Варлам Шаламов - Письма к А И Солженицыну
Почему Вам кажется, что лжет Алдан-Семенов или Дьяков43, а не лжет Шаламов в его "Колы-мских рассказах"?
Вот Ажаев44, классик литературы подобного рода, включился в разработку золотых рудников, написав "Вагон",- где герои партийцы избивают уркачей и играют в "жучка" в вагоне, хотя с тех пор, как существуют каторга и "жучок",- в вагонах в "жучка" не играют. Ну, Ажаев и удостове-рений предъявлять не будет. Это просто рыцарь золотого руна.
Вы меня простите, что я поставил Ваше имя рядом с Алдан-Семеновым, но это на секунду, для иллюстрации ошибочной Вашей мысли. Пусть о "правде" и "неправде" спорят не писатели. Для писателя разговор может идти о художественной беспомощности, о злонамеренном исполь-зовании темы, спекуляции на чужой крови, о том, что Алдан-Семенов, сочиняя свои небылицы, не может говорить от имени лагерников - не в силу своего личного опыта, а из-за своей бездарнос-ти. Тут опять-таки вопрос таланта, Александр Исаевич. Исполнение писательского долга и связано именно с талантом. Именно поэтому важно, скажем, Ваше мнение, а не мнение Алдан-Семенова. Или - шире: важно мнение Пушкина о Борисе Годунове, который был исторически, фактически не таким, не тем, как изобразил его Пушкин. Талант - это очень серьезная ответственность. Ну - это - несколько другой вопрос.
Я бы ответил на Ваш вопрос так. Этим людям-лжецам: Шелесту, Алдан-Семенову, Серебря-ковой45 - не надо было давать дорогу в художественную литературу. Все они лжецы как раз потому - что они бездарны. На свете есть тысячи правд (и правд-истин, и правд-справедливос-тей) и есть только одна правда таланта. Точно так же, как есть один род бессмертия искусство.
В. Шаламов.
(Ноябрь 1964)
Дорогой Александр Исаевич!
Рад был получить от Вас письмо. На Асеевском вечере выступить не пришлось - меня прос-то известили, что вечер переносится, а потом из газет я узнал, что вечер состоялся. "Маленькие поэмы"46 будут Вас ждать и вовсе не на "временно". Радуюсь известию о "Свече на ветру"47. На мой взгляд, ничего переделывать там не надо. О произведениях Дьякова, Шелеста и Алдан-Семе-нова пишу Вам подробнее, хотя все эти авторы заслуживают лишь краткого, но крепкого слова по их адресу.
Когда выходил "Иван Денисович", предполагалось: либо повесть будет ледоколом, который откроет дорогу правде к обществу, к молодежи, растолкает лед, и в очистившуюся воду войдут новые многочисленные корабли. Или публикация "Ивана Денисовича" лишь крайняя точка размаха маятника, который начнет ход назад. И в этом, горьком, втором случае следовало ожидать мутной волны ловкачей на все руки, которые будут торговать собственной кровью (а главное - чужой, что гораздо хуже).
В публику допущены три "бывалых" человека - Алдан-Семенов, Шелест и Дьяков. Сомни-тельный опыт Галины Серебряковой тут явно не годился. Что касается авторов нескольких сочи-нений на тему "люди остаются людьми", то знакомиться с этими произведениями не было нужды, поскольку главная мысль выражена в заголовке. В лагерных условиях люди никогда не остаются людьми, лагеря не для этого и созданы. А вот могут ли люди терпеть больше, чем любое животное - главная закономерность тридцать восьмого года,- это, по-видимому, авторами не имелось в виду.
Алдан-Семенов - личность хорошо известная в журнально-газетных кругах. За всевозмож-ные "искажения", разнообразную "клюкву" его упрекали не раз. В одном его только никогда не упрекали: в недостаточном подхалимстве. При полном отсутствии таланта и вкуса это качество позволило "создать" (как выражаются с некоторых пор) "Барельеф на скале".
Мне на глаза попала большая статья, напечатанная в "Магаданской правде", где сравнивают-ся произведения Дьякова и Алдан-Семенова. Отдается предпочтение Дьякову как достигшему истинно художественных вершин и т. д., а Алдан-Семенов критикуется за то, что изобразил нача-льника не типичным, ибо лагерные работы после войны были упорядочены, лагеря выведены из-под контроля начальников (далее перечисляются "пункты", из которых явствует осведомленность автора рецензии в перипетиях лагерной организации тех лет). Алдан-Семенова хвалят за то, что он уделил внимание "барельефу" - как явлению, но существу "имевшему место" в тех или иных формах.
Алдан-Семенов Вам кажется "расконвоированным". Тут вот в чем дело. Лагерная Колыма - это огромный организм, размещенный на восьмой части Советского Союза. На территории этой в худшие времена было до 800- 900 тысяч заключенных. (Поменее, стало быть, Дмитлага, где во времена Москанала было 1 200 000 человек списочного состава.)
На Колыме тех времен было несколько исполинских горнопромышленных управлений (Се-верное, Южное, Юго-Западное, Западное, Тенькинское, Чай-Урьинское и т. д.), где были золотые прииски, оловянные рудники и таинственные места разработки "малого металла". На золоте рабочий день был летом четырнадцать часов (и норма исчислялась из 14 часов). Летом не бывало никаких выходных дней, "списочный состав" каждой забойной бригады менялся в течение золото-го сезона несколько раз. "Людские отходы" извергались палками, прикладами, тычками, голо-дом, холодом - из забоя - в больницу, под сопку, в инвалидные лагеря. На смену им бросали новичков из-за моря, с "этапа" без всяких ограничений. Выполнение плана по золоту обеспечива-лось любой ценой. Списочный состав бригад (где не было никого живого, кроме бригадиров) поддерживали на "плановом уровне".
Золото, золотые прииски - это главное, ради чего Колыма существует. Ведь то, что на Колыме есть золото,- известно триста лет. Но никогда и никто не решался использовать труд заключенных в таких суровых условиях. В этих вопросах есть какой-то моральный предел, рубеж. Оказывается, этот рубеж можно перейти очень легко и не только "выбивать" из заключенных план, но и заставлять арестантов подписываться на займы (это делалось регулярно). И не только на займы, но было предложение собирать подписи под Стокгольмским воззванием.
Большего презрения к человеку, большего презрения к труду нельзя встретить. Поэтому те, кто восхваляет лагерный труд, ставятся мной на одну доску с теми, кто повесил на лагерные ворота слова: "Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства".
Попасть на золото - значило попасть в могилу. Случайность судьбы, когда список разрезают надвое - одни идут умирать, а другим достается жизнь и работа, которую можно вынести, пере-нести, пережить. И разве не каждый день такой список разрезают на две части. Список судьбы каждого. Большей частью это случайность. Но иногда может быть приложено и волевое усилие - как я и показываю, например, в "Тифозном карантине", рассказе, заключающем сборник.
Спасение, избавление от золота - только инвалидность (здесь все саморубы, самострелы, им имя - легион). Хотя саморубы юридически не пользуются статусом инвалида - фактически заставить его работать нельзя.
Для определения инвалидности, дающей право на "инвалидность", нужно решение, протокол Центральной врачебной комиссии при Санотделе управления, в Магадане. В остальных случаях все больницы возвращают инвалидов на старые места.
На золотых приисках сосредоточено 90% лагерного населения Колымы.
Второе по величине управление - Дорожное. Центральная "трасса" Колымы около 2000 километров. Эта дорога имеет десятки ответвлений, подъездных путей к приискам, морским пор-там и полярным аэродромам.
Дорожники строят "шоссе". Там всё "шоссе" - так называемая "американка" (легкое покры-тие и постоянный бдительный уход-ремонт). Все дорожники (размещенные по всей территории края) делятся на две большие группы: строителей и эксплуатационников. Работа строителей в дорожных управлениях неизмеримо легче работы на золоте. (Здесь кадры пополняются только в исключительных случаях, стало быть, надо беречь людей, как берегут скот, и сам режим другой, чем на приисках.) Работа дорожников гораздо легче работы на золоте, хотя тут тоже грунт, тачка и кайло. Эксплуатационники (в мое время большинство их были "вольняшки", т. е. бывшие зэка) действуют лопатой и метлой.
Строители-дорожники - разностатейны, малосрочны, но все без московских "спецуказаний" "об использовании только на тяжелых физических работах" и т. д. В дорожных управлениях нет промывочного сезона, нет "металла". Там десятичасовой рабочий день, регулярные выходные (три в месяц). И хоть кормят дорожников "по идее" хуже, чем работников золотых приисков, на деле всё оказывается наоборот. Хлеб давался тут всем одинаково - независимо от выработки - "вось-мисотка". Блатных по понятным причинам среди дорожников мало, а если и есть - на "конвой-ных" дорожных командировках. Такие командировки существуют (как средство устрашения остальных дорожников) на тех участках, где "фронт пошире", в особых штрафных зонах, где состав постоянно меняется. Остальные дорожники "расконвоированы". Вот в этом-то управлении где-то около Аркагалы и работал сколько-то лет Алдан-Семенов. Он - 1) расконвоированный, 2) к работе на золоте он не имеет ни малейшего отношения.
