Александр Солженицын - Знают истину танки !
Возгряков:
- Ты куда? Тоже плетки...?
- Но ингуш с ножом!!
На мгновение - Возгряков. Ка-ак..?
И ингуш с ножом, взлетающий по ступенькам. На нас!
Все завертелось: Возгряков!
Ингуш! Взмах ножа!
Все перевернулось!
хрип. Топот. Стук упавшего тела.
Труп Возгрякова на ступеньках навзничь, головою вниз. Безобразный оскал застыл на лице. Глаза- открыты. С бельмом один. Под ухом - кровь. В откинутой руке он так и зажал счетную дощечку.
Арестанты сплотились вокруг крыльца. Вот они, сжатым полукольцом, одни головы да плечи стиснутые. И друг через друга, друг через друга лезут посмотреть на убитого (он лежит ниже и ближе экрана). Весь экран - в лицах.
Любопытство. Любопытство. Отвращение. Равнодушие.
Больше ничего.
И вдруг, расступясь, все разом подняли глаза...
на ингуша. Он с крыльца острым взглядом кого-то еще увидел в толпе. И поигрывает ножом. Напрягся к прыжку вниз.
Там надзиратель-"морячок" отбегает задом от толпы, пятится, как собака от кнута.
Но не его ищет ингуш!
Вон кто-то метнулся из толпы и побежал прочь. Черная фигурка заключенного, как все.
И ринулся за ним ингуш!! Ему кричат вдогонку:
- Хадрис! Хадрис!
Шарахнулся в сторону "морячок". Хадрис пробежал мимо.
Убегает жертва.
Гонится Хадрис.
И МЫ ЗА НИМИ!
Пересекли ярко освещенную пустую "линейку".
Через канавку - прыг!.. Через канавку - прыг!..
Вокруг барака!.. За столбы цепляясь, чтобы круче повернуть!
На крыльцо!.. В дверь!..
ЭКРАН СУЖАЕТСЯ ДО ОБЫЧНОГО.
По коридору!
На двери надпись: "Старший оперуполномоченный".
Убегающий толкнул плечом. Заперто. И - мимо!
Ждать некогда!
Двери... Двери...
Надпись: "Начальник лагерного пункта". Толкнул.
Подалась. Вбежал.
Но закрыть не успел - и Хадрис туда же!
Кабинет, В глубине за столом - брюзглый майор (что сидел у прораба) в расстегнутом кителе. Вскочил:
- Как?! Что?..
И заметался, увидев
нож, поднятый Хадрисом за головой.
Медленно наступает Хадрис по одну сторону продолговатого стола заседаний, ногами расшвыривая стулья.
Убегающий стукач - вокруг стола майора и цепляется за майора:
- Спасите меня! Спасите, гражданин начальник!
Между ними - опустевшее кожаное кресло майора.
Майор отрывает от себя руки стукача:
- Да пошел ты вон! Да пошел ты вон!
и отбегая другой стороной стола заседаний, поднял руки:
- Только меня не трогайте, товарищ! Только меня не...
В круглом кресле майора запутался стукач, ногами не протолкнется мимо стола:
- А-а-а-ай!
последний крик его перед тем, как рука Хадриса наносит ему верный удар в левый бок.
Только этот один удар. И вынул нож.
И в кресле начальника лагеря - мертвый стукач.
А Хадрис возвращается, как пришел.
Перед ним - открытая дверь в коридор. Майор убежал.
Хадрис выходит в коридор. Пусто. Медленно идет, читая надписи:
"Цензор"
"Начальник Культурно-Воспитательной Части"
"Старший оперуполномоченный". Толкает дверь. Открыл. Вошел.
В комнате кричат по телефону:
- Всех свободных вахтеров - сюда! И вызовите конвой по тревоге!
- Это кабинет с агавой, где мы уже были. По ту сторону стола трое. Загораживаются.
Это майор звонил (все также расстегнут китель, волосы растрепаны) - и бросает трубку
мимо рычажков.
Рядом - старший лейтенант со стулом в руке (они в зоне без пистолетов)
и истеричный "морячок". Дергается, размахивая плеткой:
- Не подходи! Не подходи!
Но Хадрис очень спокойно подходит.
Он несет кровавый нож на ладони и сбрасывает его перед собой.
стук ножа о стекло.
- Это были два очень плохие люди,
тихо говорит Хадрис. Он уже никуда не торопится, стоит прямой, с достоинством.
Накровянив, нож лежит на столе, на стекле. Его хватает
"морячок". Те трое позади стола как за баррикадой. Старший лейтенант:
- Кто послал тебя? Кто тебя научил??
Хадрис поднимает глаза к небу. Очень спокойно:
- Мне - Аллах велел. Такой предатель - не надо жить.
МЕДЛЕННОЕ ЗАТЕМНЕНИЕ.
порывистый стук.
Распахивается та же дверь. Высокий Абдушидзе вбегает согнутый. Где его щегольство и самоуверенность? Он умоляет, извивается - на том месте, где недавно стоял Хадрис;
- Гражданин оперуполномоченный! Спасите, меня зарэжут! Спасите! В пастели рэжут, на ступеньках рэжут,- я не могу там жить! Я вам па-совести служил - спасите меня!
Старшему лейтенанту - он был один в кабинете - некуда спешить. Заключенные режут заключенных, под начальством земля не горит.
- Я не совсем понимаю, Абдушидзе,- как же я тебя спасу? В другой лагерь отправить - у нас этапов не намечается. Здесь у себя на стуле посадить - не могу, мне работать надо.
Абдушидзе - почти на коленях, когтит себе грудь:
- Гражданин старший оперуполномоченный! На адну ночь в барак не пойду! Меня знают! Меня убьют! Посадите меня в БУР! Заприте замком! Там не тронут!
- Удивился старший лейтенант:
- Вот как?..
Рассеянная улыбка. Водит пальцем по долгому листу агавы.
...Это идея. И ты согласен добровольно там сидеть?
Голос Абдушидзе:
- Жить захочешь - куда не полезешь, гражданин старший оперуполномоченный...
Набирает номер телефона:
- Начальник тюрьмы? Слушай, какая у тебя самая сухая теплая камера?.. Так вот эту шестую ты освободи. И пришли ко мне взять одного человечка...
ШТОРКА.
Кабинет Бекеча. Добродушный доносчик С-213 со слезами:
- Гражданин лейтенант! Еще день-два они понюхают и поймут, что полыгановских - продал я... А я у матери - один сын. И срок скоро кончается...
Плачет. Бекеч остановился в резком развороте:
- Дурак! На что ты мне нужен в тюрьме? Сейчас ты - сила, ты кадр! А в тюрьме - дармоед. Что мне тебя - для бесклассового общества оберегать?
Плач.
Неподвижная голова Бекеча, как он смотрит вбок, вниз, на плачущего. По его энергичным губам проходит улыбка:
- Ну ладно. Иди в барак и жди. Через час после отбоя придут два надзирателя и тебя арестуют. Строй благородного! Еще с тобой поработаем!
ЗАТЕМНЕНИЕ. ИЗ НЕГО - ШИРОКИЙ ЭКРАН.
Почти во всю его длину лежит на нижнем щите вагонки грузный крупный мужчина. Он - в перепоясанной телогрейке, в ватных брюках и сапогах (редкость среди заключенных). Его нога, дальняя от нас, закинута на раскосину вагонки, ближняя, чтобы не на одеяло, свешивается в проход.
Он - не на спине, а немного повернут к нам, и мы узнаем его это тот "полковник", который нес трубу. Он говорит лениво, веско, абсолютно:
- Хре-еновина все это, м-молодые люди. Романтический бандитизм. Корсиканская партизанщина. У меня немалый военный опыт, но и я не могу представить, с какой стороны эта междоусобная резня приблизит нашу свободу?
Он говорит - Федотову, сидящему через проход на постели около Мантрова. Тот лежит и слушает. Федотов порывается:
- Полковник, я вам скажу!..
Но с таким собеседником не поспоришь, он давит:
- Да нич-чего вы мне, стьюдент, не скажете! Может быть, режут стукачей, а может быть - достойнейших людей? Кто это фактически докажет - стукач? не стукач? Вы при его доносе присутствовали? Нет! Откуда ж вы знаете?
Мантров приподымается, впивается пальцами в плечо Федотова.
Впервые мы видим его потерявшим самообладание:
- Полковник прав! А за что зарезали повара санчасти? За то, что он бандеровцам отказал в рисовой каше? Палачи! Грязные средства! Это - не революция!
Голос Федотова дрожит:
- Вы меня в отчаяние приводите! Если так...
Полковник:
- Вы - юноша, очень милый, чистый, очевидно - из хорошей семьи, и вы не можете быть сторонником этих бессмысленных убийств!
Федотов быстро переклоняется к нему и шепчет:
- А что вы скажете, если я сам, сам принял в них участие?!
Полковник, колыхаясь от смеха:
- Ха-ха-ха! Так не бывает! Рука, державшая перо, не может взять кухонного ножа!
- Но Лермонтов владел и кинжалом!..
- Вы-выходи на развод!!
громко орет в дверях надзиратель, тот черночубый, угреватый, читавший приговор девушкам.
Шум общего движения, ворчание, скрип вагонок. И уже первые зэки идут на выход мимо надзирателя,
Вид с крыльца. Свинцовое утро. Ветер. Небо с низкими быстрыми тучами. От крыльца к линейке тянется поток арестантов. Все они - уже в ватном, потертом и новом, больше - сером, иногда - черном. И летних картузиков ни на ком не осталось, а - матерчатые шапки-"сталинки".
Идут на развод, но многие сворачивают в сторону - туда, где стоит газетная витрина с крупным вылинявшим заголовком "ПРАВДА". Вокруг этой "Правды" - толчея, не пробиться.
И МЫ ТАМ,
через плечи смотрим, читаем меж голов - листовку:
марш освобождения!!
ДРУЗЬЯ!
Не поддавайтесь первому угару свободы!
Стукачи дрогнули, но хозяева - в креслах.
Они плетут нам новые сети. Будьте едины!
В о т н а ш и т р е б о в а н и я:
1. Свободу узникам БУРа!
2. Отменить карцеры и побои!
