Викентий Вересаев - В тупике. Сестры
Было общее уныние и конфуз. Более малодушные говорили.
– Что ж дивиться, ясно! Лучшие работницы, – где же нам против них.
Бася сказала Щурову:
– Шурка, рисуй плакат, что они нас одолели.
– Вот еще! Чего нам срамиться. И другие подхватили:
– Зачем? Не нужно плакат. Так просто, на маленькой бумажке объявим.
Ведерников строго возразил:
– Это, товарищи, не подход. У нас не футбольный какой-нибудь матч. Мы, понимашь, должны только радоваться, что и старых работниц взбодрили. У нас установка такая и была, чтоб других поджечь.
Со стыдом вывесили яркий плакат о победе старых работниц. Однако внизу было написано очень крупно:
НО МЫ, МОЛОДЕЖЬ-КОМСОМОЛЬЦЫ, НЕ СДАЕМСЯ СОСТЯЗАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Старые работницы бахвалились и смеялись над девчатами:
– Что? Мало мы вам в загорбок наложили? Ну, ну, ждите еще! Наложим покрепче.
Состязание продолжалось.
* * *В перерыве Лелька остановилась с Лизой Бровкиной у конторки профцехбюро перед доскою объявлений. Сбоку был пришпилен кнопками лист серой бумаги с полуслепыми лиловыми буквами – распоряжения по заводу. Равнодушно пробегали сообщения о взысканиях, перемещениях и увольнениях. Вдруг Лелька вцепилась в руку Лизы.
Лизка! Что это!? Смотри! Они прочли:
«Выключается из списков за смертью галошница Зинаида Хуторецкая, № 2763»
– Зина-на-резине! Смотри, умерла!
Они вспомнили, что уже три недели Зины не было видно. Кто-то, помнилось, говорил, что она захворала. Но никто даже не удосужился узнать – чем. Захворала – и захворала. Ее заменили другою работницею.
Лелька и Лиза кинулись к Басе.
– Как Хуторецкая умерла, когда? В чем дело?
Никто не знал.
Назавтра Лиза Бровкина все разузнала и принесла вести, – справилась в больнице. Умерла Зина от резко обострившегося туберкулезного процесса. Могло это быть от переутомления? Доктор ответил: «Ну конечно. Самая вероятная причина».
Все тяжело молчали. Лелька сказала:
– Да. Погибла. Как боец в бою. Среди нас, товарищей. А мы… Погибал среди нас человек, а мы…
Она припала головой к столу и разрыдалась. И многие девчата плакали.
Бася сурово хмурила брови.
– Короткую ей надгробную речь можно сказать: подлецы мы все с вами, девчата, больше ничего!
И, закусив губу, быстро пошла прочь. Зазвенел звонок, побежала лента. Все схватились за работу.
* * *Новая сводка через две недели.
Опять по всем почти пунктам победили старые работницы. Опыт и сноровка одолели энтузиазм и задор. Особенно всех повергал в уныние брак: как ни стараются, не могут его изжить. Допрашивались у мастерицы Матюхиной, – в чем дело? Она, убитая и сконфуженная больше всех, только разводила руками. Причины брака в галошном производстве часто были совершенно неуловимы, сами инженеры не могли их выяснить. Но вот – все-таки у старых работниц брака было много меньше. Была у них сноровка, чутьем каким-то они выработали себе особые приемы. И у самой Матюхиной, если бы она работала, браку было бы меньше, но объяснить другим, как это сделать, она не могла, как не смогла бы и ни одна из старых работниц.
Уныние полное охватило комсомолию. Напрасно Ведерников, Бася и Лелька убеждали девчат, что дело вовсе не в их победе, что если заразились соревнованием и старые работницы, то это великолепно. Девчата вяло соглашались, но энтузиазм остыл, руки опустились. Работа пошла по-всегдашнему. Странно было, как вдруг изменились девчата. Раньше, если у одной получался завал, другие спешили на помощь. А теперь: одна растерянно билась над завалом, а соседки продолжали спокойно делать свою работу. Никому до общего преуспеяния не было дела.
Состязание молодежного конвейера со старыми работницами живою струею пронизало обычную жизнь завода, всколыхнуло ее, привело в движение. Струя иссякла, и жизнь заводская опять застыла будничным болотом.
Наружно это было как будто не так. Под потолком цехов, по стенам клуба и столовки тянулись красные ленты с белыми призывами:
ВЫДВИНЕМ НОВЫЕ КАДРЫ СТРОИТЕЛЕЙ СОЦИАЛИЗМА!
ВОЙНА – РАСХЛЯБАННОСТИ И БЕСХОЗЯЙСТВЕННОСТИ'
ЗА ВСЕМЕРНОЕ СНИЖЕНИЕ СЕБЕСТОИМОСТИ!
ЗА СОЦИАЛИСТИЧЕСКУЮ РАЦИОНАЛИЗАЦИЮ И ПРОИЗВОДСТВЕННУЮ ДИСЦИПЛИНУ!
Образовалось немало инициативных троек и ударных бригад. Но нужной подготовки проведено не было, тройки и бригады не родились органически от рабочей массы, а назначены были сверху, во исполнение приказа Куйбышева. И болтались они в заводской жизни мертвыми, нерожденными младенцами.
Лелька растерянно смотрела на происходившее и спрашивала Басю:
– Что же это такое?
Бася сердито хмурила брови и кусала губы.
В конце мая было общее производственное совещание. Оно тоже дало мало утешительного.
Председатель совещания, рабочий Жданов, больше говорил о том, что должно быть; о том же, что есть, мало можно было сказать хорошего: прогулы не уменьшаются, брак растет, снижение себестоимости незначительное. И он горячо взывал к собранию:
– Товарищи! Договор на соревнование – это не пустяки. Дело идет не на-живо, а на-смерть. Нужно на этом заострить внимание. И будем стараться, товарищи, чтобы нам выйтить на хороший путь.
Потом с докладом выступил инженер Сердюков, высокий старик с острой бородкой и с умными, тайно насмешливыми глазами. Говорил серьезно, медленно и веско.
– Мы с вами, товарищи, за первый квартал недовыработали 600 тысяч пар галош… Сейчас вырабатываем по 53 тысячи пар в день; после отпуска мы должны вырабатывать в день по 57 тысяч, иначе не выполним задание… А, судя по теперешней производительности, выполнить задание мы никак не сможем.
И все время говорил: «мы с вами». Даже так сказал: «Мы с вами за этот квартал прогуляли больше тысячи рабочих дней».
И закончил:
– На днях вы все уходите в отпуск. Общераспространенное явление – очень многие задерживаются в деревне на полевых работах и опаздывают к сроку. Это, товарищи, сильно вредит производству. Нужно принять все меры, чтобы не было опозданий из отпуска.
В конце произошел маленький инцидент. В прениях выступил товарищ Буераков и заговорил резко, глядя острыми глазками:
– Я красноречия так много не знаю, как другие здесь развивают. Но все-таки хочу сказать категорически. Этого вот инженера, который тут выступал с докладом, я его давно заприметил. И замечаю по глазам, что он не любит нас, рабочий класс. Ему нет дела до грандиозного плана строительства, он сам не хочет выполнять задания и нам говорит, чтоб не выполняли. Должно быть, ему важно только жалованье спецовское получать, а на нас, рабочий класс, он плюет. Этого дозволять ему нельзя.
Инженер Сердюков в президиуме удивленно пожал плечами. Председатель поглядел, помолчал и продолжал вести заседание.
* * *Однажды поздно ночью, упоенный счастьем, Юрка робко спросил Лельку:
– Лелька, вышла бы ты за меня? Лелька изумленно вытаращила глаза.
– Выйти за тебя. Что за слово нелепое: выйти за тебя… Тогда уж лучше ты выйди за меня. А я от своей самостоятельности отказываться не хочу.
Она рассмеялась.
– Пойти в загс? И потом поселиться вместе в одной комнате? И чтобы штопать тебе носки? Какой ты, Юрка, дурак!
* * *8 июня работы закончились, всем был месячный отпуск.
Завод закрылся на месяц для общего ремонта. Деревенские с радостными лицами и с тяжелым багажом ехали к себе в деревню, здешние отправлялись в дома отдыха, молодежь – на экскурсии или на общественную работу. Юрка предложил Лельке проехаться вместе на пароходе по Волге. Лелька только рассмеялась. Она ехала в Нижегородскую губернию, политруком в лагерь к осоавиахимовцам.
* * *8 июля, через месяц, съехались все обратно. Лелька, как в родной уже дом, вошла в бюро ячейки, где толкались и оживленно делились впечатлениями густо за месяц загоревшие девчата и парни. Лельку, тоже загоревшую, в защитного цвета юнгштур-мовке, встретили:
– А, война и сила!
Катя Чистякова рассказывала, какой чудный парк был в их доме отдыха, бывшем графском поместье.
Шурка Щуров, технический секретарь, засмеялся:
– Ха-ха! «Чудный». Как будто в поэзии!
– Ну да. Это так говорят, когда очень хорошо. Смех, шутки. Ах, милая комсомолия!
Вошли Бася и Ведерников, оба сердитые и взволнованные. Бася говорила:
– Второй уж день сегодня работаем, – и триста восемьдесят человек еще не явилось из отпуска. Четыре конвейера из-за этого расформировано… А, Лелька! Приехала?
Лелька с болью ждала, поздоровается ли с нею Ведерников первым. Не поздоровался, как будто даже не заметил.
Бася продолжала возмущаться:
– Принято с биржи сто новых галошниц, и все-таки из-за нехватки работниц дневная выработка – только 53 тысячи вместо намеченных планом 57… Что же это делается? Как мы сможем выполнить план с такою публикой?
