Алексей Писемский - Виновата ли она
Вскоре за Ваньковскими Иван Кузьмич привел еще нового гостя - но этот был совсем другого рода: мужчина лет тридцати, прекрасно сложенный, с матовым цветом лица, брюнет, но с голубыми глазами, одетый франтом, одним словом, совсем красавец.
- Петр Михайлыч, - проговорила при входе его Лидия.
- Ах, monsieur Курдюмов! Давно ли вы здесь? - воскликнула Марья Виссарионовна.
- Не более двух часов, как въехал в заставу, был сейчас у вас, отвечал гость, садясь около Лидии Николаевны.
- И там, вероятно, вам сказали, что Марья Виссарионовна у меня, вмешался Иван Кузьмич.
- Да, - отвечал гость и отнесся к Леониду! - Bon soir, cher Leonide!*
______________
* Добрый вечер, дорогой Леонид! (франц.).
Леонид кивнул ему головой.
- Вы теперь откуда? - спросила его Марья Виссарионовна.
- Теперь из Петербурга.
- Долго там изволили быть? - вмешался опять Иван Кузьмич.
- Нет, несколько дней.
- Где ж вы были этот год? - сказала Марья Виссарионовна.
- В деревне.
- И не скучали? - спросила Лидия.
- Я скучал в том отношении, что мои милые соседи не жили в деревне.
- Нам нынче хотелось, очень хотелось пожить в ваших местах, но никак невозможно было по моим несносным делам, - подхватила Марья Виссарионовна.
- У вас так много занятий, что вам, я думаю, и без соседей не скучно, заметила Лидия.
- Нет, я скучал, - отвечал Курдюмов.
"Так это сосед Ваньковских", - подумал я, а на первый взгляд он мне показался иностранцем. Я ожидал, что это какой-нибудь итальянский певец, музыкант или француз-путешественник, потому что в произношении его и в самых оборотах речи слышалось что-то нерусское, как будто бы он думал на каком-то иностранном языке, а на русский только переводил.
Затем пошло все обыкновенным порядком. Пионова, должно быть, видела Курдюмова в первый раз и, желая его заинтересовать собою, начала к нему беспрестанно обращаться с различными фразами и вопросами на французском языке, делая страшные ошибки и несносно произнося. Курдюмов отвечал ей вежливо, но коротко и все заговаривал или с Лидиею или с Марьею Виссарионовною. Иван Кузьмич был тоже очень смешон в обращении с Курдюмовым: он беспрестанно его угощал то чаем, то конфектами, то сигарами, и тот от всего отказывался.
Ужин был накрыт на маленьких столиках: я с Леонидом случайно очутился за одним столом с Пионовым, его партнерами и желтолицым поручиком. Здесь я в первый раз в жизнь мою видел на Пионове, сколько один человек может выпить без всяких признаков опьянения. В продолжение вечера, находясь, по его выражению, под дирекциею супруги, он постничал и выпил только рюмок пять доппелькюмеля{250}, но за ужином вознаградил себя сторицею. Насмешливый поручик заметил ему, что на столе мало вина, которого стойло четыре бутылки.
- Мало, сам вижу, что мало. Благодарю вас, молодой человек, что вы меня понимаете. В старые годы не так бывало: мы выпивали, что глазом окинешь, а нынче подадут, что одною рукою поднимешь, да и думают, что угостили хорошо. Это, как я вижу, все конфекты; ну, конфектами мы после займемся, - отвечал Сергей Николаич. - Эй ты, севильский цирюльник, - отнесся он к официанту, подай-ка сюда господина квартирмейстера - ромашки, - и затем, объяснив, что ром он называет квартирмейстером, потому что он в желудке приготовляет квартиру к восприятию дальнейшего, выпил залпом стакан квартирмейстера, крякнул и съел кусок хлеба.
- Теперь хорошо: испаринка началась, теперь можно и поесть, - продолжал он и, отвалив себе на тарелку три звена белорыбицы, съел все это в минуту, как яйцо всмятку.
Леонид начал угощать Сергея Николаича и налил ему стакан хереса; это он делал, как я уверен, в досаду Пионовой.
- Разве уж для тебя, душа?.. Изволь, не могу отказать, ты малый отличный, я тебе пророчу, что из тебя выйдет со временем превосходный пьяница, - отвечал Пионов и выпил херес.
Поручик и партнеры Пионова просили его выпить и для них.
- И для вас? Извольте, я готов услужить каждому, а себе в особенности, - порешил Сергей Николаич и еще выпил от каждого по стакану и начал есть.
- Вы, господа, - говорил он, - сами не пейте: вы люди молодые; это может войти в привычку, в обществе это не принято; я сам тоже терпеть не могу вина и, когда увижу его, тотчас стараюсь уничтожить, что я и сделаю с этим шато-марго.
И действительно сделал: бутылки как не бывало. Вошел Иван Кузьмич.
- Господа, пожалуйста, кушайте! Что ты, Сергей Николаич, выпил бы чего-нибудь, - сказал он.
- Да что, брат, пить? Пить-то у тебя нечего: вот на столе поставлены были четыре бутылки; молодые люди все выпили, а мне, старику, ничего и не досталось.
- Я велю сейчас подать.
- Да, да, вели; не щади меня, душа моя, я не стою твоего сожаления. А сам-то что?.. Хоть бы понюхал, братец. На! Понюхай, славно ведь пахнет.
- Не могу, братец, нынче, - отвечал Иван Кузьмич и ушел, чтобы приказать еще подать вина.
Пионов продолжал пить и есть, толкуя в то же время, что рюмками не следует пить, так как это сосуд для женщин, потому что они с тоненькими талиями и женского рода.
Его никто уже не слушал. Мы переглянулись с Леонидом и вышли в залу, где ужинали дамы. Курдюмов сидел рядом с Лидиею Николаевною и что-то ей рассказывал; Иван Кузьмич стоял у них за стульями. После ужина Пионова вдруг села рядом с Леонидом.
- Леонид Николаич, довезите меня домой; Серж, вероятно, останется в карты играть, а я ужасно устала.
- Я с ним приехал, - отвечал Леонид, указывая на меня.
- Он, вероятно, будет так добр, что доедет с кем-нибудь.
- Нет, нельзя, я к нему еду.
- Вы всё по-прежнему нелюбезны, неисправимый человек, - проговорила она и задумалась.
Леонид отошел от нее.
Ваньковские вскоре уехали; их провожал Иван Кузьмич и Курдюмов; последний пожал дружески руку Лидии Николаевны и застегнул ей манто.
- Курдюмов, видно, хорошо знаком с вашими? - сказал я Леониду, когда мы сели в экипаж.
- Знаком: в деревне часто к нам ездил... Не люблю я ею.
- А что?
- Антипатичен, а поет недурно.
- Поет недурно?
- Да...
Леонид у меня ночевал. На другой день я совсем уехал из Москвы; он меня провожал до заставы; мы братски с ним обнялись и расстались.
VII
Человек предполагает, а бог располагает. Я думал уехать из Москвы навсегда, а лет через пять случилось опять в нее вернуться, и вернуться на житье. В продолжение этого времени я переписывался с Леонидом; он меня уведомлял, что желание Пионовой исполнилось: Лида вышла за Марасеева, что дела их по долгам поправляются плохо, что он поступил в университет, но ничего не делает; вообще тон его писем, а особенно последних, был грустен, в одном из них была даже следующая фраза: "Опасения наши сбываются, Лиде нехорошо!"
Приехав в Москву, я не застал его: он с Марьею Виссарионовною и с маленькими сестрами уехал в деревню, а Лидия с мужем жила в Сокольниках; я тотчас же к ним отправился. Они нанимали маленький флигель; в первой же после передней комнате я увидел Лидию Николаевну, она стояла, задумавшись, у окна и при моем приходе обернулась и вскрикнула. Я хотел взять у ней ручку, чтобы поцеловать; она мне подала обе; ей хотелось говорить, но у ней захватывало дыхание; я тоже был неспокоен.
- Сейчас заезжал к Леониду, но его нет в Москве, - начал я.
- Да, он уехал с маменькою в деревню. Ах, боже мой, я все еще не верю глазам своим!.. Что же мы стоим?.. Садитесь!.. Не хотите ли чего-нибудь: чаю, кофею?
- Ничего покуда, хочу только насмотреться на вас... Иван Кузьмич?
- Его нет дома; он очень будет вам рад, мы почти каждый день вспоминаем вас, а над Леонидом даже смеемся, что он в вас влюблен.
- Как влюблен?
- Решительно влюблен; он слышать не может, если кто-нибудь скажет об вас дурно.
- Кто же это говорит обо мне дурно?
- Конечно, Пионова.
- Она все еще знакома с вами?
- Да, у маменьки бывает часто, а ко мне не ездит; Иван Кузьмич, впрочем, бывает у них... Она меня, вы знаете, не любит, - отвечала Лидия. И снова взяла меня за руку и крепко пожала. На глазах у нее навернулись слезы.
- Скажите же что-нибудь про себя, - продолжала она: - где вы были, что вы делали? Я несколько раз спрашивала Леонида, он мне ничего подробно не рассказывал, такой досадный!
- Я был во многих местах и служил.
- Я думала, что вы уж женились?
- Это почему вы думали?
- Так, мне казалось, что вы непременно женитесь на Верочке Базаевой.
- Это с чего пришло вам в голову?
- Сама не знаю, а часто об этом думала.
- Ошибались, я ни на Вере Базаевой и ни на ком не женился, а вы вот вышли замуж, и потому не вам бы меня, а мне вас следовало спрашивать.
- Разве я не при вас вышла замуж?
- Кажется.
- Ах да, я и забыла, это уже было так давно, вы, однако, знали, что я выхожу за Ивана Кузьмича?
- Догадывался.
- Нет, вы знали, вы даже говорили мне об этом, и я никогда не забуду ваших слов.
- Я уехал до вашей свадьбы.
- Теперь вспомнила: вы уехали на другой день после вечера у Ивана Кузьмича. Как я была тогда сердита на себя; я никак не думала, что вы уедете, не простясь с нами, я хотела вам сказать многое после этого вечера.
