Илья Салов - Соловьятники
— Караул! караул! — кричал Флегонт Гаврилыч. — Василий! Ванятка! Сюда, ко мне, выручай!
Но так как и Ванятка и Василий были заняты своим делом, то старик и обратился ко мне:
— Сударь! Что же вы стоите? — кричал он. — Нешто так делают благородные люди?.. Своих бьют, а вы себе стоите сложа руки… Караул!.. Берите подлеца за вихры, стащите его с меня… Что же это вы в самом деле!
Хотя долг чести, конечно, обязывал меня немедленно же вступиться за своих, обязывал вцепиться в волосы портняжки, постараться вышибить ему несколько зубов и даже поломать несколько ребер, но чувство самосохранения, а главное, отсутствие храбрости заставили меня поступить совершенно иначе. Я оставил «своих» и постыдно бежал с поля сражения.
VII
Только вернувшись к землянке, я опомнился от овладевшего мною ужаса. Лысый господин был за столом и пил чай.
— Не видали моих? — спросил он меня.
— Кого это?
— Жену и племянника или, лучше сказать, даму в малороссийском костюме и молодого человека в соломенной шляпе?
— Не видал, — соврал я.
— Черт знает, куда запропали! Другой день все ландыши рвут!.. — И потом, переменив тон, прибавил: — А мы всю ночь не спали. Ездили ночью в Покровское, поужинали там, хотели было переночевать, да уж больно грязно, гадко. Взяли да опять сюда и отправились. Вы ведь тоже вчера, кажется, приехали?
— Да, вчера.
— Я вас видел… Тоже за ландышами?
— Нет, я с соловьятниками.
— А! С соловьятниками! Отлично, отлично! Когда-то, в молодости, и я тоже соловьев ловил, а теперь не могу. Ожирение печени, катар желудка, одышка… сам не могу даже чулка на ногу надеть. Как только нагнусь, так и рвота. Теперь я все рыбу ужу… Оно, знаете ли, покойнее; сядешь на бережок, свесишь ноги… Отлично! Я было с удочками приехал сюда, да вчера вздремнул, а осетры подошли и утащили… Так я теперь и сижу, словно офицер без шпаги.
Я слушал лысого болтуна, а сам со страхом посматривал все в ту сторону, откуда должны были показаться брошенные мною товарищи. Наконец они показались. Все они шли рядом и молчали. У Флегонта Гаврилыча синели два «фонаря» под глазами и мотался по воздуху оторванный ворот пальто. У Василия была в крови вся нижняя часть лица; и только уцелел Ванятка, поплатившийся одним картузом. Василий и Ванятка повернули к лодке, а Флегонт Гаврилыч подошел ко мне.
— Пожалуйте-с, — проговорил он сухо и всячески стараясь прикрыть руками оторванный ворот. — Теперь можно и по домам-с.
Я встал.
— Что, моих — даму в малороссийском костюме и кавалера в соломенной шляпе не встречали? — спросил лысый господин, обращаясь к Флегонту Гаврилычу.
— Идут, недалечко-с.
— И отлично! Ну, что, как, удачно охотились?
— Слава богу-с!
— Каких больше соловьев, старых или новых песен?
— Есть и новенькие-с.
Кавалер и дама показались.
— А! Вот и мои возвращаются! — вскрикнул лысый господин.
Мы распростились, сели в лодку и поплыли в Саратов.
Мы ехали молча и не сказав ни слова друг другу; мне было положительно неловко. Только уж под Саратовом Василий, глядя на удочки, лежавшие на дне лодки и кое-как прикрытые моим «ковриком и одеяльцем», спросил Ванятку:
— А ты-таки упер?
— Еще бы! Приеду и продам. Они, поди, недешево стоят!..
Выйдя на берег, Флегонт Гаврилыч первым делом снял фуражку и, вынув из кармана панталон складной с зеркальцем гребешочек, стал расчесывать свои виски. Он отошел для этого к сторонке, но как старик ни таился, а пучок седых волос, снятый им с гребенки и поспешно брошенный на землю, не ускользнул от моего взгляда. Мне стало жаль старика. А тут еще подошла к нему жена (та самая «непонятливая», которая даже птиц не умела различать) и, увидав мотавшийся ворот пальто, закричала во все горло:
— Это еще что?!
— Зацепил, оборвал… ничего, ничего! — бормотал пере конфузившийся Флегонт Гаврилыч и побледнел как полотно.
— По-твоему, все ничего, а по-моему, так «чего»! — кричала расходившаяся баба, чуть не с кулаками налетая на Флегонта Гаврилыча. — А где поддевка, которую я тебе велела надеть… Где поддевка?.. Говори!..
— Она там, в трактире. Неловко было надеть… с нами барин, благородный человек, ездил… Ну полно, перестань нехорошо!
Я поспешил к Флегонту Гаврилычу!
— Ну-с, благодарю вас! — проговорил я, протягивая ему руку.
— Не за что-с. — И потом вдруг, подведя меня к жене, прибавил: — Позвольте представить-с: вторая супруга моя, Капитолина Петровна.
Но Капитолина Петровна, не подарив меня даже взглядом, так накинулась на несчастного Флегонта Гаврилыча за его непослушание, что я поспешил оставить их, позвал извозчика и поехал домой.
На другой день я узнал, что соловей, певший в Ольхах, не достался никому. Утром его поймать не могли, потому что он был слишком напуган, а вечером Ванятка предупредил портняжку и, забравшись в Ольхи, убил соловья ружейным выстрелом.
1880[13]
Примечания
1
«Пешкой» в Саратове называют пеший базар. (Прим. И. А. Салова.)
2
Гешефт (нем.) — торговая сделка.
3
Визави (франц.) — друг против друга.
4
Исадами называются садки с живой рыбой. (Прим. И. А. Салова.)
5
Косуля — большая лодка, 11–18 метров длиной, без палубы, грузоподъемностью 500-2000 пудов (от 8 до 32 тонн).
6
Кобёл — здесь: высокий куст.
7
Цитируются первые строки и последняя строфа стихотворения А. А. Фета «Шепот, робкое дыханье…».
8
Спасибо, тетя (франц.).
9
Когда куст осыпается сеткой, то ветви, более выдающиеся, заламывают, Чтобы не мешали, — это и называется «заломами». (Прим. И. А. Салова.)
10
«Капитан Гаттерас» — ранний роман Ж. Верна «Приключения капитана Гаттераса» (в 2-х т., 1866 г.) о путешествии к Северному полюсу.
11
…«защелкал, засвистал» — строка из басни И. А. Крылова «Осел и соловей».
12
Он запел, и каждый вспомнил Золотые дни свободы… — отрывок из стихотворения А. Н. Майкова «Приговор (Легенда о Констанцском соборе)».
13
Впервые — Отечественные записки, 1880, № 7, с. 135–168. Печатается по: Caлов И. А. Повести и рассказы. Саратов, 1956, с. 165–195.
