Николай Рубан - Хомяк в совятнике
А память - подлая память! - услужливо подсунула мне давнюю картинку: мы, десятилетние пацаны, вскарабкались на могучий сук ивы, растущей на берегу пруда и собираемся прыгнуть в воду. Трусим отчаянно - высота-то метров пять, не меньше. Подбадриваем сами себя неумелыми матюками и трусовато провоцируем друг друга: "Давай, ты первый, а я - сразу за тобой! ".
Наконец, Ленька Печенкин - самый мелкий и самый отчаянный из нас, с криком: "Кто не прыгнет - тот чмо! " сигает вниз! И следом за ним с дикими воплями ужаса и восторга летят остальные! Кроме меня. Пальцы рук и даже ног сами собой вцепились в растрескавшуюся кору - не оторвать. Подлый страх намертво приковал меня к суку, а пацаны - такие счастливые после пережитого страха - барахтаются, поднимают тучи брызг. И вместе с брызгами летят вверх самые позорные эпитеты в мой адрес.
И вот я - тощий, скрюченный от жидкого страха, позорно спускаюсь на землю и, чуть не разревевшись, бормочу: "У меня гланды.... ". Беспощадный Ленька под одобрительный гогот дорогих товарищей детства сочувственно согласился, в том смысле, что плохому танцору всегда гланды мешают. И презрительное прозвище "Гланда" присосалось ко мне прочно, как противная скользкая пиявка.
С этого проклятого сука я все-таки прыгнул. Через неделю. А всю эту черную неделю пил горькую чашу изгоя. Моментально каждый решил, что вправе командовать и помыкать мной. Собрались в футбол играть - кому на ворота становиться? "Гланда, давай, становись! И попробуй пропусти только! ". Полезли в чей-то сад за зелеными яблоками - "Гланда, метнулся на атас! ". А уж как идем купаться - так все наперебой: "Ну че, Гланда, сегодня-то прыгнешь? Или опять очко заиграет? " И каждый раз повторялось одно и то же стоило мне вскарабкаться на этот проклятый сук, как язык от страха прилипал к гортани, слабели и набирали морозящую дрожь суставы, противно ныло где-то в низу живота, и я словно переносился на миллионы лет назад и превращался в своего хвостатого предка, намертво вцепляясь в кору всеми четырьмя лапами.
Искренне желая помочь мне, друзья попытались было спихнуть меня вниз, но я так заорал, что друзья плюнули и решили, что да и фиг с ним, со бздуном.
И вот - очередной момент позора. Все уже уверенно, с радостным гиканьем сиганули вниз и теперь бултыхаются, орут и уже привычно наслаждаются видом дрожащей от страха обезьяны на ветке.
- Ну че, Гланда - опять очко играет?
- Гланда, не бзди! Зажмурься и прыгай!
- Гланда, не дай бог, мне на голову обгадишься - хвост оторву!
- Ха-ха-ха!!!
И вот тогда, когда я уже готов был разреветься слезами трусости и отчаяния, сквозь весь этот ор вдруг прорвался пронзительный голос Леньки:
- Саня, ну давай же!
И я уже не успел ничего подумать - просто рванулся навстречу этому голосу. Навстречу прежней жизни, когда мог смеяться открыто, ходить вольно, когда был я Саня, а не эта гадская Гланда!
Плюхнулся я тогда изрядно - пузом. Наглотался воды, чуть не пошел ко дну и был вытащен на берег восторженно орущими друзьями. Наверное, это был один из самых счастливых моментов в моей жизни - когда на берегу я кашлял, выплевывая пахнущую тиной воду пополам со слезами, держался за отбитое пузо, а вокруг радостно горланили товарищи - каждый из них искренне считал, что это именно он помог мне одолеть страх.
А через два дня Ленькины родители уехали в далекий город Владивосток и увезли сына с собой. Так и оборвалась ниточка, протянувшаяся было между нами. Почему я не попытался найти его адрес, написать ему - ведь так отчаянно хотел этого? Не решился, постеснялся - кто я для него? Он - ловкий, отчаянный, душа нараспашку, в руках у него все горит - хоть велик починить, хоть воздушного змея сделать. А сейчас он - вообще! У моря живет. Даже у океана! Это поднимало Леньку на совсем уже немыслимую высоту - словно он был космонавтом. Наверное, очень многие беды у людей происходят оттого, что не могут люди понять и принять банальнейшую истину: хочешь - так сделай. И будь готов заплатить за это цену, если ты этого очень хочешь.
И я понял, что никуда мне от этого прыжка не деться. Хоть и не надо уже ничего бормотать про гланды, достаточно просто сказать "Не хочу". Дразнить никто не будет. Только от себя-то куда денешься? Убедить себя на какое-то время нетрудно, но никуда это воспоминание не денется - только притаится где-то глубоко, чтобы выскакивать, как злая собака, из темной подворотни и кусать, когда захочет. Я засопел и, стиснув зубы, вцепился в инструкцию.
x x x
Аэродромная жизнь несколько удивила меня своей обыденностью. Первым нас встретил лохматый вислоухий пес неопределенной расцветки. Завидев нас, он деликатным тявком изобразил бдительное несение службы, после чего резво завилял хвостом и принялся вертеться вокруг нас, подхалимски заглядывая в глаза и опрокидываясь на спину. В одну секунду сожрал подаренный бутерброд, и совсем развесил слюни от полнейшей преданности.
Несколько сборных щитовых домиков, выкрашенных облупившейся зеленой краской, да стоянка с маленькими самолетиками - вот и весь аэродром. Из-за крайнего домика вышла тощая курица, подозрительно глянула на нас и принялась царапать лапой траву. Следом за курицей появился коренастый пузатый дядька, которого я почти сразу узнал - инструктор Михалыч-Портос. Почесывая на ходу свою мушкетерскую бородку, инструктор направился к нам. Он заметно прихрамывал.
- Привет, Михалыч! - широко улыбнулся Сергей.
- Здорово, разбойник! - облапил его "Портос", - Куда пропал-то?
- Да дела все.... Вот, знакомься, это Саша, мой подшефный. Я тебе говорил, помнишь?
Пожатие "Портоса" было мощным и цепким - я аж крякнул.
- Решил прыгнуть, значит? Это хорошо. Раньше-то прыгал?
- Не доводилось, - ответил я, втайне надеясь, что инструктор даст мне от ворот поворот.
- Ну что ж, когда-то же начинать надо, верно? - развеял он в пыль мои тайные надежды, - Заполнишь бумагу и - вперед. Какой ему купол-то дать? Дэ-один-пять-У пойдет? Или с тандемером прыгнет?
- Не, сам. Дуб в самый раз будет.
- И правильно. Дешево и сердито. А то на прошлой неделе приехал один новый русский - на джипаре, весь из себя такой навороченный - мы рты разинули. Снаряжение! Экипировка! Наш весь аэроклуб, наверное, как один его комбез, стоит. Купол свой притащил - "Пэсьют", новейший. Во, думаю, мастер как это я его раньше не видел? Оказывается, перворазник. Я говорю, бери, мол, парашют попроще - для начала-то в самый раз будет, а он такую рожу скорчил, что ты! Западло, мол, с каким-то барахлом совковым прыгать, когда фирменный имеется. Ну, мне что? Деньги платит - пусть прыгает. Бумагу только подпиши, и хоть вообще с одной переносной сумкой сигай, жалко, что ли. Ну, что. Прыгнул, раскрылся, вроде, нормально, а как управлять - фиг его знает. Дав-вай рулить! Хрен знает куда улетел, весь в коровьих лепехах извозился где нашел? Ладно, ноги не переломал.
- Понравилось хоть? - поинтересовался я.
- Говорит: "Круто! ". Обещался еще приехать и девку свою привезти. Ну, так пойдем на склад, что ли?
Мой парашют Сергей переукладывал сам (а то ты до обеда с непривычки провозишься). Я же выполнял обязанности "помогающего", то есть старался не очень мешать Сергею, укладывать ровной стопкой полотнища желтоватого цвета. Раньше я думал, что парашюты исключительно белые.
Черт, все же что за абсурд - как можно доверять свою жизнь вот этому довольно старенькому клочку ткани с тремя десятками шнуров? Взгляд болезненно цеплялся за мелочи: крохотная дырочка у кромки купола, разлохмаченные концы строп, похожих на бельевые веревки, выгоревший, словно рыбацкий дождевик, зеленый брезент ранца. Каждая такая мелочь мгновенно разрасталась в моем воображении до катастрофических размеров.
- Сергей, - Нерешительно задал я идиотский вопрос, - А этот парашют, вообще как - надежный хоть?
- Э. Машина - звэр, слющай! - бодро откликнулся Серега, - Бывает, что и раскрывается!
- Да ну тебя! Я серьезно!
- Надежный, надежный, - успокоил меня Сергей, - Как ложка, надежный, можно сказать. Его еще сокращенно называют "ПП" - парашют пенсионера. О! Кажется, наши катят.
Вынырнув из-за деревьев, прямо к нам подкатил "Газелевский" фургончик. Лязгнув, отъехала назад боковая дверь и в открывшемся полумраке проема ослепительно сверкнула Задница. Нет, это было не совсем то, что вы подумали. Она не была какой-то необъемной, арбузообразной, - напротив, была она сухой и поджарой, обтянутой белоснежными спортивными брюками. Но так как располагалась она аж у самого верхнего обреза двери, и подпирали ее ноги ТАКОЙ длины, да обутые в кроссовки ТАКОГО размера, что производила она впечатление исключительно самостоятельной персоны. Впрочем, впечатление было недолгим.
Пятясь, выбрался из фургона хозяин данной персоны - высоченный негр с окурком за ухом. Легко, словно пустую авоську, выхватил из чрева фургона пузатую синюю сумку и направился к нам.
- Только не вздумай его Джорданом называть или Тайсоном, - торопливым шепотом предупредил меня Сергей, - Он этого терпеть не может.
