Виктор Чернов - Перед бурей
- Если я правильно вас понял, вы принятие вашего "плана кампании" не ставили в зависимость от того, какое он встретит отношение со стороны нашей партии? Мы стоим перед совершившимся фактом, и решение ваше окончательное?
- Да, точно так. Вы не ошиблись. Можно сказать: "жребий брошен".
И, пробормотав еще какие-то неловкие и стесненные {304} прощальные слова, мы разошлись... Иодко, во всяком случае, пожелал нашей партии лучших успехов во всех ее начинаниях. Я, по совести, не мог ответить ему тем же и пожелал Партии Польских Социалистов благополучно пережить ждущие ее тяжелые испытания...
Чего-то подобного я уже ожидал и опасался. И всё же мне было неизъяснимо тяжело.
***
Едва успели кое-как зарубцеваться раны, глубоко врезавшиеся в тело партии "черным годом" раскрытия центральной провокации, как на нее налетел другой, на этот раз всеевропейский шквал - первая всемирная война. Внутренним разладом, трениями и расколом отозвалась она на социалистических партиях всего мира: но русский кризис по остроте не имел равного.
Когда разразилась война, я встретился с Б. Савинковым и П. Карповичем. Втроем мы подробно обсуждали создавшуюся ситуацию. Всецело поддерживаемый Карповичем, я развивал ту точку зрения, что эта война будет величайшей катастрофой для социализма, для демократии и вообще для всей европейской цивилизации; что она не может быть "нашей" войной, что она нам - чужая; что просто встать за "тех" или "других" из двух воюющих лагерей для нас, как социалистов, было бы идейным и моральным самоубийством; что мы должны плыть против течения и звать охваченных массовым военным психозом "опамятоваться".
Я даже пытался анализировать возможные последствия трех исходов войны: 1) "в ничью", по невозможности довести войну до конца из-за отказа разочаровавшихся в военных иллюзиях масс; 2) победа Антанты и 3) победа блока центральных держав; первый, в моих глазах, был самым желательным, второй меньшим злом сравнительно с третьим. Савинков выждал, пока не высказались до конца я и Карпович (который впоследствии мне сообщил разгадку - у Савинкова никакого своего мнения не было).
Затем он категорически заявил, что в общем с нами согласен; но ко всем выкладкам о возможных последствиях разных исходов относится {305} скептически: всё это гадание на кофейной гуще. Перейдя на рельсы метафизических и религиозно-этических мотивов, знакомых нам по "Коню Бледному" и "То, чего не было", он заявил, что его отношение к войне исчерпывается тем, что сказал бы о ней Толстой: бросьте убивать друг друга, бросьте каждодневно совершать величайшие греховные ужасы, перестаньте быть сумасшедшими и омрачать свою совесть, свое моральное сознание дикими воинствующими выкриками. Только в этом - правда, всё остальное - ложные умствования, националистические или интернационалистические, равно суетные.
В это время мне - бросившемуся в изучение учебников и монографий по тактике, стратегии и философии войны, а также всего, что к ней относится, было предложено писать о войне в газету "День". Я согласился, ибо война подрезала все источники моего материального существования, и поделился этим заработком с Савинковым: он взял на себя внешнюю сторону военных действий, я теоретическое "освещение" (конечно, цензура скоро доказала мне полную утопичность моего предприятия). Савинков стал "военным корреспондентом", вошел в круги французского офицерства, и скоро я, к своему крайнему изумлению, стал читать вышедшие из-под его пера бойкие, живые и благонамеренные антанто-патриотические очерки, в которых и следа не было того абсолютного морального неприятия крови, о котором я так недавно от него слышал.
Натансона новый кризис застиг врасплох. Когда, наконец, нам, застигнутым войною в разных странах - по преимуществу во Франции, Италии и Швейцарии, удалось съехаться на совещание в Лозанне, обнаружилось, что Натансон держится "сам по себе", не примыкая всецело ни к одному из двух разошедшихся течений партии.
Одних, после факта разрыва всей европейской цивилизации на два схватившихся в смертельном поединке, более всего мучил паралич, охвативший Социалистический Интернационал, и первоочередной задачей ставилось его восстановление и выработка общесоциалистического плана сокращения периода мировой бойни, замена ее "справедливым демократическим миром" и международным правовым порядком, исключавшим новые войны. Другие видели в этом полнейшую утопию; {306} они приветствовали то, что война всех нас "спустила с облаков на землю, и каждого на его родную землю".
Для России это значило: во имя патриотизма забыть или, точнее, временно отложить все свои счеты с самодержавием и союзными с ним социальными слоями, поставить главной задачей - единство общенационального фронта для совместной с союзниками военной победы, лишь после нее и на ее фоне производить великое внутреннее преобразование России. Вместе с этим последним Натансон считал тогда дело Интернационала проигранным и восстановление его не реальным; но, в противность им, победа царской России окрашивалась для него в самые темные цвета...
Где же выход? Он предлагал такой прогноз, как самый вероятный: победа, в конце концов, будет идти с Запада на Восток, только две половины пути история пройдет в обратном, так сказать, порядке. Сначала Россия будет побеждена союзом центральных империй, а потом германские и союзные с ними армии потерпят поражение от собравшегося с силами Запада. Эта точка зрения была им заимствована у Пилсудского.
То была макиавеллистически задуманная и сулившая непосредственный успех международно-политическая авантюра крупного калибра. Правда, успех ее создавал бы для Польши с двух сторон мощных врагов, едва ли способных забыть новому молодому государству его "двойное коварство": немцев и русских. При территориальной же отдаленности Запада едва ли было правильно всецело положиться на его защиту в момент, когда два соседа проникнутся мыслью, что месть сладка и что расплющить Польшу между немецким молотом и русской наковальней - предприятие вполне осуществимое и обоюдовыгодное. Дальнозоркость плана была сомнительна; но таковы все авантюры. Самый же план ее осуществления, надо отдать ему должное, имел в своей основе достаточно проницательный анализ ближайшего хода событий и достаточно приноровленную ко всем его изгибам тактическую линию поведения.
Что план Натансону вчуже импонировал, понятно. Но каким образом можно было нечто подобное изобрести с русской стороны?
{307} Савинков, вместе с подпавшим под полное его влияние Борисом Моисеенко - дебютировал "открытым письмом" к нам, где заявлял, что всякий, кто во время войны позволит себе сделать хоть шаг, направленный против царя или против капитализма, тем самым сделает шаг, направленный против России. После этого всякие отношения с Савинковым были у нас порваны. Он занялся работой над сближением народнических социал-патриотов с марксистскими: сводил Н. Д. Авксентьева и И. И. Бунакова с Г. В. Плехановым и Г. А. Алексинским.
Последние вскоре начали издавать в Париже совместно журнал "Призыв", в котором сотрудничали также А. А. Аргунов, Борис Воронов и др. с.-ры.
Мы, интернационалисты, издавали ранее "Жизнь", а потом "Мысль".
Война разрушила международные отношения социалистических партий, Интернациональное Социалистическое Бюро не функционировало. Нормальные связи его с партиями и союзами прервались.
Социалистическими партиями нейтральных стран делались многократно попытки восстановить интернациональные связи пролетариата с целью вызвать его, согласно постановлениям социалистических конгрессов в Штутгарте, Копенгагене и Базеле, на общую акцию против войны и в пользу мира. Такова была цель состоявшейся в сентябре 1914 года в Лугано итальяно-швейцарской конференции. Эту же цель ставил себе лидер голландских социалистов Троельстра, предпринявший объезд некоторых стран. Результатом этого объезда явилось перенесение Международного Социалистического Бюро из Брюсселя в Гаагу. Создать же почву для совместной работы социалистических партий ему не удалось.
В январе 1915 года состоялась в Копенгагене конференция социалистов северных нейтральных стран. Конференция эта ограничилась формулировкой всеобщей программы мира, не входя в обсуждение средств ее реализации. Затем в частной, полуофициальной форме делались шаги перед М.С.Б. в тех же целях воссоздания порванных международных связей пролетариата. Но социалистическая конференция стран "согласия" в Лондоне, как и конференция социалистов {308} двойственного союза (Германии и Австро-Венгрии), показали, что все такие попытки обречены на неудачу и что дальнейшие шаги в этом духе вряд ли приведут к лучшим результатам. Подтверждением этому послужил следующий факт. Когда Ц. К. швейцарской партии обратился к М.С.Б. с предложением созвать его пленарное собрание с привлечением представителей отдельных стран, французская партия отказалась дать на это согласие. Наконец, швейцарская партия в согласии с Ц. К. итальянской партии пригласила социалистические партии нейтральных стран на съезд, который должен был состояться 30-го мая в Цюрихе. Но большинство приглашенных партий либо совсем не ответили на предложение, либо ответили отказом.
