Александр Этерман - Смерть и деревянные человечки
МАРКИЗ (меланхолично): Как вам нравится погода, догогая?
МАРКИЗА (громко): Андре! (Маркизу) Что вы сказали?
МАРКИЗ: Я не Андре.
МАРКИЗА (вспыхнув): Я понимаю. Андре! (Из дома выбегает запыхавшийся Андре) Ты где был? Что-нибудь случилось?
АНДРЕ (кланяясь): Простите, мадам, я не сразу понял, где вы. Услышав ваш голос, я побежал в вашу комнату.
МАРКИЗ: В вашу комнату? Этот бездельник заходит в вашу комнату?
МАРКИЗА: Вы недовольны этим?
МАРКИЗ: Напротив, я восхищен. Теперь я понимаю, почему он никогда не бывает возле графа.
МАРКИЗА: Когда вы сами в последний раз заходили в мою комнату? Андре, пожалуйста, принесите мой столик, чашку кофе и письменные принадлежности.
МАРКИЗ: И мне тоже. (Андре убегает)
МАРКИЗА: Зачем вам чернила?
МАРКИЗ: Я буду мокать в них печенье.(Громко) Андре! Печенье!
МАРКИЗА: Вы сошли в ума? Я очень рада.
МАРКИЗ: Я тоже. Вы решили составить мне компанию?
МАРКИЗА: Нет, я просто захотела посидеть с вами. Вы кого-нибудь ждете?
МАРКИЗ: Герцога. Он представил одну еврейскую баронессу принцу Уэльскому и собирается привести ее сюда.
МАРКИЗА: Вы не хотите пускать их в дом? Или наоборот...
МАРКИЗ: Совершенно верно. Как раз наоборот. Я хочу собственноручно открыть дверцу карету, предложить ей руку и препроводить ее в дом самым почетным образом.
МАРКИЗА: Надеюсь, вы не будете настаивать на том, чтобы я ее приняла?
МАРКИЗ: Разумеется, нет. Дама со столь безупречной родословной может иметь дело только с принцами крови.
МАРКИЗА: Если бы я не знала, что вы относитесь ко мне как к собаке, вы немедленно получили бы оплеуху.
МАРКИЗ: Да я их уже считать перестал.
МАРКИЗА: Что вы хотите сказать?
МАРКИЗ: Моя дорогая, неужели вы всерьез считаете себя знатнее этой дамы? МАРКИЗА: Я знаю четыре поколения моих предков. Мой прадед был еще в семьсот шестнадцатом году представлен герцогу Орлеанскому, регенту.
МАРКИЗ: Вы слышали, наверно, что у него были весьма своеобразные вкусы. Впрочем, кто-нибудь из ее предков наверняка беседовал с царем Давидом. Правда, ей неизвестно в точности, как его звали. Но что за беда - четыре поколения предков, моя дорогая, есть у всякого человека, родившегося в относительно мирное время. Всякая родословная начинается с прадеда, то-есть с того, с кем большинству людей не удается познакомиться не только очно, но и по рассказам родителей. Я подозреваю, что эта дама - а она происходит из почтенной еврейской семьи - знает о своих предках гораздо больше вас, поскольку ей или по крайней мере ее родителям нечего было их стыдиться. Однако она не тычет их вам в лицо.
МАРКИЗА: Все равно, я не хочу иметь с ней дело.
МАРКИЗ: Я уже говорил - вы разборчивее, чем принц Уэльский. По-вашему, он тоже недостаточно высокороден? А даже если так? Впрочем, вас никто и не заставляет.
МАРКИЗА: Разве он сейчас здесь?
МАРКИЗ: Почему бы и нет? Он путешествует, стало быть... Андре! Куда ты делся?
МАРКИЗА: Не кричите, пожалуйста.
(Появляется Андре с двумя скамейками, несколькими подушками, двумя чернильницами и прочими заказанными предметами. Вид у него прехитрый. Он едва не роняет их, пытаясь расшаркаться перед маркизом, однако сохраняет равновесие, ставит скамейки на землю, располагает на них все остальное и вопросительно смотрит на маркизу)
МАРКИЗ: Ты можешь идти, голубчик.
МАРКИЗА: Подожди-ка. (Садится и пишет записку) Отнеси это леди Рольтон.
(Андре, кланяясь, удаляется, искоса поглядывая на маркиза)
МАРКИЗ: Бог с ним! (Появляется Мишель. Он подходит к маркизу, целует протянутую ему руку и затем вкладывает в нее записку. Маркиз быстро ее просматривает) Вы представляете, дорогая, вас хочет видеть русский посол. Так и написано. Они, кажется, совсем рехнулись. Как вы думаете, следует отказаться?
МАРКИЗА: Покажите мне записку, маркиз.(Он отдает ей записку, она вяло на нее смотрит) Это по-русски. Я думаю, надо поехать. По-видимому, это тон, предписанный императором, они ведь давно уже научились изящно изъясняться. Я думаю, он собирается нас облагодетельствовать.
МАРКИЗ: Вы правы, дорогая. С тех пор, как русские разместили свои войска в Европе, они совсем потеряли рассудок. Будьте добры, напишите им, что мы едем. Я пока что пойду к себе.
ЯВЛЕНИЕ 15
(Безлюдный двор. Предметы, затребованные сиятельной четой и доставленные с такой поспешностью, лежат на земле. Дует ветер, хлопают ставни, пробегает собака. Она останавливается и начинает нюхать чернильницу, затем бьет ее лапой, переворачивает и в ужасе убегает. Чернила растекаются по сцене, при этом издалека слышны шум ветра и человеческие голоса.)
ЯВЛЕНИЕ 16
(Граф де Панти, виконт де Сен-Ба и граф де Буа-Реми развалились в креслах и курят сигары)
ВИКОНТ: Я никогда не думал, что она на такое способна. Ан нет.
ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Ты еще удивляешься! Ах, что за времена! Медеи, Прометеи! Да ведь это только льет воду на ее мельницу! Вы с вашим Байроном совсем не думаете, что сочиняете. Любимое занятие женщин - уязвлять дураков, и поскольку вы строите из себя сверхчеловеков, они уязвляют вас соответствующим образом.
ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: При чем тут все это? Просто чем привлекательнее женщина и чем выше ее положение в обществе, тем она распутнее.
ВИКОНТ: Ей не просто все равно, с кем спать - она готова мириться с суррогатами. Ее не волнуют гигиенические вопросы. Ей даже не разнообразие нужно, она не заметит, если переспит с кем-нибудь во второй или даже в третий раз. Ужасно! Главное, она сама не знает, чего хочет. Это не мешает ей уверять, что она меня любит.
ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Они почти всегда пытаются нас в этом уверить. Изменить, с их точки зрения, ничего не стоит, поскольку измена ничего не меняет мысленно она все равно давно уже совершилась. Бросить любовника гораздо труднее и не каждой дано, поэтому лучше всего просто ни о чем не думать. Их пресловутая ветреность - не от большого ума, зато от большого опыта.
ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Она морочит мне голову. Хочет, чтобы я стал таким же сумасшедшим, как она сама. Раньше я этого не понимал. У нее, наверное, нет ни одного знакомого, с которым она бы не спала.
ВИКОНТ: Ага. Она ненасытна. И все-таки она не нимфоманка, это какое-то нарочитое безумие, щелканье зубов, культ чужого тела...
ГРАФ ДЕ ПАНТИ: О чем ты говоришь? Я знаю только один способ не иметь неприятностей с женщинами - не иметь с ними дела. Или, если это слишком накладно, иметь, но только одновременно не меньше пяти - тогда даже не почувствуешь разницу.
ГРАФ ДЕ БУА РЕМИ: Да нет. Она зверь, но зверь незаменимый, во всем мире нет женщины, которую можно было бы ей предпочесть. Я сам выбрал себе эту пытку, но только ли пытку! Ей доставляет удовольствие спать одновременно со мной и с моим отцом, и неизвестно, что больше, но, кроме того, она радуется тому, что ее муж спит с моей матерью. К сожалению, ее невозможно бросить, то есть, невозможно огорчить, это будет несчастьем только для меня, потому что она вообще не заметит потери.
ВИКОНТ: У нее короткая память, Анри. Она бесчувственна, ей ничего не стоит заставить ждать или даже ревновать.
ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Любая женщина, даже ангел, была бы счастлива, если бы вы оба покончили с собой, оставив душещипательные письма. Особенно, если она вас обоих любит. Как это называется... Скорее всего, ваши любовницы, хоть они и очень похожи, далеко не ангелы.
ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Она не помнит, на каком она свете, и потому неряшлива и груба. Вчера она вполне искренне призналась, что забыла, с кем должна встретиться, а на ее языке это может означать только одно. Но ведь и она не нимфоманка, более того, для нее любовь значит вовсе не много. Она и не склонна предаваться ей, и, вероятно, делает все это кому-то назло, а столь оскорбительно только потому, что это проще всего.
ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Бедные дети! Вы не понимаете. Я же пытаюсь вам объяснить! Единственное, что вы должны знать и иметь в виду - учтите, зарубите на носу - все женщины одинаковы. Усвойте это, и дело пойдет на лад.
ВИКОНТ: Мне еще хуже, чем ее мужу. У него в разные времена было столько возможностей пользоваться ее благосклонностью, что она ему надоела. Я хотел бы найти в ней какой-нибудь обыкновенный недостаток, но не могу, хотя пороков у нее сколько угодно. Она совсем не подвержена моде. Она не высказывает глупых суждений на умные темы, потому что вообще никаких не высказывает. Поэтому она никогда не ошибается. Я не могу завести еще одну любовницу, потому что как она ни плоха, та будет еще хуже.
ГРАФ ДЕ ПАНТИ: Я уже сказал: "Все женщины одинаковы". Неужели это так трудно понять? Сами по себе они одинаковы. Разными их делаем мы. Не делайте, и все будет в порядке. Ты говоришь - нет другой такой. Обменяйтесь любовницами - я боюсь, вы даже не заметите разницы.
ГРАФ ДЕ БУА-РЕМИ: Мы с ней ездили в Италию. Вернее, я ездил, а она провожала меня до Гренобля. В Гренобле у нее были дела. Мы ехали довольно быстро и нигде не останавливались, она довольствовалась мной и была сама кротость. В Гренобле она в первый же день переспала с кучером и с герцогом Шартрским. Герцога я бы ей простил.
