Анатолий Алексин - Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов)
– В почках? – переспросила Зина. – Это опасно?
– Надо время от времени проверяться.
– Тогда, может быть, не стоит играть Незнамова? – сказала Ксения Павловна.
– На болезнях нельзя сосредоточиваться. От них надо отвлекаться!
Зине нравились люди, которые не скрывали и не приукрашивали своих болезней. Не говорили, что болит сердце, если на самом деле болел желчный пузырь.
Ксения Павловна всегда, казалось, только и ждала, чтобы ее о чем-нибудь попросили.
– У меня дочь – будущий медик. – Она стремительно поднялась с дивана. – Я сейчас ее позову… Что же вы не сказали сразу?
Через несколько минут появилась Лера.
– А это Андрей Лагутин, – сказала Ксения Павловна.
– Как говорят в плохих пьесах: «Так вот вы, значит, какой?!» По рассказам папы я представляла себе вас не таким.
– Старше? – спросил Андрей.
– Страшнее, – ответила Лера.
– Они с отцом любят друг друга. Но вечно пикируются, – объяснила Ксения Павловна.
– На что мы жалуемся? – тоном профессионального медика спросила Андрея Лера.
– Что-то в пояснице покалывает. А мне сейчас разболеться нельзя.
– Болеть никогда не стоит. У вас есть какие-нибудь хронические недомогания?
– Нефрит.
– Нефрит?… – Лера перестала шутить. – Почему же вы в кедах? Вам нельзя простужаться.
– Поскольку простужаться нельзя, я закаляюсь!
– Завтра я отведу вас к лучшему специалисту по почкам во всем этом городе. Он читает у нас нефрологию. Я попрошу его…
– Это серьезно? – шепнула ей Зина.
– Я же сказала тебе, что буду перестраховываться.
* * *Лера повела Андрея к врачу… А потом пришла в театр на репетицию.
Увидев ее, Зина не сбежала, а скатилась со сцены в зрительный зал.
– Ты?! Что-нибудь серьезное?…
– Врач не должен покидать своего пациента.
– Ну, что?!
– А ты у самого больного не спрашивала?
– Он сказал: «Все в порядке. Паника была преждевременной!» Профессор сразу вас принял?
– Я пообещала, что его внук в течение ближайшего месяца посетит все спектакли вашего театра.
Зина не любила, когда благодеяния совершались в обмен на что-то и, стало быть, не были бескорыстными. Но Лера всегда говорила полушутя, и потому дерзость в ее устах не звучала как дерзость, а цинизм выглядел откровенностью.
– Для меня лично диагноз был страшен: я не смогла отличить почечные боли от аппендицита. Он, как сказал профессор, тоже отзывается эхом внизу спины.
– У Андрея аппендицит?
– Всего-навсего. К тому же хронический. Мне придется за ним следить.
– Но это не страшно?
– Слушай, ты переживаешь как сестра? Или как Джульетта, если бы у Ромео был аппендицит?…
– Как товарищ по общему делу! – ответила Зина.
– Все будет прекрасно, дорогой товарищ. Он будет под моим наблюдением. И еще вопрос. Это репетиция или уже спектакль?
– Репетиция.
– А почему в зале столько людей?
– По-то-му!..
Зина взлетела обратно на сцену. Андрей пальцем поманил ее за кулисы.
– Я попрошу тебя… Не удивляйся, пожалуйста, когда Ромео клянется тебе в любви. Ты как будто не веришь, что в тебя можно влюбиться.
– А в меня можно влюбиться?
– Глупая! Тебя не любить невозможно!..
«Это мы уже слышали», – мысленно ответила Зина.
– Джульетта вовсе не считает, что недостойна любви. Она вообще не волнуется о том, как воспринимают ее другие. Ей нужен Ромео! Поверив однажды в его чувства, она в них уже ни на секунду не сомневается. А ты только и делаешь, что сомневаешься в каждом слове, которое я к тебе обращаю. Преодолей себя. Очень прошу! Иначе у нас ничего не выйдет…
– Я постараюсь.
– У молодых влюбленных одна цель… так сказать, сверхзадача: спасти свою любовь от ненависти и вражды. Не прибавляй им трудностей. Умоляю тебя!.. В зале я об этом не хочу говорить. Но поверь: ты – Джульетта! И я, Ромео, люблю тебя…
На сцене он продолжал убеждать ее в том же самом:
Я перенесся на крылах любви:
Ей не преграда – каменные стены.
Любовь на все дерзает, что возможно.
И не помеха мне твои родные…
Мне легче жизнь от их вражды окончить,
Чем смерть отсрочить без твоей любви.
В зале переглядывались… Зина преодолела себя. Она не могла подвести Андрея… И, заставив себя забыть о том, что она – Зина Балабанова, разуверившаяся в своих женских достоинствах, отвечала с восторженностью Джульетты:
Моя, как море, безгранична нежность
И глубока любовь. Чем больше я
Тебе даю, тем больше остается:
Ведь обе – бесконечны.
– Таких страстей конец бывает страшен, – в перерыве сказала Лера, повторив слова монаха Лоренцо.
Актеры, давно знавшие Зину, поглядывали на нее с удивлением и даже с претензией, будто она от них раньше что-то скрывала.
Эффектная блондинка Галя Бойкова спросила ее:
– Ты без грима?
– Как все, – ответила Зина.
Галя пригляделась к ней и недовольная отошла.
Лера согласилась пообедать вместе с Андреем и Зиной в театральном буфете.
Сидевшая за соседним столиком молодая артистка рассказывала своим подружкам:
– Только что ко мне в вестибюле подходит Пат и спрашивает: «Вы были на репетиции?» – «Была!» – говорю. «И вам это нравится?» Говорю: «Нравится!» – «Беда в том, что вам не с чем сравнивать!» – «Почему не с чем? Я сравниваю…»
– Верочка, дай мне горчицу! – попросила Зина молодую артистку.
– У нас на столе есть горчица, – сказала Лера. – И неужели рядом с Патом в театре нет ни одного Паташона?
– В смысле роста?
– Нет… в другом смысле. Он ни с кем в театре не контактируется? Проще сказать, не дружит? Хотя я сама знаю, что нет.
– К нему многие относятся уважительно, – сказала Зина.
– Не грубят ему?
– Преклоняются перед его эрудицией. Но нельзя… Как бы это тебе объяснить? Нельзя читать футболистам лекции о пользе спорта, а на поле не выпускать!
– У меня нет папиной эрудиции, – сказала Лера. – И мне не с чем сравнивать ту сцену, которую я сегодня увидела. Только я поняла, что вы покажете не просто шекспировскую трагедию, а трагедию о юных и для юных.
– Это чувствуется?! – воскликнул Андрей, не отвлекавшийся до сих пор от еды. – Я бы расцеловал вас.
– Уже?! – сказала Лера. (Андрей уткнулся в тарелку.) – На сцене вы были гораздо решительней!
– Нет, действительно здорово, если уже сейчас чувствуется, что это будет для юных! – сказала Зина. – Надо знать своих зрителей. Понимаешь?
– Понимаю, – с неожиданной грустью ответила Лера. И, обратившись к Андрею, сказала: – А вам необходима диета.
На вечернюю репетицию она тоже осталась.
Это была репетиция, которую Зина называла «реставрацией». Репетировали тот спектакль, которым Андрей начал свое знакомство с ТЮЗом.
Он бегал по сцене и умолял актеров быть обаятельными.
– Поймите, Анна Гавриловна должна всех вас любить! Иначе нет никакой трагедии… Ну, перейдет в другую школу – и все. А она не может с вами расстаться! Как с родными детьми… Но тут есть разница! Родных детей любят все равно, какими бы они ни были. А учеников только тех, которые стоят любви. Вот к вам, например, она привязана потому, что вам тяжело: неизлечимо болен отец, маленькие брат и сестра – от вас раньше времени ушло детство… А вы ей необходимы, потому что она первая разглядела ваше математическое дарование. А вы очень добры ко всем, даже к тем, кто этого не заслуживает, – и потому она к вам тоже очень добра… Только я должен поверить в то, что от вас в самом деле раньше времени ушло детство, в то, что вы действительно будущий математик, а вы и правда очень добры… Верю же я, что Зина бросится на защиту учительницы математики, которая ставила ей одни только тройки! Я верю: она выскажет в глаза все, что думает, другой математичке и даже директору школы. И не послушает тех, кто будет советовать ей «не встревать». Простите меня, пожалуйста… Я знаю, что надоели эти режиссерские «верю», «не верю», «вижу», «не вижу». Но я сейчас не могу найти других слов.
Андрей улыбнулся так честно и безмятежно, что всем захотелось выполнить его просьбу.
Когда возвращались домой, Лера сказала:
– Люди искусства умнеют в работе… Я помню, у папы был знакомый драматург. За столом он не мог связать пяти слов, а после его пьесы я целую неделю думала. Или был еще один известный актер-комик. Я помню, его пригласили на Новый год, чтобы всем было весело. А он сказал за всю ночь только два слова: «Здравствуйте!», когда к нам пришел, и «До свиданья!», когда со всеми прощался… Андрей, что вы там шепчете? Что-то, кажется, про матерей, которые бросают детей своих?…
– Готовлюсь к репетиции с Ксенией Павловной.
– К третьей… за один сегодняшний день?
– Вы же говорите, что люди искусства умнеют во время работы. Вот я и стараюсь! К тому же нам с ней послезавтра показываться.
– Что-о?! Так скоро? – уставилась на него Зина.
– Мне кажется, не стоит тянуть. А то Ксения Павловна передумает. Я это чувствую.
