Олег Постнов - Песочное время - рассказы, повести, пьесы
Г о ф м а н. Так - нечто вроде заговора. Но я еще не все рассчитал. К тому же нужно уговорить герра Лемке... а вот и он!
Входит м и н и с т р.
М и н и с т р (торжественно, с порога). Перед сном его высочество сделал устное распоряжение, которое я уполномочен передать статс-секретарю, господину Шульцу. Однако содержание этой реляции таково, что, я полагаю, герр Гофман тоже может ее услышать. Речь идет о назначении суммы на содержание друга его высочества Эрнста Теодора Амадея Гофмана при дворе на время его пребывания в резиденции принца. Завтра утром господин Шульц составит указ.
Г о ф м а н (дрогнувшим голосом). И какова... какова же эта сумма?
М и н и с т р (с полупоклоном). Пятьсот лаубталеров в месяц.
Г о ф м а н. Пятьсот?! (Вскакивает, роняет одеяло с колен, полотенце на голове разматывается.) Вы говорите - пятьсот?!
Ф р а у Ш у л ь ц радостно хлопает в ладоши, Ш у л ь ц подходит с поздравлениями.
И когда же я смогу получить эти деньги?
М и н и с т р (повторив поклон). Никогда. Деньги будут истрачены в вашу пользу. Однако согласно воле его высочества, он сам решит, как и на что употребить их. (Улыбнувшись.) Всего доброго, герр Гофман! Карета уже внизу!
З а н а в е с
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сцена первая
Гостиная Ш у л ь ц е в. Готическое зеркало аркой. Слева от него висит на стене карнавальный костюм: черное мужское одеяние, перехваченное поясом с небольшой шпагой. Выше воротника - маска, изображающая Щелкунчика. К ней приделан рычаг, приводящий в движение челюсть. Левее, ближе к зрителю, обеденный стол с набором столовых принадлежностей. Среди них чернильница с воткнутым пером. За столом, в ночном колпаке, с шарфом на шее, сидит Г о ф - м а н. Справа, возле кулис - резное кресло с высокой спинкой. На нем ворохом брошено ярко-красное бархатное платье. Г о ф-м а н один.
Г о ф м а н. Я люблю зиму в Германии. В Париже сейчас дождь - скука... А у нас мороз.
Г о л о с Ф р а у Ш у л ь ц (за сценой). Вот от него-то вы и простыли в дороге.
Г о ф м а н. Может быть. Но все-таки это веселей, чем плескаться в лужах. А что за вид днем, фрау Шульц, из ваших окон! Особенно, если пойдет снег. Лес в инее, все в сугробах, зеленый лед на реке блестит, как бутылочное стекло. Солнце прячется в тусклой мгле, как в перине. И островерхие кровли монастыря Святых Угодников поднимают свои шпили у самого леса... Бархатный Брейгель любил писать такой пейзаж. А Людвиг Тик говорил, что в готических башнях истинный дух гнездится не реже, чем под гордыми куполами старого Рима.
При последних словах Ф р а у Ш у л ь ц в домашнем платье, в чепчике и в кухонном фартуке входит, неся на вытянутых руках дымящуюся кастрюльку с бульоном. Ставит ее на стол перед Г о ф м а н о м, берет поварешку и наливает бульон в стоящую рядом тарелку.
Благодарю вас, дражайшая госпожа советница!
Ф р а у Ш у л ь ц. Кушайте на здоровье. Бульон целебный. Горлу это крайне полезно. А что до Рима, то ваш Тик прав, если только, конечно, он имел в виду Святой Дух, который веет где хочет.
Г о ф м а н. Возможно, он говорил о Нем.
Ф р а у Ш у л ь ц. И очень жаль, господин Гофман, что вы по болезни не были вчера на службе в монастыре. Служил сам епископ - как всегда в Рождество.
Г о ф м а н. А что делал Форш?
Ф р а у Ш у л ь ц. Держал хоругвь.
Г о ф м а н. Воображаю.
Ф р а у Ш у л ь ц. Все было очень торжественно. Их высочества горячо молились.
Г о ф м а н (кивнув). Да, жаль. Но ничего: я отыграюсь сегодня на бале. (Ест.)
Ф р а у Ш у л ь ц (отойдя от стола, после небольшой паузы). Скажу вам правду, господин Гофман, - ведь вы же знаете, как мы вас все любим. Мне даже грустно подумать, что вы уедете и дети будут обходиться без ваших сказок. Но эта затея с балом мне не по душе.
Г о ф м а н (отложив ложку). Вот так новость! Вы же сами мне помогли с костюмами, фрау Шульц!
Ф р а у Ш у л ь ц. Да, а теперь жалею. (Подходит к маске Щелкунчика). Этот наряд просто ужасен. (Дергает раз-другой за рычаг, маска клацает зубами.) Разве это Щелкунчик? Мне чудится в нем что-то жуткое. Все это не кончится добром. Да вы, мне кажется, добра и не хотите... Вы, верно, обижены на принца, господин Гофман?
Г о ф м а н. Что вы, фрау Шульц! Ведь он мой меценат! Взгляните на мой гардероб: такому бы позавидовал любой князь или граф. А коллекция трубок? Жаль, что я не могу сейчас курить! Мне тепло, сытно, покойно. Если бы не принц, не знаю, как бы я тут жил со своим тощим карманом.
Ф р а у Ш у л ь ц. Нет, я вижу, что вы расстроены, господин Гофман! Я понимаю, вам вряд ли нужна вся та роскошь, которой вас окружили во дворце и которая все же не спасет вас от нужды. Но ведь принц ваш друг, а значит, рано или поздно все обернется к вашему благу.
Г о ф м а н (задумчиво). Едва ли. Едва ли, милейшая фрау Шульц. (Продолжает есть.) И вы напрасно говорите, что я расстроен. Или, тем паче, зол. Я никогда не желал никому зла. Но однажды мой родственник - дядя, которого я любил, - умер, я даже видел его привидение. Меж тем другой, его брат, остался жить. Я был молод и, помню, тогда рассуждал так: почему же тот, в расцвете сил, всем нужный и почитаемый всеми человек, должен был умереть. А этот, одинокий, покинутый миром холостяк, до чьей жизни нет никому дела, который не трудится ни на каком поприще и так скучает с утра до той минуты, когда снова может лечь спать,- почему он жив? А ведь если бы он вдруг умер - что было бы только гуманно по отношению к его скуке, - я бы получил наследство и уже тогда, тогда, понимаете ли? мог осуществить мою мечту о деятельной, свободной жизни человека искусства! Так я думал тогда, но я был молод. Что же теперь? Я нуждаюсь, как и всегда нуждался, когда закладывал свой сюртук, чтобы поесть... Я и теперь ем редко так хорошо, как у вас в доме. Этот бульон отменный, фрау Шульц!.. Словом, если бы даже принц был решительней в своих благодеяниях, то теперь это уже все равно: поздно. Конечно, мне кажется, я бы больше достиг, дай он мне денег - о, я достиг бы рая, чего-то несбыточного, небывалого! Но - я либо достигну это и так, с пустым желудком, либо... (Замолкает, нахмурившись.)
Ф р а у Ш у л ь ц (смягчась). Ну, может быть, мне и зря кое-что показалось. (Обернувшись к Щелкунчику.) Все-таки он очень страшный. И мой младшенький его боится... Однако как же вы поедете на бал, господин Гофман? Ведь вы больны.
Г о ф м а н. Что делать! Я назначен распорядителем увеселений. Принц сам просил меня. Стало быть, будем веселиться.
Ф р а у Ш у л ь ц (подойдя к креслу). Кстати, платье готово. (Берет его за плечики и вешает справа от зеркала. Любуясь им.) Боюсь только, принцесса Лотта найдет его слишком пестрым.
Г о ф м а н. Ну, принцессу-то я уговорю. (Как бы про себя.) Лишь бы Лемке согласился: у него наряд и роль не такие выгодные.
Ф р а у Ш у л ь ц. Смотрите, какие пряжки, какие кружева, перевитые галуном, какая чудная живая материя! Она как огонь под рукой.
Г о ф м а н. Принцесса в нем будет и правда принцессой, а не скромной крестницей сумасшедшего Дроссельмейера. Которого, к слову, играть буду я.
Ф р а у Ш у л ь ц. А, вы решились?
Г о ф м а н. Ну да. Форш для этого слишком умен. Пусть лучше держит свои хоругви. Мне же главное - не раскашляться. А дирижерская палочка всегда сойдет за волшебный жезл, разве не так?
Входит, шатаясь, Ш у л ь ц.
Ф р а у Ш у л ь ц (испуганно). Господи! что случилось?
Ш у л ь ц (упав в кресло и закрыв ладонью лицо). Жена, мы погибли! Принц лишил меня места!
Сцена вторая
Ф р а у Ш у л ь ц. Что ты натворил, Карл?
Ш у л ь ц. Я перепутал печати.
Г о ф м а н. Какие еще печати?
Ш у л ь ц. На двух указах. Один был праздничным воззванием к народу.
Г о ф м а н. И что же? Этого нельзя исправить?
Ш у л ь ц. Да нет, можно. Но принц накричал на меня. Он сказал, что я не ценю свою службу и делаю все кое-как.
Г о ф м а н. Гм. Мне он тоже говорил это.
Ш у л ь ц (подняв голову). Обо мне?
Г о ф м а н. Да.
Ш у л ь ц. Впрочем, раньше он уже меня предупреждал. Ему никогда не нравилось, как я работаю. А я сказал, что не потерплю, чтобы на меня кричали.
Ф р а у Ш у л ь ц. Нашел, с кем задираться!
Г о ф м а н (с любопытством). А он?
Ш у л ь ц. Он сказал, что с Нового года я могу искать себе новое место.
Ф р а у Ш у л ь ц. Хороший подарок к Рождеству.
Ш у л ь ц. Да.
Г о ф м а н. С Нового года! А до тех пор все остается в силе?
Ш у л ь ц. Вероятно. Я не знаю. Ведь у него нет другого секретаря... (В отчаянии.) Что же делать? Нам не на что будет жить!
Ф р а у Ш у л ь ц. Я тоже получаю оклад.
Ш у л ь ц. Разве мы впятером можем на это прокормиться? Я и так все время занимаю. Если бы не отец Вальдемар и господин Теодор... (Вдруг, с отчаянной решимостью.) Что ж, вернусь в театр. В конце концов я еще на что-то годен. (Вскакивает, достает из-за пазухи короткий нож.) Вот, господин Гофман, то, что вы просили.
Г о ф м а н (оживившись). А! Театральный кинжал!
Ш у л ь ц. Он самый. Лезвие уходит в ручку. Вот, глядите. (Показывает. Потом с горькой улыбкой приставляет нож себе к горлу.)
Г о ф м а н. Полно, Шульц. Я уверен, что вас никто не уволит.
