Константин Станюкович - Избранные произведения в двух томах. Том 2
Он хорошо знал, с какою брезгливостью относится она к пьяным.
Такого срама с ним давно не было. Правда, случалось — и то редко, — что он возвращался домой навеселе, и Рита всегда спала в такое время… Но чтобы напиться… какой срам!
Он ведь профессор, его все знают. Его могли видеть пьяным на улице…
— Безобразие! — проговорил Николай Сергеевич и тут же дал себе слово, что впредь этого не будет…
Он взглянул на часы. Господи! Шестой час!
Заречный торопливо вскочил с постели и стал мыться. Сегодня он особенно тщательно занимался своим туалетом, чтобы жене не бросились в глаза следы ночного кутежа. Но зеркало все-таки отражало помятое, опухшее лицо, красноватые глаза и вздутые веки.
А в голову между тем шли мрачные мысли. Речь, на которую он так надеялся, не убедила Риту. Она по-прежнему не понимает его и вчера даже ни разу не подошла к нему… Все время была с Невзгодиным… За обедом говорила с ним, и только с ним…
Он сознавал мучительность неопределенности, которая нарушила его благополучие и его покой. Он вдруг точно стал в положение обвиняемого и потерял все права мужа. Вот уже третью ночь спит на диване в кабинете… Неужели впереди та же неопределенность или еще хуже — разрыв? Он понимал, что необходимо решительно объясниться, и в то же время трусил этого объяснения. По крайней мере, он не начнет…
Когда Катя вошла в кабинет, чтоб узнать, можно ли подавать обедать, Николай Сергеевич, желая выведать, когда он вернулся домой, спросил:
— Отчего вы раньше не разбудили меня?
— Вы не приказывали. Да и барыня не велели вас будить. Вы изволили поздно вернуться.
— Поздно? В котором же часу я, по-вашему, вернулся?
— В седьмом часу утра…
«Слава богу, Рита не видала!» — подумал Николай Сергеевич и, после секунды-другой колебания, смущенно проговорил, понижая голос:
— Надеюсь, Катя, вы никому не болтали и не станете болтать о том, что я вернулся, кажется, не в своем виде.
— Что вы, барин! За кого вы меня считаете? Да и вы совсем в настоящем виде были. Чуть-чуть разве…
— А за ваше беспокойство… вчера вы из-за меня не ложились спать… я… поблагодарю вас, как получу жалованье.
Катя, прежде охотно принимавшая подачки, обиделась. Никакого беспокойства ей не было. Она всегда готова постараться для барина.
— И никаких денег мне не нужно! — порывисто и взволнованно прибавила она.
Вслед за тем, снова принимая официально-почтительный вид, доложила:
— Господин Звенигородцев два раза заезжали. Хотели в восемь часов быть. По нужному, говорили, делу. Прикажете принять?
— Примите.
— А обед прикажете подавать?
— Подавайте. Да после обеда кабинет, пожалуйста, уберите.
Заречный вошел в столовую несколько сконфуженный и точно виноватый.
Но, к его удивлению, в глазах Риты не было ни упрека, ни насмешки. Напротив, взгляд этих серых глаз был мягок и как-то вдумчиво-грустен.
У Заречного отлегло от сердца. И, мгновенно окрыленный надеждой, что Рита не сердится на него, что Рита не считает его виноватым, он особенно горячо и продолжительно поцеловал маленькую холодную руку жены и виновато произнес:
— Я безобразно поздно вернулся. Вчера после обеда засиделись. Не сердись, Рита. Даю тебе честное слово, что это в последний раз.
— Это твое дело. Но только вредно засиживаться! — почти ласково промолвила она.
— И вредно, и пошло, и скучно. Только бесцельная трата времени, которого и без того мало.
Они сели за стол. Рита передала мужу тарелку супа и сказала:
— Звенигородцев тебя хотел видеть… Какое-то спешное дело.
— Мне Катя говорила. Не знаешь, что ему нужно?
— Я его не видала. Он не входил.
Несколько минут прошло в молчании.
Заречный лениво хлебал суп и часто взглядывал на Риту влюбленными глазами, полными выражения умиленной нежности. Вся притихшая, точно безмолвно сознающаяся в своей вине, она была необыкновенно мила. Такою Николай Сергеевич никогда ее не видал и словно бы молился на нее, благодарно притихая от восторга и счастья.
И Рита, встречая эти взгляды, казалось, становилась под их влиянием кротче, задумчивее и грустнее.
Катя, видимо заинтересованная наблюдениями, то и дело шмыгала у стола, бросала пытливые взгляды на господ. Она обратила внимание, что Николай Сергеевич, обыкновенно отличавшийся хорошим аппетитом, почти не дотронулся до супа, и вчуже досадовала, что он совсем как бы потерянный от любви, и негодовала на барыню. Несмотря на ее «смиренный вид», как мысленно определила Катя настроение Маргариты Васильевны, она чувствовала скорее, чем понимала, что барину грозит что-то нехорошее, и только дивилась, что он пялит в восторге глаза на эту бесчувственную женщину.
— А тебе, Рита, не скучно было вчера?
Бросив с умышленной небрежностью этот вопрос, Заречный со страхом еще не разрешенной тайной ревности ждал ответа.
— И не особенно весело! — отвечала Рита.
На душе Николая Сергеевича стало еще светлей. Лицо его сияло.
«Невзгодин ни при чем. Рита не увлечена им!» — подумал он.
Рита заметила эту радость, и по губам ее скользнула улыбка не то сожаления, не то грусти.
— Не весело? Но Василий Васильевич такой веселый и интересный собеседник.
— Это правда, но у меня у самой было невеселое настроение.
«Вот-вот сию минуту Рита скажет, что это настроение было оттого, что она почувствовала несправедливость своих обвинений», — думал профессор, желавший так этого и думавший только о себе в эту минуту.
Но жена молчала.
— А теперь… сегодня… Твое настроение лучше, Рита?.. — спрашивал Заречный и точно просил утвердительного ответа.
— Определеннее! — чуть слышно и в то же время значительно промолвила Рита.
— И только!
— К сожалению, только.
В словах жены Николай Сергеевич уловил нечто загадочное и страшное. Не этих слов ожидал он! И тревога вспуганного чувства охватила его, и радость счастья внезапно омрачилась, когда он увидал, как вдруг отлила кровь от щек Риты и какое страдальческое выражение, точно от скрываемой боли, промелькнуло в ее глазах, в ее печальной улыбке, в чертах ее лица.
— Рита, что с тобой? Не больна ли ты? — испуганно и беспокойно спрашивал Николай Сергеевич.
«Господи! Он ничего не понимает!» — подумала Рита.
И, тронутая этой беспредельной любовью мужа, которая все прощала и, ослепленная, на все надеялась, попирая мужское самолюбие, она проговорила, стараясь улыбнуться:
— Да ты не тревожься. Я здорова.
Она выговорила эти слова, и ей стало совестно. Она предлагает ему не тревожиться, а между тем…
— Я спала плохо… Все думала о наших отношениях…
— И до чего же додумалась, Рита? — спросил упавшим голосом профессор, меняясь в лице.
Катя только что подала кофе и слышала последние слова. Она нарочно не уходила и стала убирать со стола, чтоб узнать продолжение разговора. Но с ее приходом наступило молчание.
— Уберите кабинет! — обратился к ней Николай Сергеевич, желая ее выпроводить.
— Уже убран, барин!
И Катя с особенною тщательностью, никогда прежде не выказываемою, стала сметать на поднос крошки со стола.
Маргарита Васильевна взглянула на Катю и перехватила ее взгляд, полный ненависти и осуждения. Катя смутилась. Удивленная, Маргарита Васильевна не подавала вида, что заметила и взгляд и смущение горничной, и с обычной мягкостью проговорила:
— Вы потом уберете со стола, а теперь можете идти, Катя.
— Вас не разберешь, барыня. Сегодня так приказываете, завтра иначе! — резко, очевидно с умышленною грубостью, проговорила Катя.
Маргарита Васильевна пристально посмотрела на Катю, еще более удивленная. Никогда Катя не грубила ей, отличаясь всегда приветливостью во все два года, в течение которых жила у Заречных. И только тогда поняла, что это значит, когда, в ответ на резкое замечание Николая Сергеевича на грубость барыне, Катя вся вспыхнула, но покорно, не отвечая на слова, вышла из столовой.
«Положительно все женщины влюбляются в мужа, кроме меня!» — подумала Маргарита Васильевна и невольно усмехнулась, хоть ей было не до смеха.
— Так до чего ты додумалась, Рита? — снова спросил Николай Сергеевич, все еще надеясь на что-то при виде улыбки жены.
— Об этом нам надо поговорить. У тебя есть свободные четверть часа? Ты никого не ждешь?
— Никого.
— А Звенигородцев?
— Он будет в восемь. Но его можно и не принять. Сказать, что дома нет.
— Так пойдем ко мне. Или лучше к тебе в кабинет! — внезапно перерешила Маргарита Васильевна, почему-то краснея. — Там никто не помешает нам. Ты кончил кофе?
— Я не хочу.
Рита поднялась. Поднялся и Заречный и, по обыкновению, подошел к ней, чтобы поцеловать ее руку.
Ему показалось, что рука Риты вздрогнула, когда он прикоснулся к ней губами. Когда он стал ее целовать с порывистою нежностью, словно бы вымаливая заранее прощение, Рита тихонько отдернула руку. И тут он вдруг заметил, что на ней нет обручального кольца.
