Иван Бунин - На даче
– Это все очень не ново! – послышались голоса, – это все давно слышанное. К сожалению, не так просто все развязывается. И любить по закону нельзя. Странный рецепт: возьми да полюби!
Гриша терялся – с обеих сторон говорили правду!
Размахивая полами сюртука, Подгаевский ходил по комнате и кричал над ухом Каменского:
– Я скажу вам словами такого же апостола, Павла: «Освободившись от греха, вы стали рабами праведности!»
– Лучше быть рабом праведности, чем похоти, – пробовал возражать Каменский.
Но Подгаевский был уже пьян. Пьян был и Вася, который все наклонялся и что-то бормотал на ухо Петру Алексеевичу, воображая, что говорит шепотом. А Петр Алексеевич сидел с раскрасневшимся лицом и мутным взглядом.
Ах, что кому до нас,
Когда праздничек у нас! —
запел он вдруг фальшиво и резко.
Дамы встали и начали прощаться. Поднялся и Каменский.
– Что же вы? – спросил Петр Алексеевич. – Уже уходите? Напрасно! Давайте споем.
Каменский пожал плечами.
– Какой вы веселый! – сказал он, нахмуриваясь.
– Веселый! – повторил Петр Алексеевич и вдруг прибавил с неприятной улыбкой: – Кстати о труде! Шкап-то скоро будет готов?
– В четверг принесу.
– После дождичка?
– А разве в четверг будет дождь?
– Да вот Брюс пишет – будет.
– Я в Брюса, к сожалению, не верю. До свидания!
– Жаль! А закусить разве не хотите? Ведь хочется небось?
Каменский посмотрел на него долгим взглядом, пожал окружающим руки и пошел из дома через балкон. Петр Алексеевич поднялся.
– Николка! – крикнул он на весь дом.
И когда вбежал лакей, прибавил:
– Лошадей нам! Вася, Илюша – в «Добро пожаловать»! Едем!
– Петр Алексеевич, – сказала Наталья Борисовна, – я тебя прошу, не езди!
– Мамаша! Оставьте! Стыдно при чужих людях…
Ах, что кому до нас, —
запел он снова, обнял доктора и Подгаевского и пошел в кабинет…
Дом опустел. Было слышно, как в столовой убирали посуду. Гриша сидел в своей комнате у открытого окна, стиснув зубы.
– В наше время таких бы не слушали, – со злобой говорил на балконе Бернгардт.
– Вы и теперь не слушаете, – отвечал злобно и Каменский.
– Мы жизнью жертвовали!
– Однако вы живы.
– Не каламбурьте! Вы увлекаете общество от полезной и честной работы в свою келью под елью.
– Это что же вы называете работой? Неужели эта дача похожа на рабочий дом?
– Я не про эту дачу говорю. Вы не ехидничайте. Любовь!.. А ведь у вас злоба кипит, вы сами просите борьбы… Вы, например, меня ненавидите сейчас.
– Поверьте мне, как брату, – горячо возразил Каменский, – у меня никакой нет злобы против вас. Запомните слова Паскаля: «Есть три рода людей: одни те, которые, найдя Бога, служат ему, другие, которые заняты исканием его, и третьи, которые, не найдя его, все-таки не ищут его»…
– Опять тексты!
– Да, тексты! – повторил Каменский снова с сердцем…
– Покойной ночи! – послышался немного погодя голос Игнатия.
– Прощайте! – ответил грустно и важно Каменский.
XI
На заре Гришу разбудили удары грома. Он открыл глаза.
День был серый и дождливый. От надвигающихся туч в комнате темнело; в сумраке мелькал красноватый отблеск молнии, после чего начинался где-то вверху смутный рокот. Он приближался тяжкими раскатами, так что дрожали стекла, и вдруг разражался треском и резкими ударами над самой крышей дома… И начинал сыпать дождь, сначала осторожно, потом все шире и шире, и затихший сад, густые чащи сочной зелени у раскрытых окон стояли не шелохнувшись, насыщаясь влагою. Тяжелый запах цветущих тополей наполнял сырой воздух.
Гриша хотел уже вставать, как в столовой послышались тяжелые шаги Петра Алексеевича. Он что-то невнятно приказывал лакею, который звенел ключами, отворяя шкап.
– Гриша! – раздался вдруг его голос в гостиной. Гриша не ответил.
Петр Алексеевич подошел к порогу и раздвинул портьеры. Он был в шляпе и крылатке, которая сползла у него с плеч.
– Ты спишь? – спросил он.
– Нет, – ответил Гриша и нахмурился. – А что?
– Да так… Я, знаешь, хотел спросить кое-что…
– Именно?
– Именно… Гм!.. Ну, да все равно… Я хотел тебе сказать вот что: не замечал ли ты, что свинья – одно из самых иронических животных?… Это во-первых…
Язык Петра Алексеевича заплетался.
– Во-вторых, я зашел к тебе на минутку… – продолжал он медленно. – Я хотел тебе передать, что встретил сейчас Каменского… В город, брат, уже прет!.. И знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что я – новая интеллигенция, так называемая «честная», но со всеми признаками самого обыкновенного буржуя, то есть настоящей свиньи… И что будто это порождение последних дней… Это недурно! А главное, изречение!
И тоном Каменского Петр Алексеевич прибавил:
– «Ибо ради вас Имя Божие хулится у язычников!..» Как тебе это нравится?
Гриша молчал.
– Молчишь? – опять заговорил Петр Алексеевич. – Молчи, брат! Только знаешь что? Ты о себе подумай… подумай и лучше застрелись, если ничего не выдумаешь… Непременно застрелись, если не станешь ничем иным, как иронизирующей свиньей!
Дождь лил, ровно и однообразно шумя по траве и деревьям. Мягкими переливами звучал под дождем голос иволги.
Гриша лежал на кровати и зло, загадочно улыбался…
1895
Примечания
1
Сдерживайтесь, сэр! (англ.)
2
Как вы познакомились с ним? (англ.)
