Михаил Ишков - Сен-Жермен
Возвратившись вчера вечером из Рисвика, я вновь послал Сен-Жермену записку с приглашением посетить мой дом. Его однако не оказалось на месте. Как бы то ни было, карточку с приглашением я все же оставил, а через некоторое время вновь послал за ним, и он, наконец, явился. Я не стал передавать ему письма господина Бель-Иля, опасаясь, что он попросту их уничтожит. Я лишь сказал, что маршал от имени его величества уполномочил меня выслушать все, что он имеет мне сообщить. На мой прямой вопрос, касаются ли его инициативы нашей армии, флота или финансов, он ответил отрицательно. - В таком случае, - сказал я, - вы, по всей видимости, имели в виду политику?
Он не ответил, тогда я выложил господину Сен-Жермену, что ожидает его в случае возвращения во Францию. Сначала он словно не услышал, что я пытался ему внушить. Затем на его лице проявились удивление и досада. Однако, несмотря на нервозность, он не выглядел человеком, осознавшим свою вину и желающим расстаться со своими заблуждениями. Поэтому на прощание я очень серьезно предупредил его, что если он вновь попытается вмешиваться в дела и интересы его величества, то я не смогу скрыть этого, а также публично оповещу всех заинтересованных лиц, что его действия не находят ни малейшей поддержки со стороны его величества и министерства. Завершив дело, о котором я вам докладывал в моей депеше под номером 575, я сразу отправился на встречу с мистером Йорком. Я спросил, не встречался ли он ещё с Сен-Жерменом? Тот ответил, что даже дважды. Он опять рассуждал о мире, на что, по словам мистера Йорка, тот отвечал общими фразами о несомненном желании Англии завершить войну. Далее господин Йорк сообщил, что во время следующей встречи он - Йорк - был более уверен в себе, так как ему уже было известно, что официальный представитель - то есть, д'Аффри - не признал господина Сен-Жермена. Затем он добавил, что герцог Ньюкаслский в ответ на письмо мистера Йорка, содержащее отчет о самой первой встрече с Сен-Жерменом, просит уверить французское правительство, что мирные инициативы со стороны Франции всегда будут приветствоваться в Лондоне, из каких бы источников они не исходили.
Прошу вас, господин герцог, довести содержание этой депеши до маршала Бель-Иля, который, я уверен, прекратит всякую переписку с этим человеком, чье поведение выходит за рамки дипломатического этикета. Я пошлю с этой почтой пакет для господина Бель-Иля, где будут находиться вместе с этим отчетом, и те два письма, что он прислал мне для вразумления господина Сен-Жермена.
Осмелюсь доложить, что Сен-Жермен пытается уверить всех, в том числе и меня, в том, что его величество находится с ним в таких доверительных отношениях, что предоставил в его распоряжение замок Шамбор на тех же условиях, что в свое время и герцогу де Саксу, впрочем, без годового дохода с замка... от которого он, по его уверениям, сам отказался.
д'Аффри" *
Наступила пауза. Затем граф, покопавшись в своем сундучке, вытащил несколько писем господина Колле, управляющего замками Шамбор и Блуа и ответы на них маркиза де Мариньи, генерального директора строений при дворе Людовика XV, и передал их Уиздому.
- Просмотрите их, Джонатан, выберите те, которые полностью опровергают последние слова д'Аффри, и перепишите.
Уиздом взял документы, потом некоторое время вопросительно смотрел на исписанные красивыми почерками с завитушками листы бумаги, наконец не выдержал и спросил.
- Почему же его величество и военный министр Бель-Иль не прервали его. Они смолчали, когда герцог Шуазель читал это дикое послание?
- Некий мой доброжелатель, сумевший во время заседания Государственного Совета скопировать письмо д'Аффри, мой лучший друг, никто не отважился перебить герцога Шуазеля. В конце тот добавил следующую фразу: "Что касается мирных переговоров, коих я всегда был горячим сторонником, то, если я не нашел времени, чтобы лично исполнить указание короля по установлению негласных контактов с Англией, то причиной тому моя уверенность, что ни один из вас, - он при этом обвел глазами присутствующих министров, - не осмелится сделать какие-то шаги в этом направлении без ведома на то королевского министра иностранных дел". Маршал Бель-Иль словом не откликнулся на это наглое заявление. А король?.. - Сен-Жермен вздохнул. - Луи отвел глаза, словно нашкодивший ребенок. Таким образом действия герцога Шуазеля были одобрены. Не теряя захваченных позиций, он тут же прочитал уже заготовленный ответ д'Аффри, в котором приказывал послу немедленного обратиться к правительству Соединенных Провинций с требованием моего непременного ареста и высылки во Францию, где меня, по его словам, ждет не дождется Бастилия. И на этот раз Бель-Иль не подал голос. Таким образом моя судьба была решена. Король и маршал тут же тайным порядком через графа Бентинка*, известили меня чтобы я не медлил ни минуты и как можно скорее покинул Голландию.
В конце послания Шуазеля была приписка: "Нельзя ли помимо обращения к статс-генералу с просьбой об аресте Сен-Жермена попытаться поместить статейку в датской газете, где следовало бы описать все похождения этого мошенника? Это послужит уроком для самозванцев. Король одобрил мой план, вам же осталось его выполнить, если, конечно же, вы полагаете, что одних ваших сил будет для этого достаточно"*. Это было обидно...
Граф сделал остановку, чтобы перевести дыхание.
- Собственно не эти интриги, - наконец продолжил он, - не предательство высшей власти оскорбили меня до глубины души, но унижение, которому в тот же день сознательно подверг меня мой лучший друг, герцог Шуазель
В гостиной наступила тишина. Граф торопливо вышел на балкон долго смотрел на звезды - считал, по-видимому, как иной раз поступал Шамсолла, когда они тряслись по дорогам Европы. Куда они мчались? Зачем?..
Спустя некоторое время Сен-Жермен вернулся, подошел в терпеливо ожидающему окончания фразы Уиздому. Неожиданно, взмахом руки, граф позвал Карла, попросил его ополоснуть фарфоровый чайник.
- Пора попить чайку, - объявил он.
Сен-Жермен ушел в свою комнату, вынес заветный сундучок со снадобьями и принялся что-то подсыпать в фарфоровый чайник. Мешочки с травами и какими-то дурно пахнущими препаратами, которые постоянно возил с собой, он выложил на стол. Потом бросил взгляд в сторону секретаря и спросил.
- Не желаете отведать?
Джонатан кивнул. Граф улыбнулся и поинтересовался.
- Вам покрепче или послабее. На сколько лет? На сто? На двести?..
Молодой человек торопливо, даже судорожно, перекрестился. Граф рассмеялся, Карл тоже издал россыпь каких-то булькающих звуков. Джонатан покраснел, потом тоже улыбнулся и махнул рукой.
- Начнем с сотни. Так что же позволил себе герцог Шуазель?
- Вечером того же дня, в обществе, когда его спросили о моей роли в попытках установления мира с Англией, он, услышав мое имя, вскинул брови: "Вы собственно о ком ведете речь?" Когда ему подсказали, что спрашивают о графе Сен-Жермене, он позволил себе публично обронить по моему адресу: "Какой же он граф. Это - завзятый авантюрист, сыночек лиссабонского еврея!.. Пусть этот мошенник только посмеет появиться во Франции, камера в Бастилии уже ждет его. Там его будут насильно кормить мясом!" Тем самым моя карьера при дворе была закончена. Луи промолчал и на это раз. К сожалению, его дружба не заходила дальше исправления бриллиантов и веселых бесед. Люди порой бывают очень злы.
Глава 8
В последний вечер пребывания в Люксембургском герцогстве на вопрос Уиздома - куда они все-таки направляются? - граф ответил.
- В горы, мой юный друг, в горы. Воздух равнин стал слишком плотен для меня. Мне теперь и для легких требуется что-то легкое, разряжённое, не такое жирное.
Они круто повернули на юг, на Мец, Страсбург. По-прежнему продвигались не спеша, граф выборочно останавливался в некоторых городишках, заводил разговоры на почтовых станциях, расспрашивал о тех или иных местных жителях - начальники станций, слуги чаще всего пожимали плечами. Уверяли, что о таких здесь никто не слыхал. Да, монсиньор, доказывали они, мы живем с детства и отцы наши тоже из этих мест, но таких имен не припомним... Порой подобные расспросы выводили их из себя, они старались поскорее закончить разговор, и все равно доброе расположение духа не оставляло Сен-Жермена. Он частенько прогуливался в одиночку, был улыбчив, подолгу задумчив.
В Страсбурге граф первым делом направился в собор. Уиздом был сражен удивительным серебристым освещением, которое веками жило в пустоте исполинского храма. Вконец же ошеломили его барельефы на карнизах и колоннах. Совершенно неприемлемыми показались ему фигурки ослов, обезьян, псов и котов, шествующих в монашеских облачениях. Или того срамнее, монах на одной из колонн с ожидаемым наслаждением на лице прижимал молоденькую монашку. Джонатан удивленным взглядом постарался отыскать графа, однако тот уже собрался штурмовать знаменитую колокольню. Сил у старика хватило только на то, чтобы одолеть десяток ступеней из семьсот двадцати пяти, ведущих наверх, тем не менее граф подбодрил Джонатана, призвал его довершить восхождение.
