Юрий Тынянов - Смерть Вазир-Мухтара
5
Уже дополз он, дотащился до Тифлиса, уже билась в истерике княгиня Саломе и плакала тяжелыми бабьими слезами Прасковья Николаевна: - Моя вина, моя вина, Ниночка бедная... Елиза поднесла надушенный платок к карим грибоедовским глазам и вспомнила, как в молодости Александр был дерзок, настойчив и чуть не добился всего и как гневался папенька Алексей Федорович и велел ему носа к ним не казать. Она не плакала, но заскучала, затосковала и написала бешеное письмо Ивану Федоровичу: "Радуйтесь, Jean, вот плоды вашей политики - не нужно прощать этих денег персиянам, говорили вы, не нужно того и другого. И вот плоды - Александр Грибоедов убит". И Паскевич, внезапно ощетинясь, ударил кулаком по столу, когда получил известия - и письмо Елизы - и крикнул, хрипя и брызгаясь, Сакену, и полковнику Эспехо, и Абрамовичу: - Взять пять батальонов, тыловых, вести в Персию. План турецкой кампании меняю. Корнет, зовите Карганова - в Грузии восстание. Взять батальон для усмирения. Пороть сволочей. Вздернуть по мулле в каждой деревне! И только потом вспомнил, что это ведь Грибоедов, Александр Сергеевич убит, - как же так, и не воевал, штатский человек, а вот - убит. - Англичане! - рявкнул он. - Позвать сотника Сухорукова! Аббасу написать, если не приедет сам, я пойду на Каджаров. И что шах англичанами подкуплен. Уже горели деревни в округе Горийском и в округе Телавском и бунтовала Ганжа. И приняли на себя команду восстанием помещики князья Орбелиани, Тархановы, Челокаевы. - Посол убит в Тегеране, Персия соединяется с Турцией, царевич Александр идет в Грузию! Но был остров, которого не касался Вазир-Мухтар, который он обходил. Остров был в Тебризе, в доме Макдональда, в верхнем этаже, в комнате Нины.
6
Толстая Дареджана рассказывала ей по вечерам о том, как княгиня Саломе была молода - и князь, только увидав ее, в один вечер на ней женился. Она чесала Нине волосы, как в детстве, и мало говорила об Александре Сергеевиче. Письма становились реже. Может быть, он забыл о ней, может быть, дел было много. Леди Макдональд была с нею ровна, иногда разговоры ее были шаловливее, чем надо бы. Английские журналы были скучны. Местопребывание ее было по видимости в Тебризе, и настоящая жизнь в Тегеране. А писем не было. Только однажды что-то замешалось в доме. Полковник не вышел к обеду, у леди были красные пятна на щеках, ей нездоровилось. Потом полковник попросил ее спуститься к нему в кабинет. Нина взглянула в круглые, тусклые глаза Дареджаны и пошла. Полковник Макдональд встретил ее на пороге и поклонился глубоко. Он усадил ее, и Нина вдруг заплакала. Потом она отерла слезы и улыбнулась полковнику. Макдональд сказал спокойно: - Ваш супруг, миледи, нездоров. Он писал мне, что просит вас отправиться в Тифлис и ждать его там. Он рассчитывает прямо из Тегерана ехать в Тифлис и там с вами встретиться. Помолчали. - Покажите мне его письмо, - сказала тогда Нина и протянула руку. Макдональд не глядел на нее. - Простите, письмо было совершенно деловое, только приписка касалась вас, и я должен был приложить его к своему отношению в правление Ост-Индской компании. Нина встала. - Я не понимаю вас, вы отсылаете, полковник, письма, касающиеся женщины, в какую-то компанию. Полковник развел руками. - Пока я не получу письма от моего мужа, - сказала Нина, - я не уеду отсюда. Если я вас обременяю... Снова поклонился ей глубоко полковник. Придя к себе, Нина полежала с полчаса, Дареджана вязала чулок. Нина написала письмо. Она несколько раз закрывала глаза, пока его писала. Письмо она послала с курьером в Тегеран. Очень тихо стало в ее комнате с этого дня. Она более не выходила к обеду, обед подавали ей в комнату. Что-то происходило вокруг комнаты, кто-то по ночам не давал ей спать, садился рядом, говорил с нею. Дареджана молчала. Через неделю Дареджана сказала ей, что какой-то купец из Тифлиса спрашивает позволения взойти к ней. Незнакомый старый армянин подал ей письмо. Косой почерк матери был на конверте. Она держала письмо в руках, как руку матери. Княгиня Саломе просила ее приехать в Тифлис, Александр Сергеевич разрешает ей. Он писал в Тифлис, княгине Саломе. Нина стояла перед незнакомым стариком и смотрела на него спокойно. Александр Сергеевич писал полковнику Макдональду, писал княгине Саломе, распоряжался ею - и только ей ничего не писал. С нею он молчал, ее обходил. Слезы у нее покатились, круглые, готовые, она их не утирала. Вечером Дареджана стала укладываться. - Сахар продавать? - спросила она Нину. - Сахар? - Три пуда сахару осталось. - Пока я не получу письма от него, я никуда не поеду, - сказала Нина. Дареджана не возражала и укладывалась. Сахар продали. Тринадцатого февраля подали коляску с крыльца. Нина, одетая, покорная, ждала уже. Макдональды ее провожали, полковник поцеловал ей руку. Она не сказала ни слова. Дареджана хлопотала, возилась. Английские офицеры и конвой отдали Нине честь. - Трогать? - спросили у нее. Но она не ответила. Александр Сергеевич был где-то близко, хитрил, таился, прятался от нее. Нина Грибоедова с этого дня стала молчаливой. В Тифлисе родился у нее мертвый ребенок.
7
В три недели Мальцов успел во многом. Его приходили изучать каждодневно разные министры. И он так привык ругать Грибоедова, что редко уже опоминался, он уже не мог вспомнить отчетливо, с чего это началось. Наконец пришел совет от Аббаса-Мирзы отпустить его. Шах дал ему прощальную аудиенцию. Полуторапудовая одежда висела в хазнэ, министры занимались своими делами в домах своих, кто пил шербет, кто писал отчеты и приказы. Мальцева обыскали в кешик-ханэ, два ферраша надели ему красные чулки. Манучехр-хан ввел его в небольшую комнату, и шах выслушал довольно терпеливо вторую речь Мальцева. Она отличалась от первой некоторой поэтичностью стиля. Мальцов чувствовал себя свободнее. Он даже щегольнул. Шаха назвал опорою звезд, трон его - львом, на котором отдыхает солнце, Вазир-Мухтара - волом, который истоптал жатву дружбы. Фетх-Али даже изъявил сожаление, сказал, что грустно ему расставаться с Мальцевым, пусть Мальцов остается Вазир-Мухтаром при нем. Тут Мальцов тоже немного погрустил, но сообщил, что без его объяснений величественный племянник Фетх-Али-шаха, пожалуй, не поймет причин печального недоразумения, так что лучше уж будет ему, Мальцеву, отправиться туда. Племянник его послушает. Титул Николая был "величественный дядя", но Мальцов заодно уж назвал его племянником. Шах прислал к вечеру ему ужин из своего андеруна, и гулям-пишхедмет просил Мальцева от шахского имени не забыть особенно рассказать об этой милости своему правительству. Наутро получил он подарки: две истрепанные шали и клячу, которая еле передвигала ноги, думая, что ведут ее к живодеру. Представитель российского правительства уехал на этой кляче ходатайствовать об опоре звезд. Отъехав, он вдруг подумал, что Паскевич, чего доброго, опять пошлет его в Персию, нарочно может послать, и решил тотчас же, как прибудет, писать двум теткам в Петербург, чтобы они хлопотали за него у Нессельрода. Голова у него немного тряслась. На второй день, когда ничего с ним не приключилось дурного, он, размыслив, решил более не вступать в государственную службу, а основать в Петербурге какую-нибудь мануфактуру на наследственные деньги или заняться литературою. "Сочинения Ивана Мальцева", - подумал он, приободрившись. Или: "Большая Мальцовская Мануфактура". Но, поймав себя на этом успокоении, он сунулся в кибитку и решил, пока не доедет до Тифлиса, не предаваться свободным мыслям. О Грибоедове и докторе Аделунге он не хотел вспоминать, и это ему удавалось. В дорожной тряске Вазир-Мухтар становился сомнительным, как дурной сон. Это было очень давно, это был какой-то эпизод из древней истории, от которого он убегал.
8
А Вазир-Мухтар перегнал Мальцева. Он полз, тащился на арбах, на перекладных, по всем дорогам Российской империи. А дороги были дурные, холодные, мерзлые, нищих было много, проходили по дорогам обтрепанные войска. А он не унывал, все ковылял, подпрыгивал на курьерских, перекладных, в почтовых колясках. Фигурировал в донесениях. А Петербург и Москва были заняты своими делами и вовсе не ждали его. А он все-таки вполз нежданным гостем в Петербург и в Москву. И там строго был распечен графом Нессельродом Вазир-Мухтар. И опять превратился в Грибоедова, в Александра Сергеевича, в Александра.
9
Отношение графа Нессельрода графу Паскевичу № 527. 16 марта 1829 года. "Отношение в сиятельства государь император изволил читать с чувством живейшего прискорбия о бедственной участи, столь внезапно постигшей министра нашего в Персии и всю почти его свиту, соделавшихся жертвою неистовства тамошней черни. При сем горестном событии е. в. отрадна была бы уверенность, что шах Персидский и наследник престола чужды гнусному умыслу и что сие происшествие должно приписать опрометчивым порывам усердия покойного Грибоедова, не соображавшего поведения своего с грубыми обычаями и понятиями черни тегеранской, а с другой стороны, известному фанатизму и необузданности сей самой, которая одна вынудила шаха и в 1826 году начать с нами войну. Сопротивление мятежникам, сделанное персидским караулом, бывшим у министра Грибоедова, немалое число людей из сего караула и из войск, присланных от двора, погибших от народного возмущения, служат, по-видимому, достаточным доказательством, что двор персидский не питал никаких против нас враждебных замыслов. Опасение, однако, мщения России может заставить оный приуготовиться к брани и внять коварным внушениям недоброжелателей Каджарской династии. При настоящем положении дел нельзя не ограничиться приездом сюда Аббаса-Мирзы или другого из принцев крови с письмом к государю императору от шаха, в коем объяснена была бы невинность персидского правительства в гибели нашей миссии. Если бы от персиян, при получении в. с. сего отношения - моего, не был еще сделан решительный шаг касательно отправления сюда кого-либо из принцев крови, то е. и. в. угодно, чтобы вы отозвались к Аббасу-Мирзе, что высочайшему двору известно, сколь далеко персидское правительство от малейшего участия в злодеянии, совершившемся в Тегеране, г. и. соизволяет удовольствоваться токмо приездом сюда Аббаса-Мирзы или принца крови, дабы в глазах Европы и всей России оправдать персидский двор. Коль скоро кто-либо из сих особ прибудет к вам, то е. в. благоугодно, дабы поспешнее был отправлен в СПб. самым приличным образом; между тем вы пришлите сюда расторопнейшего курьера с предварительным о том уведомлением и с ним же известите губернаторов по всему тракту о приуготовлении нужного числа лошадей для посольства. Отсрочку платежа 9 и 10-го куруров г. и. совершенно предоставляет благоразумию вашему".
