О Куваев - Два цвета земли между двух океанов
Вечером Ольховник устроил "большой хурал". Так по тувинской привычке назвал он общее собрание. Было решено разбить партию на две части, ибо съемка не должна прекращаться и в то же время на дальние участки можно было добираться только своими силами, перенося на себе весь груз. Одна группа должна была забрасывать на спине грузы и выкапывать тракторы, другая продолжать маршруты и вести съемку.
Мы со Славкой записались в команду чернорабочих - на подноску грузов и работу киркой и лопатой. Ольховик, который был высокого мнения о нашей выносливости и потому брал нас с собой во все маршруты, пробовал нас урезонить, но мы со Славкой решили, что впереди спортивная зима, и лишние мускулы, которые мы заработаем "в неграх", не помешают. По-видимому, студенческое легкомыслие - "наука не уйдет" - действует до последнего курса. Человек - переносчик грузов для "десанта" снаряжается по сложной, выработанной многолетним опытом системе. Вначале на спину надевается рюкзак. Потом на грудь прикрепляется тючок "привыочки" из палатки или спального мешка. Этот тючок-противовес позволяет выпрямить немного спину, согнутую рюкзаком. На тючок сверху кладется ружье, которое всегда можно схватить из этого положения. Затем в одну руку берется ведро с примусом или посудой, в другую - бидон с керосином. Можно идти. На этой работе я понял, почему в съемочных партиях редко встречаются люди старше сорока пяти лет. Самым пожилым среди нас был Андрей Петрович. Нельзя писать об этом человеке без чувства глубочайшего уважения. Измотанное за тысячи пройденных по Северу километров, сердце его сдавало: он шел обычно позади всех. Не было случая, чтобы он позволил кому-либо из нас помочь ему или выбрал себе более легкий груз. Все это делалось незаметно, без слов, но именно молчаливая профессиональная гордость опытного географа действовала на нас сильнее всего. Наградой после каждого изнурительного десятичасового перехода служила лошадиная доза чая, заваренного в громадном чайнике. После чая мы отправлялись обратно на базу, оставив в тундре одинокие палатки "десантников". Им предстояли рабочие маршруты, а мы должны были навещать их раз в неделю, доставляя заказанный груз и забирая собранные коллекции геологических образцов. В промежутках мы превращались в землекопов. В первые же дни выяснилось, что плывучий грунт крепко держит машины. Тундра вокруг тракторов превратилась уже в какое-то громадное болото, и посреди этого болота, как островки, торчали кабины тракторов. Мы сняли обшивку с саней, собрали доски со всех консервных ящиков и попробовали крепить борта ямы. Это частично удавалось: грязь снова заполняла ее не с такой скоростью. Тогда был объявлен аврал, мы работали в три смены, меняясь через три часа на сон и еду. И наконец один трактор был освобожден до гусениц. Но случилась новая беда - он не желал заводиться. Двигатель был забит спекшейся в камень грязью. Оба тракториста сутки бились около него, но вдруг пошел дождь, яма заплыла жидкой грязью, и вся работа пошла насмарку.
Нависла угроза срыва работ. У партии оставалось не заснятой еще солидная тундровая территория, где объем работы был выбран именно в расчете на тракторные передвижения. Но тракторы стояли. Рассчитывать же на какую-то помощь из бухты Провидения, разумеется, было невозможно. Об этом знали и те, кто находился в "десантах". Съемщики Кольчевников, Ольховник, Попов "закатывали" невероятные по длительности маршруты. Все ходили небритые, многие даже не умывались, ибо сил оставалось только на работу, еду и сон и еще раз на работу. В несложных по геологическому строению участках Ольховник разрешил самостоятельные маршруты студентам-геологам Вите Огоноченко и Робу Байеру. Общая геологическая схема была уже ясна, и допущенные ребятами ошибки можно было заметить и выяснить поверкой.
Начавшийся в первых числах августа дождь сыпал и сыпал без перерыва. Копать жидкую грязь вокруг тракторов было бессмысленно, как бессмысленно вычерпывать стаканом чашу работающего фонтана. Но все-таки! Но все-таки ее копали, ибо что-то же надо было делать. Партия, не выполнившая план съемки, явление столь уникальное, что память о нем остается в геологических летописях на долгие годы. Ей-богу же никому не хотелось, чтобы его фамилия фигурировала в таких мемуарах и накладывала пятно на профессиональную честь, к которой очень серьезно относятся все геологи. Но дело даже заключалось не в этом. Каждый сезон, каждый год и почти каждая съемочная партия попадает в передрягу вроде нашей, и всегда находится какой-то выход. Мы надеялись на чудо. И чудо пришло!
К десятому августа прекратился дождь. С утренними заморозками пришло солнце, наступила золотая и лучшая пора на Чукотке - желтая августовская осень. В один из этих дней мы были разбужены стуком тракторного двигателя. Все выскочили из палаток и увидели, как со склона медленно-медленно ползет какое-то обляпанное грязью чудище. Трактор остановился, и из кабинки выскочил Вася Клочков. Кто-то вытащил ракетницу и запустил в небо ракету. Громыхнули двустволки. Качали Клочкова. Кончилось тем, что кто-то закричал "пожар". Оказалось, что от ракеты загорелась тундра. Все кинулись тушить, ибо пожар в тундре - бедствие. Он уничтожает сотни километров ягельника, а ягелю для роста необходимы десятки лет. Пожар тушили быстро. И лишь после этого Клочкову, всегдашнему неудачнику, а ныне герою дня, удалось рассказать, как он "сотворил чудо в пустыне". Оказалось, ночью ему удалось завести "пускач", и так на "пускаче", не заводя дизельный двигатель, он включил передачу и медленно, на сантиметровой скорости, вывел трактор из ямы.
Через пять дней колонна уже шла на юг в полосу При морской тундры. Начались последние маршруты сезона Вода в мелких озерцах уже покрывалась льдом. Журавли вели перекличку из конца в конец, и неловкие беспорядочные пока еще косяки гусей тянулись и тянулись на запад к заливу Креста, на последнюю перед отлетом откормку. По вечерам над тундрой повисали фантастические закаты. Небо наполовину пылало оранжевым грозным пламенем, и горы на горизонте стояли черным молчаливыми силуэтами.
Тракторы после случившейся передряги то и дело выходили из строя. Но осень, заморозки и удивительная янтарная чистота воздуха возбуждающе действовали на людей, и почти все без устали изо дня в день закладывали сорокакилометровые маршруты. Планшеты топографической основы покрывались линиями геологических границ. В этой работе незаметно пришел сентябрь. В первых числах сентября Ольховник решил отправить из партии груз и откомандировать студентов. Кадровый состав оставался на месте.
Партии еще предстояло провести увязку с соседней территорией, занятой другой экспедицией в прошлом году. Геологи должны были продолжить маршруты на тот участок, точно так же, как наши границы были перекрыты маршрутами прошлогодней партии. Такое "перекрытие" листов карты обеспечивает жесткий контроль над съемками.
Из Уэлькаля нам дали радиограмму, что колхозные вельботы прибудут за нами к охотничьей избушке мыса Нутепельмен у входа в залив Креста седьмого сентября. На вельботах мы должны были пересечь сорокакилометровый залив, добраться в Уэлькаль и оттуда уже в Москву.
Утром седьмого Ольховник не дал нам долго прощаться. Трактор взревел, и мы, прижавшись друг к другу, на шаткой волокуше из железного листа махали руками оставшимся ребятам. Они стояли у выгоревшей на ветрах и солнце палатки, бородатые парни в заплатанные телогрейках, и смотрели нам вслед. До мыса Нутепельмен было от базы около пятидесяти километров. Мы сидели, убаюканные грохотом дизеля и колыханием волокуши. Освещенные солнцем холмы стояли на горизонте, блестели озера. Неожиданно трактор взревел, раздался грохот, визг металла - и все стихло. Из кабинки выскочил побелевший Леша Литвиненко и бросился к двигателю.
- Конец, - сказал он через минуту. - Блок разорвало, Теперь и завод не починит.
После недолгого совещания мы простились с Литвиненко. Он отправился пешком обратно на базу, чтобы с другим трактором забрать волокушу, которая еще могла понадобиться. Его трактор, несший службу до конца сезона, теперь останется в тундре и будет ржаветь десятилетиями как памятник о работе геологов.
Мы взвалили на спину рюкзаки и пошли к мысу, ибо таков был полученный нами приказ. В партии оставалось совсем мало продуктов, все дальнейшие работы требовали высокой квалификации, и Ольховник избавлялся таким образом от лишних ртов.
К вечеру мы уже вышли на берег залива. Нас встретили запах йода, ленты морской капусты, которая в изобилии растет в Беринговом море, и нерпы. Нерпы десятками торчали из воды у самого берега и разглядывали нас черными громадными глазищами. Мы проходили мимо, они ныряли, обгоняли нас под водой и снова смотрели. В этом почти человеческом молчаливом любопытстве было что-то пугающее.
Ночью, валясь от усталости, мы вышли к мысу Нутепельмен. Два узких вельбота белели на берегу. Охотники уже приплыли за нами. Их мы нашли в землянке живущего здесь промысловика-одиночки. В уютной теплоте сложенного из торфа, камней и кусков дерева домика они сидели вокруг пылающей железной печурки, и на печурке той конечно же кипел громадный чайник. Чай разливала Анютка, крохотная девчурка, дочь промысловика. У Анютки весной умерла мать, и она сейчас изо всех сил исполняла обязанности хозяйки: вытирала чашки сухой травой, наливала чай, а в промежутках уходила в угол к своей любимой кукле.
