Анатолий Тосс - Фантазии женщины средних лет
Я видела, что шея Майкла набычилась, почти увеличившись вдвое, Майкл схватил его за рубашку и рывком поднял с земли на ноги. Видимо, он не мог твердо держаться на ногах и немного покачивался, пока Майкл медленно и тщательно отводил правую руку, левой все так же держа его за ворот рубашки, как бы подстраивая его лицо под удар. А потом был удар, и я вскочила и бросилась к ним, но опоздала. Пока я бежала эти несколько шагов, кулак Майкла вошел в лицо, сначала оно резко дернулось, а потом все тело оторвалось от держащей руки Майкла, оставив в сжатых пальцах с хрустом вырванный клок рубашки, и, отлетев метр-два, повалилось безжизненно навзничь.
– Сволочь! – крикнула я, направляя свои кулаки в огромную спину. – Что ты делаешь, как ты… Но тут он повернулся, его лицо поразило меня своим бешеным выражением, я никогда не думала, что у Майкла может быть такое бездумное, животное лицо, и мне стало страшно, за себя страшно. И тут же я увидела что-то летящее прямо на меня, я хотела зажмуриться, но не успела, потому что тут же раздался шлепок, громкий, оглушающе-громкий, меня отбросило назад, и почти сразу я почувствовала, что моя щека онемела. Я дотронулась до нее пальцами и ничего не ощутила, только через мгновение – жжение, сильное режущее жжение и еще правая часть нижней губы как-то нарочито неестественно вывернулась наружу.
– Сука, – прохрипел Майкл, снова замахнувшись, и я, ожидая нового удара, отступила на шаг, но его занесенная рука застыла в воздухе. – Как ты могла? – прохрипел он и повторил:
– Как ты могла?
Я хотела что-то ответить, но справа раздался шорох. Тот, из кого Майкл, казалось, только что выбил сознание, пытался встать. Он перевернулся и теперь стоял на коленях, тряся головой, одна рука безвольно болталась, второй он упирался в землю. Ему потребовалось время, чтобы подняться на ноги, все смотрели: получится не получится, и у него получилось. Он стоял, пошатываясь, но Майкл снова схватил его за рубашку и опять, тыча в лицо угрожающе выставленным пальцем, процедил:
– Если ты, сволочь, сейчас же не расскажешь мне все, считай, что ты калека. Ты никогда не встанешь с инвалидной коляски.
Я отчетливо слышала каждое слово и так же отчетливо поняла, что это правда. Майкл собирался покалечить его.
– Что ты хочешь узнать? – раздался тихий, с трудом различимый голос.
– Я вообще не понимаю, о чем ты? Я читал ей стихи. Глупо получилось, конечно, но я читал стихи.
– Я убью тебя, я сейчас убью тебя, – прохрипел Майкл и снова занес руку со сжатыми в кулак пальцами. – Какие стихи?
– Я пишу стихи. – Голос немного окреп, в нем не слышалось страха, наоборот, мне почудилась даже скрытая усмешка. – Я хотел прочитать ей стихи, она любит стихи, ты ведь знаешь, вот и все. И мы зашли в эту комнату, в ванную то есть, и я читал стихи.
– Зачем надо было заходить в ванную?
Мне показалось, что Майкл опешил не только от простоты объяснения, но и от спокойного голоса тоже.
– Я начал читать в коридоре, но там было шумно, музыка мешала, и я предложил перейти в другую комнату, я даже не знал, что это ванная, думал, отдельная комната. – Это правда, подумала я. – А потом, когда ты начал стучать, Жаклин испугалась, что ты не правильно все поймешь, и я решил вылезти в окно, чтобы разрядить ситуацию, да вот свалился.
Он даже усмехнулся, как будто извиняясь, и мне показалось, что при этом он посмотрел на меня. Объяснение закончилось, но Майкл все еще держал его, не расслабляя занесенной руки.
– Какие стихи? – спросил Майкл, видимо, не зная, что делать дальше.
– Я написал стихотворение, большое, почти поэму, я ее всем читаю. – И вдруг он стал читать:
– Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток, Мой шестидневный труд, мой выходной восторг, Слова и их мотив, местоимений сплав. Любви, считал я, нет конца. Я был не прав. Созвездья погаси и больше не смотри…
Он читал в специфической авторской манере, немного монотонно, делая ударение на только ему известных слогах. И все же в этой декламации проступало скрытое глумление, возможно, в интонациях, но только одна я могла его различить. Впрочем, он не дочитал стихотворение, широкая ладонь Майкла сжала его лицо, вминая щеки, а затем с силой толкнула назад.
– Смотри, гад, – сказал Майкл, подойдя к нему, лежащему совершенно беззащитно на земле. – Еще раз увижу – тебе не жить.
– Заканчивай, Майк, – сказал кто-то из собравшейся толпы, – может быть, он правду говорит. Может, так получилось и никто не виноват.
Майкл повернулся и посмотрел на людей, стоявших за его спиной.
– Да, Майк, кончай, а то полицию вызовут. Пойдем в дом. Майкл все же пнул ногой распростертое на земле тело, Куда-то в мягкое, но уже не сильно, скорее для острастки, и подошел ко мне.
– Это правда? – спросил он. – То, что он сказал про стихи, правда?
– Не твое дело, кретин. – Я вложила в свои слова столько злости, сколько смогла. Щека горела, я не чувствовала уже половину лица.
– Ну, ладно, – сказал Майкл, – прости. Я ведь не знал.
– Уйди, – сказала я, мне на самом деле не терпелось, чтобы он ушел.
– Ну, ладно, пойдем.
Понятно, что он хотел примирения, а чего ему было не хотеть? Я всегда примерно выполняла все свои обязанности, особенно женские. А что я получала взамен, разбитую губу?
– Проваливай, – повторила я и сама удивилась своему голосу.
– Я тебе позвоню?
– Нет, – ответила я твердо.
– Ты мне позвонишь?
– Я подумаю. – Я готова была сказать все, что угодно, лишь бы он ушел.
Похоже, Майклу было достаточно этого компромисса, и он повернулся и побрел в сторону дома. Там, чуть в стороне, шли ступеньки, и не надо было мне, дуре, карабкаться по крутому откосу, ломать ногти, стоило только посмотреть внимательно. Впрочем, это уже не имело значения.
Я подождала, пока все уйдут, а потом подошла к своему неудачливому знакомому. Он успел сесть, ноги раскинуты в стороны, спина ссутулена, одна рука упиралась в землю. Я присела рядом.
– Что у тебя с рукой? – спросила я.
– Не знаю, сломал или вывихнул.
– Это он ее… – Я не знала, как продолжить.
– Нет, это при падении, наверное. – Он посмотрел на руку, а потом на меня. Сейчас у него было на редкость глупое лицо. Все избитое, опухшее, в синяках, но довольное, я видела, оно было довольным, его основательно разбитое лицо, и оттого выглядело особенно дурацким и трогательным. Я улыбнулась.
– Ты чего? – спросил он и тоже улыбнулся.
– Улыбаешься, радуешься, что жив остался? – Я протянула руку и сняла прилипший к его виску пожухлый лист.
– Ну, в общем, да. – Его взгляд вновь обретал прежнее озорство.
– Я даже не знаю твоего имени. Как тебя зовут?
И тут он стал хохотать, даже не смеяться, а именно хохотать. Я тоже не удержалась.
– Ты чего? – спросила я сквозь смех, глядя на его перекошенное от хохота и боли лицо.
– Это очень смешно… Я чуть тебя не трахнул… А ты не знаешь моего имени… – Он смеялся так заразительно, я понимала, что это выходит напряжение, но все равно поддалась. – Меня чуть не убили из-за тебя… – проговорил он, прорываясь сквозь смех.
– Ну, ладно, убили… – вставила я.
– Ну, хорошо, чуть не покалечили… а она не знает моего имени. Это очень смешно…
Мы покатывались еще пару минут, а потом смех стал стихать.
– Ты можешь идти? – спросила я.
– Надеюсь, – ответил он, вытирая слезы.
Мы вышли на улицу, он хромал и прижимал одной рукой другую. Минут пять мы ждали случайного такси.
– Так как тебя зовут? – снова спросила я. Он усмехнулся, но теперь уже коротко.
– Стив, – ответил он.
– Стив, – зачем-то повторила я. А потом снова спросила:
– А ты вообще кто? Чем занимаешься?
– Да вот, дерусь по вечерам, хотя в основном являюсь объектом для избиения.
Я улыбнулась, мне нравилось, что он так легкомысленно говорит о происшедшем. Другой бы пыжился, а этот, наоборот, смеялся.
– Нет, на самом деле, что ты делаешь: учишься, работаешь?
– Да это неинтересно. – Он попытался махнуть здоровой рукой, но у него не получилось, я видела, как он поморщился от боли. Прошло несколько секунд, и он все же сказал:
– Преподаю лингвистику в университете.
– Так ты серьезный человек, – удивилась я. – Старый уже, наверное?
– Нет, не очень. – Он повернул ко мне лицо, и я сама увидела, что не очень.
– Как тебя еще с работы не выгнали, – я немного ехидничала. – Вам ведь, учителям, вроде бы не полагается к незнакомым девушкам приставать.
– Так они же не знают. – Он сказал это так просто, что получилось опять смешно. – А потом если и выгонят, то к лучшему.
– Ты, похоже, не очень в лингвистике? – уточнила я, хотя мне, конечно, было все равно.
– Не-а, – подтвердил он, – не очень. Мы замолчали.
– А стихи, которые ты читал Майклу, действительно твои? – спросил я позже.
– Ну да, мои, как же… – Он посасывал губу, потом сплюнул под ноги.
