— Подожду обеда, — ответил Виталин, смешивая краски, и взял кисть.
Наталья Александровна села подле него. Саша притащил в мастерскую складную крепость и уселся с нею на полу.
— Это все эскизы, — говорил Виталин, быстро водя по холсту кистью, — типы, которые я видел! Я изображу игру в момент азарта. Увидишь, какая будет картина! Ты думала, что уже всему шабаш? Наталья Александровна кивнула.
— Я боялась. Ты так увлекся игрою. Правда, мы от игры поправили все дела, но теперь я ее проклинала. Это гадость! Пока ты выигрывал, я не думала об этом. Но когда ты стал проигрывать… ты проигрывал чужие деньги и то — тяжело, а если это трудовые, если это последние… ужасно!..
— Ну, таких бы я не проиграл, — с уверенностью ответил Виталин.
— А в первый раз?..
Виталин подумал об этом первом разе и ему на миг стало жутко.
— Теперь Чирков выигрывает, — сказал он: — только он умнее меня. Ходит не каждый вечер.
— Она была и хвалилась. Говорила, тысячу выиграл.
— Мама, купи мне пушку! — закричал Саша, — такую, как мы видели.
— Я куплю! — сказал Виталин, быстро водя по холсту кистью.
— Это кто? — спросила Наталья Александровна, указывая на Кострыгина.
— Тот, кто свел меня в клуб. Приятель. Кажется, маклер, или какой-то агент.
— Прямо разбойник.
— Вроде этого! — засмеялся Виталин. — Я хотел еще зарисовать маклера, который помог мне тогда отыграться, и все не могу схватить его рожи. Вот так и мерещится, а на холст не дается…
— Кушать подано, — доложила горничная.
Они прошли в столовую и Виталину казалось все вокруг обновленным, возрожденным.
— Нога моя в клубе не будет! — сказал он громко. — Вечером поедем к Чиркову.
— Вот тебе и твоя удача, — сказал патрон чертенку, — чувствуешь?
— Пхе! — ответил чертенок, — это он только так… У него ничего, ничего не останется и он у нас будет… И он, и все!.. Я знал, что делал. У меня время еще есть…
XVII
Чирковы, видимо, поправились. Сам, в лохматом рыжем домашнем пиджаке, выскочил в кухню на голос Виталина и радостно закричал:
— А, наконец-то! Маня, Федор Павлович с женой!
— Сейчас! — откликнулась жена Чиркова, и в ее голосе слышалось довольство.
Виталины вошли в большую комнату. Здесь прежде стоял продавленный диван, убогий стол и плетеные соломой дачные стулья.
