Юсиф Везиров - Домашнее задание
Мы били камнями окна. Бывало витрины, не скрою. Или бросали их в море (только никак не в колодец). А ещё выбирали плоские камни и запускали их по водной глади. Озера. И они, попрыгав по воде, незаметно тонули...
Юность. Камешки стучали по стеклу. Окна комнаты. Где ждала она. У которой были строгие родители. И они никуда её не пускали. И не звали к телефону. Тогда камешки служили пейджером. И мы всё же виделись.
Ах, женщины! Сколько радости дарили Вы мне. Сколько памяти оставил я Вам. Озолотив много шей, ушей и пальцев. Забросав разноцветными каменьями. Где Вы теперь? Где камни те? Есть ли Вы вместе взятые?
Дети уже взрослеют. Их дети уже растут. И надо мной они уже насмехаются. Старый, говорят, примитивный. А они современные. И обстановка у них модная. А дома им построил я. Между прочим каменные.
Вот и вся моя жизнь, камни, которые я разбросал. Теперь я их собираю: в почки, печень и жёлчный пузырь. И это не всё. Я возьму от этой жизни ещё один камень. Последний. Тот, что накроет меня после меня. Надгробный.
Время разбрасывать камни, время собирать камни. Время стирает камни. В песок. А песок уходит сквозь пальцы. И всё проходит.
Ничто не вечно.
9 апреля 2002-го года.
Близорукость.
Он носил очки. И уверенно молчал. И они стеснялись у него спросить, признаться в собственном невежестве. И все говорили: "Он умный". Отчего вопрос оставался не заданным. Ответ - неизвестным. И все опять говорили. И снова стеснялись. А он по-прежнему молчал. И носил очки. Потому, что плохо видел.
Очки приносили ему очки. А молчал он оттого, что был патологически глуп.
Хотя все думали, что он дальнозоркий.
10 апреля 2002-го года.
Аншлаг.
Вчера посчастливилось мне побывать на концерте джазовой музыки. И я впервые за последние много лет вдруг подумал: а ведь можно жить. Мало того не стоит умирать. И даже наслаждаться получается, пока играют эти пальцы. Не перевелись, стало быть, на Земле нашей таланты сочинять и таланты исполнять. И таланты слушать, о чём свидетельствует полный зал довольно молодой публики. Которая присутствовала не ради самого процесса (мероприятие, мол), а пришла внимать, обонять и осязать творчество. Искусство. И всех сплотила музыка хоть на время. Представления. Но сплотила ведь. Значит и у нас получается. Была бы идея...
...Тогда и флюгер сможет определять направление ветра.
Концерт же был великолепен.
15 апреля 2002-го года.
Midnight.
Полночь. Почти сказочное понятие. Воспетое поэтами и писателями время. Когда происходят чудеса. Сколько написано об этом песен. И музыкальных произведений. И похотливые мысли приходят в голову, как только слышишь это слово. Полночь.
И она приходит. Наступает. На всей нашей маленькой планете, несмотря на многочисленные часовые пояса. В которых затерялось человечество. В постоянных поисках друг друга. Где полдень для одних глубокая ночь для прочих. Которым утро только снится.
И день сменяет день. Такой же сложный. И пустой. Ведь новый день приходит в полночь. Когда часы показывают время. Которого нет: ноль часов ноль минут. 00. Как на двери сортира. Куда уходит то, что некогда имело вкус. Пьянило. И радовало душу.
В полночь даже карета превращается в тыкву.
А Вы о ней песни поёте.
22 апреля 2002-го года.
Сумерки.
(возвращаясь с работы домой)
Заметный вечер. Настолько заметный, что у людей страдающих куриной слепотой уже начинаются проблемы с перемещением по местности. Солнце клонит к закату. И совершенно ясно к чему оно клонит. Оно просто спешит на Запад. Отчего и спешит. И спешит не столько туда, сколько спешит отсюда. Да и как не спешить, когда стоит спешить. Как туда, так и отсюда.
Зябко. Весна уродилась не тёплая. И не греет кости, обижая душу. Обжигая ладонь о лоб. Который горяч не в пример холодной голове. Тяжёлой пустоте, что давит на плечи, заставляя сутулиться. Зима прошла. Зима продолжается. И дождь, моросивший намедни, превращая серый асфальт в чёрную сырость, всё ещё продолжает быть. Живя в грязных лужах.
Много шума. Ветра и автобусов. Многоместных и разноцветных. Всяких. Которые беспорядочно бегают во все стороны, в разные концы. И поделили город на маршруты. Абсолютный сумбур на дорогах. И на старых узких улицах, рассчитанных для гужевого транспорта, вечный трафик. Копоть и сажа. И тяжёлый воздух. В котором воспалённые ноздри мучительно выискивают кислород.
А перед глазами чистое поле. Свежий вечер и костёр. У которого я в компании бардов, да ещё с вином налитым. Красным. И сложные слова на несложную музыку заставляют уважать гитары струны. Это воля. И душа спокойна. И... Простите. Меня тут чуть не переехал очередной автобус. Впрочем, спасибо, что не переехал, а всего лишь обрызгал. Водой из лужи. Что вчерашний дождь.
Даже дождь вчерашний. Какая досада.
15 мая 2002-го года.
Таракан в сметане.
Я музыкант. Художник, композитор. И душа моя поёт без микрофона. Она ревёт мелодию без слов. Жестокое ля-ля с дежурною улыбкой. На устах.
Но изрыгаю радость. Для цензора в гражданском одеянии. Который получил диплом консерваторий. И знает в деле толк, и может двинуть полк.
Поэтому минора нет. И быть не может. Его фильтрует моя аранжировка. И выдаёт сплошной мажор. Для масс патриотическое блюдо.
А для меня кусочек хлеба в рот. Кусок не драгоценного металла на лацкан пиджака с заштопанной подкладкой. Желудок полон, я опять голодный.
Я снова музыкант. И композитор. Только не художник.
17 мая 2002-го года.
З/К поневоле.
Воры у воров воруют ворованное. Обвиняя воров в воровстве. Обзывая воров ворами. Объявляя себя ворами в законе (возмущая тем самым воров коронованных). И поднимаясь, опускаются, грабя общак. Нарекая содеянное конфискацией. После чего новые воры обворовывают старых воров. И обвиняют их в воровстве.
И этот бардак продолжается вечно. Ибо на смену ворам приходят грабители. Сущие волки, иногда позорные. Перед деяниями которых робеют даже криминальные авторитеты. Которыми пугают тех, у которых уже нечего украсть. И воровать они не научились. Вот и верят всему, что слышат. Чем их пугают.
И я живу в этой хазе. Несладкой малине. Мотая срок. Неся в общак. Приговорённый к пожизненному заключению по пункту в личном деле: место рождения. И я живу в географической плоскости. В гражданском браке с географической плоскостью. С которой не регистрирую свои отношения. Потому, что она изменяет.
Неужели век воли не видать?
29 мая 2002-го года.
Дезинформационный выпуск новостей.
Нас вечно пугали цыганами. Нам говорили: "Они конокрады". И мы боялись их пуще огня. Потому, что они конокрады. Хотя красть им у нас было нечего. И коней у нас никогда не было. И видели мы их разве что в цирке. Или на картинках, и не всегда цветных. Хотя навозу конского всегда и везде у нас было, хоть отбавляй.
Нас вечно пугали цыганами. И мы верили в то, что коней у нас нет потому, что цыгане конокрады. И не всегда понимали, почему у нас нет коней тогда, когда рядом не было цыган. И вряд ли они когда-либо были. Но знали они конокрады. И думали: лучше не иметь своих коней, чем иметь рядом цыган. Конокрадов.
Нас вечно пугали цыганами. Осуждая их кочевое бытиё, не оседлый образ жизни. Обзывая целые семьи оскорбительным для нашего слуха словом табор. И шахматистов-любителей называли цыганами лишь за то, что они в процессе игры выиграли чьего-то коня. И конь с доски исчез. Стало быть, был краден. А коней крадут только цыгане.
Нас вечно пугали цыганами. И тот, кто пугал нас цыганами, дружил с цыганами. И слушал цыганские романсы не только в праздники. И владел целой конюшней породистых коней. Которых цыгане у него почему-то не крали. И даже не думали. Они просто пели. И танцевали. Чем нас и пугали. Потому, что нам говорили: "Они конокрады".
Нам вечно что-то говорят, чем-то вечно пугают.
5 июня 2002-го года.
Родина-Мать зовёт!
На центральной площади происходила церемония казни преступника, виновного во многих злодеяниях против многого. И многих. Погода была по-весеннему хороша, поэтому народу было больше, чем планировалось. Пришлось даже выставлять театральные кресла, наспех отвинченные от партера по такому случаю. Пиво наливали из разных бочек в разных концах площади. Кормили сосисками да чипсами, впрочем, было вкусно. Зрители зрели зрелище, которое приводило их в неописуемый восторг. Некоторые даже плакали и кричали: "Бис". Палач смущался, что было видно по его движениям. Хотя ни разу не промахнулся. И отрубал только строго отведённые места. Голову, например. И так далее. Маска на нём краснела, глазницы ничего не выражали. Сам за время всей процедуры не издал ни единого звука. Профессионал, словом, любо было глядеть.
Казнили человека. Убивали старуху. Родившуюся не весть когда. Но так давно, что свидетелей и ровесников уже не было в живых. А сама поведать о себе не имела физической возможности. Ибо родилась со врождённой глухотой, немотой и слепотой в придачу. И жила прикованной к постели все свои года, своё богатство. Пока не заподозрили её (а в последствии и доказали участие) во многих злодеяниях против многого. И многих. И изолировали от общества. Говаривали, что при задержании она отчаянно сопротивлялась, ругалась нецензурными словами и даже пыталась бежать. Но бдительные блюстители порядка не допустили беспорядка. В результате чего народ получил уникальную возможность участвовать на церемонии. Казни. Которая ему, тому же народу, начинала нравиться. Возбуждая нервы. Доводя до экстаза. Достигая апогея.
