Андрей Белый - Петербург
Предварительно с какою-то неприятной настойчивостью стал допрашивать он камердинера старика:
- "Николай Аполлонович встал?"
- "Никак нет: еще не вставали..."
Аполлон Аполлонович недовольно потер переносицу:
- "Ээ... скажите: когда же - скажите - Николай Аполлонович, так сказать..."
- "Да встают они поздновато-с..."
- "Ну, как поздновато?"
И тотчас, не дожидаясь ответа, прошествовал к кофею, посмотрев на часы.
Было ровно половина десятого.
В десять часов он, старик, уезжал в Учреждение. Николай Аполлонович, юноша, поднимался с постели через два часа после. Каждое утро сенатор осведомлялся о часах пробуждения. И каждое утро он морщился.
Николай Аполлонович был сенаторский сын.
СЛОВОМ, БЫЛ ОН ГЛАВОЙ УЧРЕЖДЕНИЯ...
Аполлон Аполлонович Аблеухов отличался поступками доблести; не одна упала звезда на его золотом расшитую грудь: звезда Станислава и Анны, и даже: даже Белый Орел.6
Лента, носимая им, была синяя лента.
А недавно из лаковой красной коробочки на обиталище патриотических чувств воссияли лучи бриллиантовых знаков, то есть орденский знак: Александра Невского.
Каково же было общественное положение из небытия восставшего здесь лица?
Думаю, что вопрос достаточно неуместен: Аблеу-хова знала Россия по отменной пространности им произносимых речей; эти речи, не разрываясь, сверкали и безгромно струили какие-то яды на враждебную партию, в результате чего предложение партии там, где следует, отклонялось. С водворением Аблеухова на ответственный пост департамент девятый бездействовал. С департаментом этим Аполлон Аполлонович вел упорную брань и бумагами и, где нужно, речами, способствуя ввозу в Россию американских сноповязалок (департамент девятый за ввоз не стоял). Речи сенатора облетели все области и губернии, из которых иная в пространственном отношении не уступит Германии.
Аполлон Аполлонович был главой Учреждения: ну, того... как его?
Словом, был главой Учреждения, разумеется, известного вам.
Если сравнить худосочную, совершенно невзрачную фигурку моего почтенного мужа с неизмеримой громадностью им управляемых механизмов, можно было б надолго, пожалуй, предаться наивному удивлению; но ведь вот удивлялись решительно все взрыву умственных сил, источаемых этою вот черепною коробкою наперекор всей России, наперекор большинству департаментов, за исключением одного: но глава того департамента7, вот уж скоро два года, замолчал по воле судеб под плитой гробовой.
Моему сенатору только что исполнилось шестьдесят восемь лет; и лицо его, бледное, напоминало и серое пресс-папье (в минуту торжественную), и папье-маше (в час досуга); каменные сенаторские глаза, окруженные черно-зеленым провалом, в минуты усталости казались синей и громадней.
От себя еще скажем: Аполлон Аполлонович не волновался нисколько при созерцании совершенно зеленых своих и увеличенных до громадности ушей на кровавом фоне горящей России. Так был он недавно изображен: на заглавном листе уличного юмористического журнальчика, одного из тех "жидовских" журнальчиков, кровавые обложки которых на кишащих людом проспектах размножались в те дни с поразительной быстротой...
СЕВЕРО-ВОСТОК
В дубовой столовой раздавалось хрипенье часов; кланяясь и шипя, куковала серенькая кукушка; по знаку старинной кукушки сел Аполлон Аполлонович перед фарфоровой чашкою и отламывал теплые корочки белого хлеба. И за кофием свои прежние годы вспоминал Аполлон Аполлонович; и за кофием - даже, даже - пошучивал он:
- "Кто всех, Семеныч, почтеннее?"
- "Полагаю я, Аполлон Аполлонович, что почтеннее всех - действительный тайный советник". Аполлон Аполлонович улыбнулся одними губами:
- "И не так полагаете: всех почтеннее - трубочист..."
Камердинер знал уже окончание каламбура: но об этом он из почтенья молчок.
- "Почему же, барин, осмелюсь спросить, такая честь трубочисту?"
- "Перед действительным тайным советником, Семеныч, сторонятся..."
- "Полагаю, что - так, ваше высокопрев-ство..."
- "Трубочист... Перед ним посторонится и действительный тайный советник, потому что: запачкает трубочист".
- "Вот оно как-с", - вставил почтительно камердинер...
- "Так-то вот: только есть должность почтеннее..."
И тут же прибавил:
- "Ватерклозетчика..."
- "Пфф!.."
- "Сам трубочист перед ним посторонится, а не только действительный тайный советник..."
И - глоток кофея. Но заметим же: Аполлон Аполлонович был ведь сам действительный тайный советник.
- "Вот-с, Аполлон Аполлонович, тоже бывало: Анна Петровна мне сказывала..."
При словах же "Анна Петровна" седой камердинер осекся.
- "Пальто серое-с?"
- "Пальто серое..."
- "Полагаю я, что серые и перчатки-с?"
- "Нет, перчатки мне замшевые..."
- "Потрудитесь, ваше высокопревосходительство, обождать-с: ведь перчатки-то у нас в шифоньерке: полка-бе - северо-запад".
Аполлон Аполлонович только раз вошел в мелочи жизни: он однажды проделал ревизию своему инвентарю; инвентарь был регистрирован в порядке и установлена номенклатура всех полок и полочек; появились полочки под литерами: а, бе, це; а четыре стороны полочек приняли обозначение четырех сторон света.
Уложивши очки свои, Аполлон Аполлонович отмечал у себя на реестре мелким, бисерным почерком: очки, полка - бе и св, то есть северо-восток; копию же с реестра получил камердинер, который и вытвердил направления принадлежностей драгоценного туалета; направления эти порою во время бессонницы безошибочно он скандировал наизусть.
В лакированном доме житейские грозы протекали бесшумно; тем не менее грозы житейские протекали здесь гибельно: событьями не гремели они; не блистали в сердца очистительно стрелами молний; но из хриплого горла струей ядовитых флюидов вырывали воздух они; и крутились в сознании обитателей мозговые какие-то игры, как густые пары в герметически закупоренных котлах.
БАРОН, БОРОНА
Со стола поднялась холодная длинноногая бронза; ламповый абажур не сверкал фиолетово-розовым тоном, расписанным тонко: секрет этой краски девятнадцатый век потерял; стекло потемнело от времени; тонкая роспись потемнела от времени тоже.
Золотые трюмо в оконных простенках отовсюду глотали гостиную зеленоватыми поверхностями зеркал; и вон то - увенчивал крылышком золотоще-кий амурчик; и вон там - золотого венка и лавры, и розаны прободали тяжелые пламена факелов. Меж трюмо отовсюду поблескивал перламутровый столик.
Аполлон Аполлонович распахнул быстро дверь, опираясь рукой на хрустальную, граненую ручку; по блистающим плитам паркетиков застучал его шаг; отовсюду бросились горки фарфоровых безделушечек; безделушечки эти вывезли они из Венеции, он и Анна Петровна, тому назад - тридцать лет. Воспоминания о туманной лагуне, гондоле и арии, рыдающей в отдалении, промелькнули некстати так в сенаторской голове...
Тотчас же глаза перевел на рояль он.
С желтой лаковой крышки там разблистались листики бронзовой инкрустации; и опять (докучная память!) Аполлон Аполлонович вспомнил: белую петербургскую ночь; в окнах широкая там бежала река; и стояла луна; и гремела рулада Шопена: помнится - игрывала Шопена (не Шумана) Анна Петровна...
Разблистались листики инкрустации - перламутра и бронзы - на коробочках, полочках, выходящих из стен. Аполлон Аполлонович уселся в ампирное кресло, где на бледно-лазурном атласе сиденья завивались веночки, и с китайского он подносика ухватился рукою за пачку нераспечатанных писем; наклонилась к конвертам лысая его голова. В ожидани лакея с неизменным "лошади поданы" углублялся он здесь, перед отъездом на службу, в чтение утренней корреспонденции.
Так же он поступил и сегодня.
И конвертики разрывались: за конвертом конверт; обыкновенный, почтовый - марка наклеена косо, неразборчивый почерк.
- "Мм... Так-с, так-с, так-с: очень хорошо-с..."
И конверт был бережно спрятан.
- "Мм... Просьба..."
- "Просьба и просьба..."
Конверты разрывались небрежно; это - со временем, потом: как-нибудь...
Конверт из массивной серой бумаги - запечатанный, с вензелем, без марки и с печатью на сургуче.
- "Мм... Граф Дубльве... Что такое?.. Просит принять в Учреждении... Личное дело..."
- "Ммм... Aгa!.."
Граф Дубльве 8, начальник девятого департамента, был противник сенатора и враг хуторского хозяйства.
Далее... Бледно-розовый, миниатюрный конвертик; рука сенатора дрогнула; он узнал этот почерк - почерк Анны Петровны; он разглядывал испанскую марку, но конверта не распечатал:
- "Мм... деньги..."
- "Деньги были же посланы?"
- "Деньги посланы будут!!.."
- "Гм... Записать..."
Аполлон Аполлонович, думая, что достал карандашик, вытащил из жилета костяную щеточку для ногтей и ею же собирался сделать пометку "отослать обратно по адресу", как...
- "?.."
- "Поданы-с..."
Аполлон Аполлонович поднял лысую голову и прошел вон из комнаты.
