Максим Горький - Том 23. Статьи 1895-1906
Эта борьба неизбежна, как смерть, — и она началась.
Первым отрядом всемирной армии двинулся в битву русский рабочий.
Его победы и поражения его — известны вам, вы знаете, как много сил потратил он и ещё потратит, вы знаете, как обильно текла и потечёт ещё его кровь.
Он уже нанёс славные удары врагу, но враг ещё силен, и впереди у русских — много битв.
Чем скорее грянет ближайшая битва, тем скорей её гром пронесётся по всей земле, и, если русский рабочий победит, — рабочие всей Европы, всего света почерпнут в этой победе вдохновение и силу, и уроки для себя…
Поймите, когда речь идёт о рабочем народе, весь мир — одна семья!..
И потому я уверенно призываю вас на помощь к вашим товарищам в России, к вашим товарищам, которые идут в бой под одним знаменем с вами — под красным знаменем социализма, к одной цели с вами — к освобождению труда от гнета капитала.
Они пошли первыми, и вы должны помочь им, ибо, повторяю, в этой борьбе победа одних — победа всех!
В России близок день общего восстания, — неужели вы допустите, чтобы ваши товарищи пошли в бой с голыми руками?
Дайте им серебра для железа и свинца!
Я знаю — рабочий беден серебром, он богат только сердцем…
Но вы должны показать старому миру ханжей и лицемеров, что именно в сердце рабочего горит истинный огонь любви к человеку, в нём пылает пламень веры в братство людей, — вы должны показать этот пожар в груди слепым глазам жадных и сытых…
И пусть они вздрогнут в предчувствии бессилия своего, и пусть надгробным пением издыхающему от пресыщения миру злобы и жадности, миру лжи и жестокости прозвучит наш боевой, святой наш лозунг, лозунг братства народов:
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Веруя, что братство народов — не мечта, что оно осуществится на земле, — я верую в этот великий праздник будущего, потому что я — рабочий.
Я работал и жил среди рабочего народа, я знаю его душу и знаю, что только он может осуществить на земле царство справедливости, только он способен создать жизнь новую, жизнь братскую, жизнь света и разума.
Только он.
К итальянцам
Граждане!
Со дня, когда я приехал в Италию, и до сего дня вы щедро осыпаете меня яркими выражениями ваших симпатий к русскому народу, который ныне борется и будет бороться вплоть до своей победы, за торжество свободы, необходимой ему, как хлеб и воздух.
Благодарю вас от лица той огромной и всё растущей массы русского народа, которая уже освободилась внутренно от варварского гнёта царизма, с его насилиями над духом справедливости, с его жестокостями и зверством.
Мне кажется, я имею право благодарить вас, — истинными представителями народа в каждой стране являются его честные люди, борцы за свободу его духа, — я имею счастье стоять в рядах честных людей России и, — рядовой её революционной армии, — полагаю, что благодарить вас за ваши чувства к русскому народу — не только моё право, но и обязанность моя.
Сын моей родины, я, лично, глубоко счастлив видеть ваш бескорыстный, ваш горячий интерес к жизни моей матери. Вы заставляете меня переживать минуты радостных волнений, вы ещё более укрепляете крепкую веру мою в возможность братства всех со всеми. Я соберу все ваши пожелания победы русскому народу и пошлю их ему.
Он сумеет понять и оценить прекрасные чувства граждан, более свободных, чем он, и, как мне кажется, более глубоко любящих свободу, чем люди других стран.
Может быть, я тороплюсь оформить свои впечатления в вашей стране и ошибаюсь? Если это так, — я не виноват, в итальянцах хорошее ярче дурного, и дурного я не вижу пока. Да и, наконец, всегда лучше впасть в ошибку, думая хорошо, чем ошибиться, подумав дурно.
В каждой стране есть капиталисты и чиновники, они уже позаботятся, чтобы дурного было всегда достаточно! А мы будем любить хорошее, мы будем бороться за свободу его роста!
Тот факт, что вы, граждане, не позволили запятнать землю вашу приёмом Николая Романова, — царя крови и ужаса, царя насилия и цинизма, — этот факт навеки останется в истории вашей прекрасной страны доказательством высоко развитого в ней чувства нравственной брезгливости, а это чувство доступно только людям, для которых понятие свободы неотделимо от понятия духовной красоты.
Всей силою сердца желаю счастья стране, богатой красотой, желаю ей больше любви к свободе!
Да здравствует демократическая Италия!
Мой привет всем честным людям её!
Мой товарищеский привет итальянскому пролетариату, друзьям социалистам!
10 декабря 1906 г.
Дело Николая Шмита
В Москве начались слушанием «дела» о вооружённом восстании в декабре 1905 года, — мне хочется показать публике, как создавались эти «дела» полицией и судебною властью. Для примера возьму «дело» Николая Шмита, о котором имею точные, строго проверенные мною сведения.
Николай Шмит — студент университета, очень богатый человек, он владел лучшею в Москве фабрикой стильной мебели, предприятие его было поставлено во всех отношениях прекрасно, славилось изяществом своих работ, давало большие доходы.
Человек молодой, по природе своей мягкий, влюблённый в художественную сторону своего дела, Шмит нашёл справедливым улучшить положение рабочих своей фабрики, что, вероятно, было небезвыгодно ему как хозяину предприятия.
Его приличные отношения к рабочим и — обратно — добрые отношения рабочих к нему создали Шмиту в глазах московской полиции репутацию либерального фабриканта, политически неблагонадёжного человека.
Порядочность, как бы она ни проявлялась, считается преступлением в стране, которой, как это известно, управляют министры, ворующие овёс и хлеб у крестьян, где царь любит делать убийц генералами и поощряет генералов к убийствам классически циничной фразой, которую он бросил генерал-лейтенанту Казбеку, после его доклада о мирном конце восстания солдат владивостокского гарнизона:
«В народ всегда надо стрелять, генерал!»
17 декабря, в 4 часа ночи, отряд полиции и казаков ворвался в квартиру Н. Шмита.
На требование Шмита — объяснить, в чём дело, ему показали бумагу, в которой говорилось, что он, Шмит, должен быть арестован и отвезён в Таганскую тюрьму. Обыск не дал никаких результатов. Шмита арестовали, но отвезли не в Таганскую тюрьму, а в Пресненский полицейский дом.
Там полицейский чиновник объявил ему новость: «Нам известно, что вы один из руководителей революционного движения, что у вас на фабрике хранятся пушки, пулемёты и прочее, а поэтому немедленно выдайте всё это, или мы вас расстреляем!»
Арестованный отрицал свою причастность к революции, но, принужденный угрозами и криками, согласился написать рабочим своей фабрики записку такого содержания: «Говорят, что у вас имеется оружие, если это правда, выдайте его, в противном случае грозят уничтожить фабрику». Эта записка, очевидно, не была доставлена по назначению, так как уже через пять минут после её написания началась страшная канонада всей Пресни — местности, где находилась фабрика Шмита.
Его посадили, вместе с одним студентом, в камеру, из которой было видно всю Пресню и фабрику. Пресненский полицейский дом, как и все другие помещения полиции в городе, представлял собой вооружённый лагерь, полный казаков, артиллерии, пехоты и городовых. Все они были страшно пьяны. Когда Шмита привели в полицию, городовые набросились на него с криками: «Ах ты, собака, ты захотел царём быть?.. Вот мы тебе покажем!» И угрожали избить, но кто-то втолкнул его в камеру и запер. Из окна её Шмит видел, как горела его, разрушенная снарядами и разграбляемая солдатами, фабрика. Рядом с домом полиции находился вдовий дом, — это здание, наполненное искалеченными старухами, было расстреляно храбрым воинством, несмотря на мольбы старух. Шмит видел истребление старух, и, разумеется, такая картина не могла укрепить его нервы.
Пресненская часть подверглась нападению дружинников-революционеров, и так как окна камеры Шмита выходили на улицу, а дверь её, конечно, была заперта, то ему и его товарищу по камере пришлось спасаться от залетавших пуль, прижимаясь к наружной стене.
На третий день Шмиту было приказано одеться и идти. Во дворе его бросили в больничную военную телегу, посадили с ним несколько солдат Семёновского полка, окружили конвоем и повезли… По дороге семёновцы, щёлкая затворами винтовок и подталкивая его пинками, говорили:
— Вот сейчас мы тебя расстреляем!.. И чего с тобой возиться?.. Убить бы сейчас, как собаку!..
Через час Шмит был привезён за город, в местность около кладбища, и высажен из телеги. Здесь уже находилась пехота, казаки, пленные рабочие с его фабрики и других, обыватели Пресни, оцепленные войсками. Полупьяные солдаты грубо издевались над людьми, били их. К Шмиту подошёл один из офицеров Семёновского полка, размахнулся и ударил в лицо, цинично ругаясь… А через несколько минут Шмит видел, как двое рабочих с его фабрики были отведены в сторону, раздался залп, другой… Солдаты побежали смотреть трупы.
