Кирилл Станюкович - Удивительный луч профессора Комаччо
Чувствовал себя сносно. Но ночью меня охватили слабость и одиночество. Я добрался до командного мостика и своей тетради. И теперь голова кружится и першит в горле.
- Об охране вашей мне придется теперь позаботиться всерьез,- сказал мне на следующий день Вары.- Ваша охрана поручается персонально вот этому товарищу.
Я оглянулся и увидел в углу развалившегося на стуле огромнейшего негра, с самой черной физиономией, с самыми белыми зубами и с самой удивительной улыбкой. Его ноги, обутые в грандиозные ботинки, каждый чуть поменьше детской ванночки, лежали на столе, Он, вскочив, подал мне руку величиной с диванную подушку.
- Додди,- улыбаясь не только лицом, а почти всем телом, сказал он.
- И что он будет делать? - спросил я у Вары.
- Я буду стеречь и охранять вас,- отвечал Додди. Буду вашим сторожем. Вы будете в надежных руках,- и он показал ладонями вверх свои огромные руки, каждая величиной с небольшой поднос, на который можно поставить полдюжины чашек.
- Благодарю за удовольствие,- со злостью сказал я Вары,- надеюсь, что и Додди вскоре возненавидит эту свою работу сторожа.
- Почему,- все так же улыбаясь, сказал Додди.- Другие сторожа получают мало, а сторожат много. Мне же дают и хорошую зарплату, а объект охраны невелик, при опасности его всегда можно взять и унести в безопасное место.И он, взяв меня своими огромными руками, спокойно посадил на высокий шкаф.
Вот с этой минуты у меня и появилась огромная темная тень, которая следовала за мной всюду. У нормальных людей тень исчезает ночью или в тумане, но моя была при мне и в полном мраке и в ненастье.
В эти дни мы узнали, что силу зет-луча можно ослабить путем применения фильтров с растворами некоторых солей и магнитных сит. Первые - моя выдумка, вторые - учителя. Кроме того, я установил, что луч, брошенный на очень далекие расстояния, теряет свою силу и не опасен для человека уже за сто километров от аппарата.
Решили произвести испытание сразу же. Перед самым опытом приехал Вары.
- Сегодня я могу "угостить" вас новым зрелищем, посмотреть километров за 500,- сказал шеф. Попробуем луч на далекое расстояние. Интересно, что, например, делают в столице наших соседей, с территории которых к нам недавно устраивалась интервенция?
Расчеты были приготовлены мною заранее. Сходил наверх установить аппарат. Как послушно и мягко движется на своей оси платформа башни. Хобот трубы покорно занял нужную высоту.
Вернулся на мостик.
- Начинаем!- сказал шеф в переговорную трубку.
- Сейчас,- ответили снизу.
Мы сидели и ждали, но никто не включал. Пришлось мне идти вниз. Электрик оказался в саду.
- Ну что же вы, надо начинать,- сказал я.
- Пожалуйста,- отвечал он,- я жду, когда скажут,- и пошел к себе.
Я вернулся в кабину.
- Ну что там? - спросил профессор.
- Да ничего, он вышел.
- Включать? - по переговорной трубке спросил механик.
- Давайте! - отвечал я.
И с радостным гулом пошли моторы. Долго мы с профессором искали и вот, наконец, экран побелел: по его полю помчались тени, словно дым.
- Облака! Ниже! Зеркало, ломаем луч к земле.
Я начинаю ломать луч, и вдруг, словно из разорвавшейся мглы на экране выплыла сеть улиц с мчащимися по ним точками.
- Что это? - кричит Вары.
- Столица Рэнэцуэллы, Сан-Серано!
- Ниже! Ниже! Я опускаю еще.
И вот под шум моторов, словно под морской прибой, плещет перед нами город. Вот большая артерия, по ней пульсируют, льются потоки автомобилей, толпы людей. Вот мчится поезд. Вот вокзал. Вот городской сад, аэродром.
- Здорово! Здорово! - кричит Вары.
- Довольно? - спрашиваю я.
- Нет, еще. Погоди,- отвечает он.- Дай налюбоваться!
Что-то лязгнуло. Свет погас. Я вырвал рубильники. Зажег люстру.
- Что-то случилось внизу,- говорит профессор.- Но смущаться нечего. Это первая конструкция. Можем поздравить друг друга.
У аппарата зет-луча оказались повреждения.
- Так я и знал! - сказал Крус. - Пережгли конденсаторы. Аппарат может быть восстановлен в два-три дня, но для таких работ он не пригоден. Для них должен быть сконструирован более мощный.
- Сколько времени потребуется для этого?
- Трудно сказать. Месяца два.
Я закашлялся и почувствовал неприятный вкус во рту. Приложив платок к губам, увидел, что он окрасился кровью. Меня уложили здесь же на стульях мостика, а когда стало легче - перенесли в мою комнату.
Это было вчера. А сегодня я еду с матерью к морю. Я не грущу. Новый аппарат будет готов не ранее моего возвращения.
Вот запечатаю в конверт тетрадку, запру сейф и точка.
На два месяца!
Санаторий, куда меня поместили, стоял высоко над морем, и лежать на террасе, любуясь его удивительной синевой, было так приятно. Я только здесь почувствовал, как устал.
Все шло хорошо, но на пятый день пребывания в санатории я почувствовал тяжесть в груди, а вечером пошла кровь горлом. Я провел тяжелую ночь, а когда утром проснулся от тяжкого липкого сна, увидел близко перед собой темные бархатные глаза, они внимательно следили за мной. Заметив, что я прихожу в себя, глаза отодвинулись, и я увидел перед собой лицо молодой женщины.
- Молчите, лежите спокойно.
Так я пролежал несколько дней. Надо мной сменялись то ее "бархатные" глаза, то знакомые, испуганные - матери.
Через несколько дней я возвращался в санаторий. Мне захотелось как-то отблагодарить внимательную сестру, ну, цветов ей послать что ли?
- Как ее зовут? - спросил я у врача.
- Долорес Кэрэчо.
На следующий день автомобиль мчал меня в горы.
* * *
Я провел шесть недель в горном санатории, окреп, загорел. Припадки кровотечения не повторялись. Под конец стало скучно, потянуло к работе.
И тогда, когда я стал входить в прежнее настроение, появились все более сильные и зовущие мысли о работе, я многое стал вспоминать.
И между прочим вспомнил и стал думать о последнем дне в лаборатории. Тут было что-то не то. Во-первых, почему все-таки произошла авария? Байрон сказал - конденсатор. Может быть. Но кто отвечал тогда из машинного зала, если электрик был в саду за дверью? Или я что-нибудь путаю? Кто там мог быть?
Сразу же по приезде пришлось работать по двум направлениям - с одной стороны - на старом отремонтированном аппарате изучали методы использования зет-луча для съемки карт; с другой стороны, бешеным ходом монтируем новый очень мощный аппарат, который будет видеть на большие расстояния. И в этом аппарате масса работы для меня, так как наиболее секретные узлы знают только учитель и я. Даже Крус на наиболее важные части не допущен. На картосъемке мы с Крусом бьемся над установлением принципа перехода с одного квадрата на другой. Когда нам удалось быстро переходить с квадрата на квадрат, позвали Щербо и сняли десять площадей. Понемногу будем теперь это делать ежедневно. Мне было неловко перед Байроном. Несмотря на мою антипатию к Щербо, должен сказать все-таки, что он на съемке работает хорошо. Снимки Байрона и Щербо даже сравнить нельзя.
Примерно через двадцать дней работы новый аппарат зет-луча был готов. И это действительно очень совершенный аппарат, не только видящий далеко, но позволяющий перемещать и поворачивать зеркала на крайне незначительное расстояние.
Проверив окончательно весь агрегат, я пошел доложить учителю, что все готово.
Когда я вошел, профессор сидел за своим столом на капитанском мостике и писал. Большая, залитая солнцем зала и мертвая тишина. Я доложил. Он долго молчал.
- Вары сообщил вам о причинах гибели сениоры Стефании?
- Да.
Пауза.
- Вары говорит,- снова начал профессор,- что я обязан защищаться. И защищать всех наших.
Я молча кивнул. Помолчали.
- Я никого трогать не буду. Но больше ждать с закрытыми глазами какую еще низость они выкинут - не хочу. Не хочу новых интервенций. Довольно. И с этого момента, раз готова наша установка, мы начнем наблюдение за их центром, готовящим новый удар.
Утром перед опытом пришел ко мне Щербо. Забегал из угла в угол и потребовал объяснения - почему его к новому аппарату не допускают и что Байрон ведет себя вызывающе.
Я сказал, что распределение работ зависит не от меня, а в его отношения с Байроном вмешиваться я не могу.
Насилу ушел.
Потом мы с шефом проверяли щиты. Проверили костюмы, вызвали Щербо. Он установил киносъемочный аппарат, зарядил его и проверил управление от моего места. Нажимая педаль, я приводил его в движение.
Затем вызвали Вары, и когда он вошел, спустили тяжелые полога, со всех сторон обступившие мостик управления. Это были наши вторые щиты.
Позвонили Мюллеру.
- Мюллер,- говорит в телефон Вары,- повторяю: в 12 новый опыт. Установить наблюдение, чтобы никто не поднимался на гору к дворцу. Охрану в убежища. В парке чтобы никого не было. В лабораторию никого не пускать.
Капитанский мостик, закутанный пологами, похож на погребальный катафалк. Без десяти двенадцать звонит Мюллер и докладывает, что все меры по охране приняты.
