Николай Телешов - Сухая беда
"Неужто утро?!"
Растерянная, она остановилась среди комнаты, прислушиваясь к чему-то, и, точно в ответ ей, загудел колокол...
- Все равно! Будь что будет! - шептала она сама себе и начала поспешно одеваться.
"Побегу скорей в церковь... Пускай господь благословит... и... уеду! уеду!.."
Руки ее тряслись. Она торопилась. Накинув на плечи шубу и накрывшись платком, Феня задула свечу и, перекрестившись, не помня себя, выбежала за дверь.
- Куда? Куда? - закричала Емельяниха, сходившая со свечой по лестнице. - Куда подрала ни свет ни заря?..
Феня вздрогнула и остановилась, но подумала сейчас же: "А... все равно!" - и, махнувши рукой в ответ Емельянихе, выбежала во двор, хлопнула калиткой и скрылась за забором.
Прошло не более получаса, и Феня вернулась. Настроение ее было тихое, почти торжественное. Встретившись с бабушкой, она даже улыбнулась и молча прошла к себе в комнату, но не успела и затворить двери, как на пороге уже стояла Емельяниха.
- Далеко ли гулять изволили? - послышался резкий, дребезжащий голос, и старуха медленно подошла к Фене.
Та сидела на постели и спокойно глядела на Емельяниху, не боясь ни гнева ее, ни искаженного злобой лица.
- По своим делам ходила, - ответила Феня.
- По своим делам? - переспросила старуха. - По делам? - зашипела она. По своим делам?
Она подняла руку и со всего размаху ударила Феню по лицу. Та вскрикнула и откинулась к стене.
- Вот тебе за твои дела! Вот тебе за дела! - и Емельяниха, нагнувшись над нею, поймала ее голову и крепко вцепилась в волосы. - Вот тебе, скромница! Вот тебе, бесстыжая! - приговаривала она, таская Феню за косы, но Феня молчала.
Емельяниха утомилась, опустила руки и отошла на шаг от постели, продолжая ворчать и сверкать глазами.
- Вот как ты постничаешь да кислые рожи строишь?
Феня тяжело дышала, но глядела спокойно, почти весело.
- Бабушка, - проговорила она, - за что вы меня обижаете? что я вам сделала?
Емельяниха в первую минуту не нашлась даже, что сказать, - до такой степени озадачил ее простой и незлобивый тон, но она понимала, что ответить все-таки надо, и, ничего пока не придумав, начала браниться:
- На своей груди тебя, змею, отогрела, а ты вот куда!..
В обиду! Да как у тебя язык-то бессовестный на меня повернулся? Как глаза-то твои бесстыжие на меня смотрят? Тьфу!.. Ворона лупоглазая!
Помолчав, она добавила:
- Негодница!..
Потом опять помолчала и еще добавила:
- Змея подколодная!
- Да что я вам сделала, бабушка? - снова спросила Феня.
- Вот нешто этого не хватало, чтоб ты со мной чего сделала! накинулась на нее Емельяниха. - Ранним утром, ни свет ни заря, девка бегом бежит, лица на ней нет...
За ворота прямо, да и была такова! И спросить не смей, куда, мол, матушка, торопитесь? Махнула рукой, точно на собаку какую, и убежала. Да что ж я тебе после этого?!
Кто я такое? Или уж я не хозяйка стала своему дому? Или уж мне и взыскать ни с кого нельзя?..
В это время заскрипела дверь и в комнату заглянул Максимка.
- Ты куда, чучело?! - топнула на него Емельяниха, но он, не смущаясь, вошел и проговорил:
- Письмо привез. Очень скоро нужно.
Протянув пакет, он добавил:
- Велел будить.
- Кто велел?
- А кто писал.
Важность письма, о котором говорилось в доме целые сутки, сразу охладила пыл Емельянихи. Она бережно взяла пакет, оглядела его со всех сторон и проговорила тихо:
- Пойду постучусь... А ты чего ж, дурень, стоишь разиня рот! - крикнула она сейчас же на Максимку. - Или не знаешь, что сапоги не чищены? А ты, сударыня, - обратилась она к Фене, - не меня ли дожидаешься, чтоб я тебе самовар поставила? Ах вы ироды этакие! Вечно за вами гляди да ходи, ничего сами не знаете. Пошел вон, дурак!
Она выпихнула Максимку и, все еще ворча, понесла наверх письмо:
Феня думала: "Все равно!.. Много я терпела, напоследках уж можно еще потерпеть". На душе у нее было мирно, и только сейчас, когда она увидела Максимку, ей стало неловко и стыдно, что его-то она и забыла... Как он останется без нее? Что будет делать?.. Но сейчас же она вспомнила, что Афанасий Львович проснется, захочет выпить чаю, а самовар не поставлен...
Она улыбнулась, сама не зная чему, и весело побежала на кухню.
Максимка сидел уже там. Возле него лежали нечищенные сапоги, а сам он держал на коленях самовар и тер его тряпкой так усердно и сердито, что, казалось, не будь самовар медным, он давно протер бы ему бока. Увидев Феню, Максимка против обыкновения не улыбнулся и не сказал ни слова.
- Будет, Максим, тереть, - проговорила Феня. - Давай скорей, нужно поставить.
Она отняла самовар, налила воды и, насыпав углей, развела огонь.
- Небось устал в дороге? - спрашивала Феня, гремя трубой. - Ночь-то не спал?
- Я сердит, - мрачно ответил Максимка.
- На кого.
Он кивнул по направлению к горнице.
- На бабушку, что ли?.. Чего ж сердиться?
- А зачем она тебя все ругает?
- Ну, Максим, ненадолго... Побранит, да и перестанет.
Феня подошла к нему и, улыбаясь, положила ему на плечо руку.
- Знаешь, Максим?.. Я ведь скоро уеду от вас.
Тот встрепенулся и с недоверием поглядел на Феню.
- Верно, Максим. Далеко уеду... очень далеко!.. Ну да хорошо, я тебе все расскажу, а сейчас побегу стол накрою.
И, оставив Максима в страхе и недоумении, она схватила сапоги, повернулась и убежала.
VII
Курганов проснулся с больной головой. Письмо, которое ему подали, он прочитал и не понял. Потом он выпил воды, умылся и опять прочитал. Дело было серьезное. Он задумался и подошел к столу, чтобы достать бумажник из ящика, куда он запирал его каждый раз на ночь, а ключи хранил под подушкой. Но в ящике бумажника не нашлось.
Курганов поспешно схватил сюртук, но и в карманах не было ничего, кроме платка, цветных тесемок от выигрышей и, тоже выигранной, пачки шпилек. Начиная беспокоиться, он поднял подушки и под ними нашел портсигар; потом вернулся к столу, перешарил все ящики, перебрал все бумаги, расшвырял подушки, одеяло, осмотрел всю одежду, поглядел под кровать, под диван, но бумажника не было.
"Что такое? - тревожился Афанасий Львович. - Куда он мог деваться?.."
Начиная припоминать, он волновался все более и более.
Он уже вспомнил, что там лежало пять тысяч рублей, которые он получил из банка; было еще переводов и векселей тысяч на двадцать да карманных денег рублей триста. Голова его сразу перестала болеть, и мысли прояснились.
В смущении он несколько минут шагал по комнате, не зная, за что приняться; наконец, сошел вниз и обыскал шубу.
- Емельяновна, - сказал он, встречаясь с старухой, - взойди на минутку, нужно поговорить.
Он вернулся к себе, а следом за ним вошла Емельяниха.
- Что прикажешь, Афанасий Львович?
- Беда стряслась, - проговорил Курганов.
- Что такое?
- Бумажника не найду.
- Как бумажника? - изумилась та.
- С деньгами, с переводами... Тысяч под тридцать...
- Господи Иисусе Христе! - в страхе перекрестилась Емельяниха. - Да как же ты это, батюшка?
Курганов пожал плечами.
- Не знаю. Пьян вчера был.
Старуха качала головой, вздыхала и ахала:
- Что ж это такое! Да ты бы хоть поискал, Афанасий Львович, нет ли где по одеже, или куда не сунул ли в стол, или, может, где обронил за постелью?
Волнуясь не меньше Курганова, Емельяниха встала на колени и подползла под кровать.
- Ах ты, грех какой, - вздыхала она. - Как же это так!
- Пробеги-ка на двор, погляди, нет ли где на снегу или по коридору. За находку не поскуплюсь.
- Да что ты, господь с тобой! Я и задаром тебе весь двор исползаю. Как это так, чтобы пропало! Твое добро пуще собственного! Уж коли только у нас обронил, отыщем, не беспокойся. Чужих у нас не бывает ни в доме, ни на дворе.
Она вдруг запнулась и замолчала.
"А Фенька-то проклятая убегала утром?" - вспомнилось Емельянихе, и она так смутилась, что Курганов даже заметил:
- Что такое?
- Ничего, батюшка!.. В бок что-то кольнуло... Побегу сейчас поищу поскорей...
Она ушла, а Курганов снова зашагал по комнате, вспоминая вчерашнюю ночь и обдумывая возможность потери.
Где это могло случиться? В пассаже во время гулянья, или в трактире, или здесь, на дворе?.. Он пожимал плечами и ничего не мог вспомнить. Однако расстаться с такой суммой ему не хотелось. Главное, были векселя... "Ну, денегто, конечно, уж не воротишь, - думал он, - а вот с векселями как быть?.. Придется заявить полиции... Иначе ни векселей вторых не подпишут, ни переводов не выдадут...
А все это пьянство проклятое!.. - негодовал на себя Курганов. - Поди-ка вспомни теперь, где кого видел, с кем говорил!.."
Всевозможные мысли, догадки и воспоминания вихрем крутились в его голове. На мгновение ему вспомнилась Фсня... Он даже остановился. "Нет, это не то! - сказал он себе. - Где же бумажник? Где я его потерял и как теперь быть с векселями?.." Однако Феня вспомнилась еще раз, вспомнилась и ее комната, пьяная болтовня, поцелуи...
