Григорий Свирский - Мать и мачеха
Нет, я не был авантюристом. Внизу, в овраге, заметил, сочился ручеек. Я прикинул глубину оврага. 14,5 метра. Дали мне зеков, которые помогали рыть и подымали землю наверх. Лагерь ждет. Вот уже тринадцать метров, вот еще метр. Сухо. Только камней больше. Ушел на пятнадцать метров. Нет воды. Зеки посмеиваются, охране не терпится, когда меня отдадут в ее руки. "Вырыл себе могилу. Тут и закопаем", -- говорят. Что вам сказать, было страшновато... Ночью, когда все ушли, спустился в колодец, поковырял дно, стенки, ушел в барак. Утром проснулся от крика: "Ефим! Полный колодец воды!" Начали вычерпывать. Чем больше вычерпывают, тем больше воды... Пустил воду в баню, сделал змеевик. Работал, как вол...
То ли по этой причине, то ли оттого, что в моем деле прочитали, кем был ранее, вместо спасибо отправили меня со спецконвоем на строительство Волго-Донского канала.
3. "БЕЗ ТУФТЫ И АММОНАЛА НЕ ПОСТРОИШЬ КАНАЛА"
Доставили меня на Волго-Дон и сразу к начальству. Генерал Шиктеров, говорят. Тут же пришел начальник строительства Волго-Дон генерал Раппопорт. Представился и руку подал, словно я уж вовсе не "фашистская морда". Удивительно.
Оказывается, на строительстве катастрофа...
Вырыли канал. Шагающие экскаваторы работали. Только они появились, их тут же отдали Волго-Донскому проекту. Ковши у них четырнадцать кубов. Но на стройке грунт не песок, а сырая глина. Сгорели могучие, в 500 ватт, моторы. Пришлось ковши ставить поменьше... Рыли в три смены, без отдыха, а все равно отстали от графика, утвержденного Лаврентием Берия.
Выбросили наконец в отвалы всю глину, осталось канал забетонировать.
Тут-то и началось главное несчастье. Только расчистят, осушат дно, а на нем уже вода. Вычерпают, осушат -- снова сочится...
А Берия звонит, уже произнесено слово "саботаж..."
Наконец Москва вняла объяснениям своих генералов, на стройку прибыла специальным рейсом комиссия ученых. Ходили профессора, колдовали, вызвали своих гидротехников с новейшим оборудованием. Поставили по краям котлована запроектированные в Москве иглофильтры.
Началась откачка. Зекам разрешили поглядеть, не увели в бараки. Включили компрессоры, компрессоры пыхтят-откачивают. А вода все прибывает и прибывает. Парадокс!
Шесть шагающих экскаваторов с гордыми, до неба, стрелами, тонут на глазах. Вот уж по кабины желтая глинистая вода, вот уже и стрелы в воде. Торчат верхушки из глины и жижи. Точно руки утопающих...
Смеется природа над генералами НКВД, начальниками стройки, а им не до смеха: Берия звонит...
Тут-то и предстал перед ними заключенный Хаим Липман, в ватнике и деревянных ботинках-котах. Попросили зека Липмана снять ватник, приказали принести всем чаю (и Липману тоже протянули хорошего чаю, индийского...)
Объяснили, что стройка в беде. Канал 110 километров. Рельеф тяжелый. Волга ниже, Дон выше, а посередине гора. Грунтовые воды ведут себя необъяснимо... Придется, очевидно, пробивать канал не здесь, где рыл Петр I, а совсем в другом месте... "А это чревато..." Чем чревато, генералы не расшифровали, только глаза у них стали нервными...
Попросил я время -- оглядеться, подумать. Разрешили. "Газик" дали, свозили туда-сюда...
Когда сообразил, в чем дело, самому себе не поверил. Просто, как апельсин.
Откачали первые от Волги шлюзы, грунтовые воды подпирала... сама Волга. Можно выкачать Волгу?
Проектировали иглофильтры в Москве, на равнине, где подпочвенные воды ничто не подпирает. Или подпирает слабо... Этого "Гидропроект" не учел.
Вернулся к генералу Шиктерову, спросил, был ли он на концерте лагерной самодеятельности. Зеки пели: "Волга-Волга, мать родная. Волга -- русская река..." Хо-орошая песня. Я ее в Литве не слыхал. Так в этом все дело, в Волге-матушке. Смеется над нами матушка...
Мне с профессорами не спорить, добавил я на всякий случай. Уедут профессора, тогда возьмусь за дело.
Паводок схлынул, а все равно иглофильтры Волгу не переспорят. Показались облепленные рыжей глиной экскаваторы, а дно в сырой жиже, хоть плачь.
Иглофильтры не тянут. Залеплены жижей, забиты плотно.
Как только профессора улетели, я принялся за свой план. Выделили мне слесарей, сварщиков. Каких только тут профессий не было!.. Нарезали широкие, в полтора дюйма, дырчатые трубы, расположили по периметру котлована, каждые пять метров, и, соединив вместе, сделали общий отток воды. Подальше от канала, в Сальские степи... Но главный фокус был не в этом. Я понял, что "Гидропроект"... так его и этак! (к этому времени я тоже научился выражаться) не провел геологической разведки... Я понял это, еще занимаясь колодцами. Никто не знал, на какой почве стоят бараки... Здесь то же самое. Нет представления. А глинистый слой лишь наверху. А на глубине 14-- 15 метров -- земля. Я опустил откачивающие трубы на 16 метров. "Тянуть надо со дна и залпом", -- сказал я своим помощникам. Вторая труба нагнетала в почву воздух под давлением, выжимая воду...
Я вам так скажу, уверен все же не был. Это ведь с Волгой наперегонки. Кто одолеет? Хаим Волгу или Волга Хаима?
Когда показалось дно котлована, зеки стали кричать "ура!". Подряд два солнечных дня, и дно сухое. Принялись немедля бетонировать ложе канала, откосы. Победа, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! И что вы думаете? Победа!
"Ты башковитый, Липман. У тебя мозги крутятся". Думаете, кто это сказал? Сказала Эстер, или Эся, как ее звали подруги, молоденький инженер, ленинградочка. Только что окончила в своем Ленинграде институт и попала на Волго-Дон -- надолго вон, как она весело заявила.
А я был уже человек вольный. В сентябре 1949-го меня досрочно освободили. За всяческие мои банно-прачечные усовершенствования. Выручила меня моя профессия. Оказалась даже важнее бокса... Как человек вольный, пригласил я Эстер чаю попить. Вышла она за меня замуж. Не побоялась, что я сидел по 58 -й статье. Люблю, говорит, башковитых. Легкомысленная особа. До сих пор живем вместе...
Затем еще много чего на стройке сделал. Поставил мачту с блоками, вытаскивал шагающие экскаваторы, которые другим способом никакие тягачи не могли вырвать из глинистой жижи. Учил своему делу зеков и нового районного механика капитана Коновалова, из ИХНИХ человек, который ходил за мной по пятам, вроде "дядьки". Словом, всего не перескажешь...
Волго-Дон мы сдали правительственной комиссии летом 1952-го.
Зеки быстренько свернули колючую проволоку вокруг канала, сняли дозорные вышки, на которых сидела охрана. Уволокли овчарок. Повесили большой плакат на кумаче: "КОМСОМОЛЬСКАЯ СТРОЙКА". Ох, хохотали, когда приколачивали! Понаехали из Москвы репортеры, фотографы. Праздник. Фанфары.
И тут узнаю, что месяц назад отправлены в Москву наградные документы. Главный механик канала Волго-Дон по фамилии Энгельс, бывший бедолага из немцев Поволжья, представил к Сталинской премии особо отличившихся подчиненных. И я включен в этот список -- за "глубинный водоотлив..."
Генералы поздравляют, молодые инженеры в восторге. Не терпится им, конечно, премию обмыть. Месяца три пропивали всю зарплату, хотя сам я пить так и не научился. Танцуют, поют "Волга-Волга, мать родная...", обнимают. Славное было время. Медовый месяц, затянувшийся на целых три.
Через три месяца пришли газеты. Сталинскую премию за "глубинный водоотлив" дали... капитану Коновалову.
Эстер моя обомлела. Молоденькая, что с нее взять. Бывшему зеку по 58-й статье, да еще еврею, кто же даст? Инженеры матерятся, ходят к генералам выяснять отношения. Коновалов появился белый: Ефим, говорит, ты зла на меня не держи. Я тут ни при чем. Как говорится, ни ухом, ни рылом. Будь другом, напиши на листочке, как мне этот твой водоотлив объяснять...
Появился как-то знакомый инженер, головастый мужик. Там он, в СССР, не буду называть его фамилии. Эстер звала его "Шура -- русский самородок". Сказал мне русский самородок вот что:
-- Совершил ты, Ефим, большое путешествие. Из капитализма в социализм. И что ты увидел? Строил канал ты и такие, как ты. Зеки. А назвали "комсомольской стройкой". Ложь. Туфта, по-лагерному.
Эти "комсомольцы" как работают, видел? Перебросают лопатами десять кубов, запишут тридцать. Это закон, иначе сдохнут. Опять туфта, так?
Ты разработал и применил здесь глубинный водоотлив, а Сталинскую дали капитану НКВД Коновалову. Ты понял нашу систему? БЕЗ ТУФТЫ И АММОНАЛА НЕ ПОСТРОИШЬ КАНАЛА. На том стоим...
Поохали, выпили, зовут меня в управление. Принял генерал Шихтеров. Сказал, что они вторично ходатайствуют о присвоении мне звания Лауреата Сталинской премии. Общественность ходатайствует, они поддерживают.
Мой последний разговор в управлении был в 1952-м, а следующий год был 1953-й, год антисемитской истерии и "процесса врачей". Думаю, что "наглейшее" предложение дать Лауреата какому-то Хаиму в Москве просто уже не рассматривали...
Ладно. Перебираемся мы на новую стройку -- "Вытеграстрой". Восстанавливать Мариинскую систему, из шумного проекта "Москва -- порт пяти морей". Дорог туда нет. Едем через буреломы. Везем оборудование, насосы. Принимает в управлении завкадрами, знавший меня еще на Волго-Доне. Говорит со смущением, что на работу он меня взять не может. Есть указание. Евреев до руководящей работы не допускать. Извини, Ефим...
