Игорь Ефимов - Новгородский толмач
- Ну, хорошо, - говорит мне Алольцев, - допустим, что молитва святого может излечить больного. А что людям делать, когда болеет скот? Какой священник посмеет тревожить Господа молитвой о выздоровлении лошади, коровы, свиньи?
Этот разговор происходил в деревне Савкино, когда мы с моим хозяином и его сыном были с утра заперты в доме. Потому что на тот день в деревне было назначено "опахивание". Считается, что это последнее средство, которое может остановить падеж скота. На деревенских коров летом напал такой мор, что в Савкине их осталась едва половина. Мужчины не имеют права участвовать в "опахивании", даже на улицу им запрещено выходить. Всем заправляют бабы и девки. Но дом Алольцевых стоит на краю деревни, так что я мог из чердачного окошка тайком наблюдать за происходящим.
Сначала появилась чинная процессия. Впереди шла девица с иконой в руках. (Алольцев сказал, что эта икона изображает Святого Власия.) За ней следовали женщины с вениками, пучками соломы и сена. Я разглядел среди них и Людмилу Алольцеву. Потом появилась старуха верхом на помеле, в одной рубахе, с распущенными волосами. Вокруг нее - бабы и девки с ухватами и кочергами, другие - с горшками и сковородами. Они вскоре начали скакать, вертеться, грохотать посудой.
И тогда появилась обнаженная женщина с хомутом на шее, запряженная в соху. (Алольцев сказал, что это должна быть непременно вдова.) Ее окружили тетки с зажженными лучинами. Воткнули соху в землю, и вдова потянула заповедную борозду вокруг деревни.
Процессия исчезла из виду. Но через какое-то время мы услышали грохот и крики на улице, стук в ворота дома.
- Ай! Ай! Секи, руби смерть коровью! - вопили женщины. - Ай! Ай! Пропади, черная немочь! Ай! Ай! Секи, руби!
Обезумевшая от страха дворовая собака выскочила за ворота - ее тут же забили ухватами до смерти. С воплями двинулись дальше. Бесчинствовали до самого вечера.
И что бы Вы думали? После "опахивания" мор стал слабеть. Только в двух домах подохли телята. Ну как тут темным людям избавиться от суеверий?
Вы помните, бесценная, как я в тринадцать лет, посреди Великого поста, съел кусок морковного пирога в еврейской лавке, а потом узнал, что там была подмешана курятина. И как я переживал свой грех, и как Вы, добрейшая, купили для меня недорогую индульгенцию во искупление. Какое это было облегчение! Местные вероотступники не верят в благодетельную силу купленных отпущений и поносят нас, католиков, и насмехаются. Но при этом их попы вовсю гребут деньги на заупокойные молитвы об усопших. У богатых людей принято заранее делать большие вклады в монастыри, чтобы там молились за них многие годы после их смерти. Чем это отличается от торговли индульгенциями, моему слабому разуму не понять.
Вообще монастыри здесь часто играют ту роль, которую у нас выполняют банковские дома. Многие из них превратились в богатейшие хозяйства, со всевозможными угодьями, пахотными полями, рыбными и пчелиными промыслами. Если простой человек попытается дать кому-то деньги в рост, ему назначат покаянный пост длиной в двенадцать месяцев. Но сами монастыри дают ссуды под проценты и князьям, и боярам, и крестьянам. Да и как крестьянин может начать хозяйствовать на новом месте без ссуды? А переманивать хороших крестьян к себе - чуть не главное занятие местных землевладельцев, потому что много земель пустует и рабочих рук не хватает.
Обряды крещения, похорон и бракосочетания тоже оседают в церковных сундуках мешками с гривнами и рублями. Обычно брачный союз замышляется и устраивается родителями молодых. Жених не должен видеть лица своей невесты вплоть до завершения церковного обряда. Конечно, такой обычай - отрада для всех дурнушек. Но обычай обычаем, а жизнь часто течет по-своему. Мои хозяева Алольцевы, посмеиваясь, рассказали мне, как они ухитрились нарушить добрую половину брачных правил.
Во-первых, взять жену из другого города - это уже был большой непорядок. Почему вдруг? Какие причины? Неужели в Пскове уже не осталось добрых семей, с которыми хотелось бы породниться? Ермолай Лукич уверял своего отца, что ему как раз выгодно породниться с новгородскими Корниенковыми, потому что именно от них он получает лучшую слюду для окон, на которую во Пскове такой спрос. И он не сознался никому, что во время визитов в корниенковский дом видел там их дочь Людмилу - румяную без румян, веселую без скоморохов, с распущенными по-девичьи волосами. Увидел несколько раз - и не смог забыть.
Он-то не сознался, но родня строила догадки, злобствовала, пыталась помешать сговору. Из уст в уста полетело страшное слово: приворожила! Наверное, хитрая девица помылась молоком с медом, да перемешала это с собственным потом, да с помывочной водой из бани, да подлила такого зелья в питье доверчивому псковскому молодцу - вот и результат. Рецепты всяких заговоров и приворотных смесей, написанные на берестяной коре (главный писчий материал здесь для повседневных записок), кочуют из рук в руки, вопреки всем проклятьям церковных учителей. Одна из теток Алольцева даже заготовила зелье "отвораживающее" и незаметно влила его Ермолаю Лукичу в кубок, когда праздновали Масленицу. Но он только крякнул на необычный вкус вина и продолжал пировать и веселиться. А Людмилу свою не забыл и от сватовства не отказался.
Кое-как Алольцеву удалось утихомирить родню. Отец его подписал брачный договор. Для свершения обряда Корниенковы приехали в Псков, где семья жениха арендовала для них дом по этому случаю. В этом доме и совершили обряд одевания невесты в присутствии ее родных и жениха. И в церковь Людмила послушно пошла с закрытым лицом. Там все шло благопристойно: священник надел молодым кольца, поднес кубок с вином, из которого они отпили все трое, а потом священник по обычаю бросил кубок на пол. Тут раздались злые смешки, потому что кубок явно подкатился к ногам невесты, а это означало, что она будет верховодить в доме. Но Людмила, не обращая внимания, опустилась перед женихом на колени - это символизирует обет послушания мужу, а он прикрыл ее полой своего кафтана, обещая тем самым защиту и заботу.
По возвращении из церкви молодых провели в спальню по расстеленному белому холсту. У невесты в это время лицо уже открыто, на плечах была соболья накидка. Как водится, в постель им подали вареную курицу, от которой они немного поели, после чего остались одни. И вот тут-то и поджидала их каверза, которая чуть не испортила счастливый день.
Обычай их таков: отец или мать, или брат невесты, или кто-нибудь из ближайших ее родственников становится у дверей спальни и выжидает, пока не выйдет оттуда молодой объявить им, как он нашел свою жену: девственницей или нет. И объявляет он об этом так: выходит из спальни с полным кубком вина, в донышке кубка просверлено отверстие, и молодой, прикрывая его снизу пальцем, подносит в таком виде кубок родственнику: если полагает он, что молодая сберегла честь, то залепливает сперва то отверстие воском, так чтобы вино не могло пролиться; в противном случае жених отнимает вдруг от отверстия палец, и вино льется оттуда на стоящего перед ним родственника жены. Тогда позор невесты всем становится виден.
И вот, насладившись брачными ласками и придя в себя, Алольцев собрался выйти к гостям и родне. Все проверил: кубок на месте, дырочка заделана, вино налито. Он оделся, зажал дырочку пальцем, пошел поцеловать молодую жену. Может быть, они слишком затянули этот поцелуй. Так или иначе, вдруг он чувствует, что по пальцу у него что-то течет. Вгляделся - что-то желтое. А потом и красные капли вина. Видимо, кто-то из его злых теток сыграл с ними такую шутку: залепил дырочку не воском, а топленым маслом. От тепла руки оно сразу растаяло, и вино начало выливаться.
Что было делать?!
В спальне горела одна свечка, можно было взять воск от нее. Но куда вылить на время вино? Они бросились искать. Ни кружки, ни бутылки, ни миски. Не было даже лампады перед иконой, потому что все образа были заранее вынесены, дабы не осквернять их зрелищем соития. Молодоженам ничего не оставалось делать, как наполнить вином собственные рты. Трудность была в том, чтобы не рассмеяться, пока дырочку в кубке заделывали воском.
Алольцев вышел из спальни и торжественно поднял кубок. По злобно-радостной физиономии одной из теток понял, что это была ее проделка. Убрал палец. Ничего не пролилось. Тетка скривилась. Отец Корниенков с облегчением выпил кубок до дна. И они ему так и не сознались, что вино уже побывало в чьих-то ртах.
Мое положение в торговом доме Алольцева весьма укрепилось, после того как мы переехали в Псков. Оказалось, что здесь спрос на переписку книг и перевод писем еще выше, чем в Новгороде. Теперь я не просто домашний учитель, а еще и управляющий книжным отделением конторы. В моем подчинении имеются два переписчика и один художник, который рисует миниатюры для текстов и переплетов. С гордостью могу сказать, что за последние три месяца мы принесли Алольцевым неплохой доход.
