Андрей Амальрик - Нежеланное путешествие в Сибирь
— Ну, так покажите телеграмму.
— Она в чемодане в камере хранения, — сказал я, — можно взять ее оттуда.
Старшина колебался. Я понял, что кривошеинская милиция пока еще ничего обо мне не сообщала, просто ему показался подозрителен мой потрепанный вид и отсутствие багажа. Отсутствие справки об освобождении тоже его насторожило, зато большое впечатление произвело упоминание Верховного Суда.
— Что ж ты думаешь, такого, как ты, теперь в Москве пропишут? спросил он, продолжая рассматривать мой паспорт.
— Конечно, пропишут, — сказал я — раз Верховный Суд отменил мне приговор как необоснованный.
— Ну что ж, поезжай, — решился старшина. Всего минут через десять уже должен был проходить скорый «Красноярск-Москва». Я купил билет, взял багаж, и пока ждал поезда, старшина еще несколько раз прошелся мимо меня. Видно было, что он очень колеблется. К счастью, подошел скорый поезд «Енисей», следующий из Красноярска на Москву, и я быстро прошел в свой вагон. Я подумал, что железнодорожная милиция позвонит теперь в Кривошеино проверить, отпущен ли я, там ответят, что разрешения на выезд мне не давали и я попросту бежал, и меня задержат уже где-нибудь в дороге или по прибытии в Москву. Трое суток пути провел я в этом нервном ожидании, мало ощущая поэтому радость, что возвращаюсь домой, да и дома у меня в Москве не было. Все это наяву напоминало мне мои сибирские сны.
Однако никто меня не задержал, и 29 июля, в семь часов утра, я оказался на Комсомольской площади в Москве. Сразу же я поехал к Гинзбургу. Гинзбург рассказал, что, несмотря на мое неверие в успех дела, адвокат подал жалобу в прокуратуру РСФСР. Прокуратура жалобу приняла и опротестовала решение Народного суда в Московском городском суде. Московский городской суд протест отклонил и приговор Народного суда оставил в силе. Адвокат вновь подал жалобу в прокуратуру, и прокуратура опротестовала решения районного и городского суда в Верховном Суде РСФСР. 20 июня Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР отменила постановление Народного суда о моей высылке и постановление Московского городского суда и передала дело в прокуратуру Фрунзенского района на доследование. Определение Верховного Суда я потом видел, отмена приговора мотивировалась там так: во-первых, как следовало из моей трудовой книжки, показаний свидетелей и моих показаний, большую часть жизни я от общественно-полезного труда не уклонялся и потому «тунеядцем» считаться не могу; во-вторых, данные судебно-медицинской экспертизы не позволяют заключить, пригоден ли я вообще к физическому труду; в-третьих, Народным судом не установлено, в чем именно заключался мой «неправильный образ жизни» и что делали приходившие ко мне иностранцы; о больном отце не было сказано ни слова.
Гинзбург сказал, что он договорился со своими друзьями, и я смогу жить у них в квартире до середины августа, пока они не вернутся в Москву. Тем временем, как только прокуратура прекратит мое дело, я могу хлопотать о возвращении комнаты, это он и имел в виду, требуя моего немедленного приезда. В тот же день я смог, наконец, снова увидеть Гюзель: она жила в маленькой деревне под Москвой.
Дня через два я встретился с адвокатом, которому был обязан своим возвращением в Москву. Я сказал о своих опасениях в связи со столь поспешным отъездом. Адвокат ответил, что поскольку суд отменил мне приговор, я возвращаюсь к тому правовому состоянию, в каком был до вынесения приговора. Вообще же мое положение довольно сложно до вынесения определенного решения прокуратурой; может случиться так, что прокуратура затребует меня из Кривошеина, а оттуда ответят, что я уже уехал, не дождавшись их решения. Он предусматривал даже вариант, что мне придется ехать назад для получения справки об освобождении. Он добавил еще, что Фрунзенская прокуратура пользуется репутацией крайне консервативной, и это может служить дополнительным препятствием. Пока же мы решили просто ждать решения прокуратуры, и я в нетерпеливом ожидании жил с Гюзель в любезно предоставленной мне квартире.
Из-за квартиры этой мне тоже пришлось пережить порядочно передряг. То дворничиха однажды вздумала не пускать меня туда и даже грозила донести в милицию, то понаехали какие-то знакомые и родственницы хозяев, которые подняли такой шум, что неоднократно приходили с претензиями и тоже грозили милицией соседи сверху и снизу. Одна из этих родственниц подцепила где-то молодого человека, который стал ломиться за ней в квартиру. «Ко мне нельзя, я уже раздета», — отвечала она из-за двери, но того это еще больше распаляло, так что я велел ей сказать, что, наоборот, она очень плотно одета, даже в пальто, после чего тот немного успокоился. Если добавить, что я жил в постоянной боязни задержания и на улице каждого милиционера обходил за версту, то можно понять, что нервы у меня были взвинчены до предела. Чтобы как-то ускорить дело, я решил, с согласия адвоката, попросить содействия у газеты «Известия». Там меня встретили очень дружелюбно и обещали помочь, но их помощь уже не потребовалась.
19 августа я позвонил адвокату, и тот сообщил мне, что вчера прокуратура приняла решение о прекращении дела. Дня через четыре, выждав срок, якобы нужный мне для приезда из Сибири, я смогу зайти в 5-е отделение милиции и получить у оперуполномоченного Горохова постановление, с которым могу начать хлопоты о возвращении комнаты. Теперь я мог чувствовать себя более уверенно. Адвокат сказал еще, что он слышал в милиции, что якобы мои пьесы были изданы в Дании и это послужило одной из причин судебного преследования. Я отнесся к этому милицейскому слуху с недоверием, во-первых, я даже не знал никого из датчан и никому из них не давал своих пьес, во-вторых, после истории со своей работой о норманнах я вообще не доверял всему, что исходило из Дании.
Старший лейтенант Горохов, щуплый и утомленный, встретил меня довольно любезно, сказал, что завтра уезжает отдыхать куда-то на Кавказ, и спросил, не знаю ли я, хорошие ли там места. Он дал мне постановление и спросил: «Ну как, работать теперь будете?» Я пожал плечами. Там же я встретил следователя Новикова и спросил, правда ли, что мои пьесы изданы в Дании. Оба только разводили руками, говоря: точно мы не знаем, но такой слушок был. Новиков вновь завел речь об украденных у меня иконах. Чтобы успокоить его, я сказал, что подозреваю в этом сотрудников КГБ, а не милиции, поскольку сотрудники милиции менее культурны и мало разбираются в иконах. Новиков страшно обиделся. «Напрасно ты так говоришь, — сказал он, — мы разбираемся в иконах ничуть не хуже КГБ, у нас на Петровке есть люди, окончившие исторический факультет».
Врученное мне постановление было столь любопытно, что я здесь его почти целиком приведу:
«УТВЕРЖДАЮ,
Начальник отдела милиции Исполкома Фрунзенского райсовета гор. Москвы, подполковник милиции РЫКАЛИН. 18 августа 1966 г.
Постановление о прекращении материалов.
Я, оперуполномоченный 5-го отделения милиции гор. Москвы, ст. лейтенант милиции Горохов, рассмотрев выделенные материалы из уголовного дела № 3381 в отношении Амальрика А. А., УСТАНОВИЛ:
Амальрик Андрей Алексеевич, 1938 года рождения, уроженец г. Москвы, русский, беспартийный, образование среднее, холост, без определенных занятий, не судим, проживал: г. Москва, Суворовский бульвар, д. 12, кв. 10.
Опросом Амальрика А. А. установлено, что свою трудовую деятельность он начал в 1957 году, работал на различных предприятиях и в учрежедниях, с работы, как правило, увольнялся по собственному желанию… [Тут идет долгий перечень, где и когда я работал].
Амальрик 5. 3. 65 года был вызван в 5-е отделение милиции г. Москвы, где от него было отобрано предупреждение о трудоустройстве на работу до 20. 3. 65 года, ему разъяснен Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 4. 5. 61 года „Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни“ и был предупрежден об ответственности в случае невыполнения этого указа. После отобранного предупреждения Амальрик на работу не устроился, за что был нарсудом Фрунзенского р-на г. Москвы выселен 28 мая 1965 года на 2 г. 6 мес. в установленные законом места поселения за тунеядство.
31 марта 1966 года заместитель прокурора РСФСР вынес протест в порядке надзора в Мосгорсуд с просьбой отмены постановления нарсуда Фрунзенского р-на г. Москвы от 28 мая 1965 г. в отношении Амальрика А. А., и от дальнейшего пребывания его в местах поселения освободить.
7 апреля 1966 года Президиум Московского городского суда рассмотрел протест зам. прокурора РСФСР и оставил его без удовлетворения.
8 июня 1966 года заместитель прокурора РСФСР внес вторично протест в порядке надзора в Судебную коллегию по уголовным делам Верховного Суда РСФСР. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР вынесла определение: Постановление Фрунзенского районного нарсуда г. Москвы от 28 мая 1965 г. и Постановление Московского горсуда от 7 апреля 1966 г. в отношении Амальрика Андрея Алексеевича отменить и дело направить прокурору Фрунзенского р-на г. Москвы для дополнительной проверки.
