Линор Горалик - Смотри, смотри, живая птица
Девятый подвиг Геракла
Фу, сказал мальчик, фу, немедленно отойди. Да постой ты, - сказала девочка. Она сидела на корточках посреди тротуара, люди обходили их справа и слева, а девочка все сидела и рассматривала лежащего на земле мертвого голубя. Он заразный, - уверенно сказал мальчик. Не факт, - ответила девочка и осторожно, двумя пальчиками, приподняла недвижное крыло. Фуууу, - сказал мальчик, в голосе его слышалось откровенное отвращение, - ну что ты делаешь, гадость какая. Девочка подняла глаза и резко сказала: - Перестань. Как дитя малое. Я предлагаю забрать его с собой и изучить. Совсем сдурела? - мальчик даже отошел на шаг, как будто его спутница собиралась немедленно поднять голубя и сунуть ему в руки. - Пойдем. Изучишь что-нибудь другое. Трогаешь всякую дохлятину. - Вот поэтому, - сказала девочка, выпрямляясь и поправляя приподнявшийся свитер, - вот именно поэтому я никогда тебя и не полюблю.
Территории
Вот она, сказала Алена из-под шкафа, ух ты, я впервые вижу настоящую мышиную нору, ну, давай что-нибудь, чем ее заткнуть! Что? - спросил Олег. Господи, сказала Алена, я не знаю, ну, придумай, я же не могу тут до завтра лежать, у меня и так уже шея затекла, ну давай же. Олег оглядел кухню. Ничего подходящего не наблюдалось, хорошо бы не заткнуть, подумал Олег, а замазать, цементом, или бетоном залить. Давай завтра, сказал он, я принесу тогда цемент какой-нибудь. Ну уж нет, сказала из-под шкафа Алена, все, делаем это сегодня, я больше сюда не полезу, ищи. Есть косточка от авокадо, - сказал Олег. Алена помолчала, потом спросила неуверенно: а она ее не сгрызет? Они горькие и противные, сказал Олег, не знаю, я бы не сгрыз. Стены тоже горькие и противные, возразила Алена из под шкафа, нет, это не пойдет, ну, думай, думай! Блин, сказал Олег, ну что думай-думай, я, можно подумать, всю жизнь только и занимался, что заделыванием нор мышиных. Давай ее пластилином замажем. Ух ты, сказала Алена, это ничего идея, пластилин они точно есть не будут, там у Алика в комнате есть, прямо в столе, в каком-то ящике, тащи. Шаги мужа превратились из клац-клац по линолеуму в туп-туп по ковролину детской, и она слышала, как он ширк-прр двигает ящики стола. Прр, туп-туп, клац-клац, эй, говорит Олег, ты жива еще, моя старушка? Давай сюда, говорит Алена, я уже съела тут всю пыль и теперь умру. Олег легонько подталкивает пластилин под шкаф, коробка ударяется об Аленин локоть. В течении нескольких минут Алена отламывает куски пластилина и засовывает в нору, аккуратно, большим пальцем, заглаживает края. На месте лаза образуется сравнительно гладкая пластилиновая поверхность. Алена выбирается наружу, пыхтящая и всклокоченная, и сидит, привалившись к шкафу, щурясь от света. Мышь, говорит Олег, ты большая мышь, вылезла из-под шкафа, сейчас будешь книги грызть, я тебя знаю. Послушай, говорит Алена, я все думаю, а где сейчас мышь? To-есть? Ну, внутри или снаружи. Она же теперь не только выйти не может, она и войти не может. Несколько секунд они молчат. Внутри, уверенно говорит Олег, сейчас день, она ходит только ночью, внутри. Что с ней теперь будет, спрашивает Алена. Уйдет, говорит Олег, тайными ходами в другое место. Да, говорит Алена, в детскую или в ванную. Ну, не передергивай, я имею в виду - совсем в другое место, у них куча выходов, она прийдет, тык-тык, что это такое? Это пластилин. Ах, я не ем пластилин, какая жалость, теперь этот путь мне заказан, я пойду в другое место, на кухню к Регине Львовне, и там буду сбалансированно питаться ее грохочущими табуретками. Все-то ты знаешь, сказала Алена, дай мне руку, я пойду мыться теперь вся, небось, мышь там и какала, под шкафом, и теперь я все в мышиных какашках. Фу, сказала Олег, как же я подам тебе руку? Ты поспеши, сказала Алена, а то я как обнимусь с твоей светлой штаниной... Он подал ей руку, в ванной зажгли свет, и шум горячей воды заглушил два человеческих голоса. Мышь, сидящая на подоконнике, поежилась. Из открытого окна тянуло вечером, прыгать было высоковато, и теперь надо было ждать, пока кто-нибудь откроет входную дверь. Мышь устало прикрыла глаза. Потом пододвинулась к раме и осторожно посмотрела вниз. Кривоватый проезд синел и терял четкость контуров, в тонких ветках чудились черные перепончатые крылья, пахло едой, землею, пылью, бензином и пивом. Живая кошка несла в зубах мертвого голубя. Мир шелестел.
