Александр Попов - Новая Земля
Я и Олега быстро выгребли из Сининых карманов конфеты и, ухахатываясь, съели их.
- Ой, точно, парни, есть, - говорил Синя. - А я и не знал. Ешьте, парни, мне не жалко. Я сегодня добрый.
Мы смеялись, но наше веселье было наигранным.
Обедать расположились на берегу. Ели картошку, соленые огурцы, сало, хлеб, лук - то, что неохотно кушали дома. Но каким вкусным и приятным все это оказалось здесь. Пообедав, о рыбалке совсем забыли. Играли, спорили, стараясь перекричать друг друга. Саня рыбачил в одиночестве или же подолгу смотрел в небо, которое было усыпано белыми перистыми облаками, словно бы кто-то там, на небе, распотрошил подушку. Из-за ангарских сопок на них медленно накатывались плотные, с сероватым подпалом облака. Птицы стали тревожно метаться - казалось, блуждали. В стремительном полете бросались к воде. Деревья замерли и смолкли, прислушиваясь.
Арап придумал игру: предложил посоревноваться, кто быстрее всех проскачет на одной ноге. Мы все, кроме Олеги, бурно выразили согласие. Олега, неодобрительно съежил нос, предложил свою игру, но мы его не поддержали. Весело скакали. Олега любил, чтобы все делалось по его воле, желанию; притворился, что очень заинтересован пойманной стрекозой и наша игра ему будто бы скучна.
Невдалеке чинил забор возле своего покосившегося дома сгорбленный дед. Он работал очень медленно, с частыми остановками, покуривая трубку. Его морщинистое серое, как кора, лицо, казалось, ничегоневыражало, кромеспокойствияи отрешенности. Он иногда поднимал коричневатую сухую руку к глазам, спрятанным в морщинах, и всматривался вдаль. Мне совершенно не верилось в то, что он был когда-то таким же маленьким, как мы, и так же мог прыгать и бегать. Мне в детстве представлялось, что старики старыми и появляются на свет, не верилось, что я когда-нибудь состарюсь, одряхлею, стану таким же медлительным и спокойным, как дед.
- Вы скачите, - сказал нам Олега, даже не взглянув на нас, - а я буду играть в пирата.
- В кого, в кого?!
- В пи-ра-та! Да вы скачите, скачите. Что встали, как столбы? - Олега, насвистывая и подпрыгивая, направился к плоту.
Все, кроме Сани,побежали за ним.
- Мы - с тобой!
- Вот здорово - пираты!
- Я уж как-нибудь один. Вам же не нравятся мои игры. Вот и скачите. - И стал бодро свистеть.
- Ладно тебе, Олега, нашел из-за чего дуться, - говорил Арап, уже повязывая на голову свою рубашку. Я и Синя сделали то же. - Ты тогда что придумал - стоять на голове, кто дольше. Что за игра? А сейчас - во!
Олега морщил губы, потирал пальцем выпуклый большой лоб, как бы решая: брать нас в свою игру или нет.
- Ладно уж, - сказал он так, словно досадовал, что вынужден был согласиться, - так и быть: играйте со мной. Поплывем на Зеленый остров. Там стойбище индейцев. У них уйма золота и бриллиантов.
Пока Олега думал, брать нас или нет, пока говорил, мы уже приготовились в поход. У каждого на голове появилась чалма с пером или веткой. Арап завязал левый глаз какой-то грязной тряпкой и свирепо оскаливал кипенные зубы. Длинную тонкую корягу я вообразил мушкетом, свои черные брюки приспособил под флаг на плоту.
Саня улыбался, наблюдая за нашими приготовлениями. Когда же мы отчалили от берега и погребли к стремнине, Санин рот открылся и улыбка, должно быть, уползла в него.
- Э-э-э, вы что, серьезно, что ли, на Зеленый?
- А ты как думал? - ответил брат.
- Ведь с минуты на минуту ахнет гроза. Смотрите, дурачье.
Мы посмотрели на приангарские сопки. Фиолетовая с чернотой на брюхе туча кралась по небу, и казалось, что она всасывала в свое необъятное чрево его голубизну и белые беззаботные облака. Но она находилась еще далеко.
- Ерунда, - махнув рукой, сказал Олега. - Мы успеем на остров до дождя. А там - шалаш отличный. Вечером, Саня, вернемся.
- А вдруг дождь надолго зарядит? - тихо спросил у меня Синя.
- Не зарядит. - Богзнает, почему я был уверен. - Что, струсил?
- Еще чего?! - ответил Синя и стал грести руками, помогая Арапу, который греб доской.
- Хотя и зарядит, - молодцевато сказал Олега, - что из того? Мы же пираты, Синя! В дождь легче напасть на индейцев.
- Вернитесь, - не унимался Саня. Он спешно сматывал удочки. - Переждем грозу у деда, а потом поплывем хоть к черту на кулички.
- Е-рун-да, - снова отмахнулся Олега.
- Коню понятно, что ерунда.
- Будет тебе, Саня, паниковать.
- Сплаваем на Зеленый и вернемся. Не волнуйся.
- Я вам дам, ерунда. Вернитесь, кому сказал!
- Саня, - сказал я, досадуя на него, - что ты за нас печешься, как за маленьких? Мы нисколько не боимся твоей грозы.
Я стоял с важностью, подбоченясь, широко расставив ноги, приподняв плечи, выставив нижнюю губу и нахмурив брови. Я хотел, чтобы меня увидела Ольга или сестры. Тщеславие распухало во мне, услужливое воображение явило восхищенное лицо моей подруги, а потом - гордые за меня лица моих родителей, сестер. Воображались возгласы приветствия какой-то толпы с берега, рисовались в мыслях героические поступки.
Тучу прожег длинный огненный бич: может, небесный пастух-великан гнал ее куда-то? В небе громко захрустело - казалось, в чреве тучи стало что-то, проглоченное, перемалываться. На нас дохнуло сырым пещерным холодом. И вдруг - оглушительный грохот, как будто покатилась с горы огромная каменная глыба. Я сжался и покосился на берег: "Ой, мама, далеко!" Колени задрожали.
На суше поднялись седые бороды пыли. Деревья сначала сильно нагнулись. Потом дернулись назад и забились. Где-то вскрикнула стая ворон. Черно-зеленая взлохмаченная волна кинулась на плот.Ангара судорожно морщилась и бурлила под тугим злым ветром.
Арап прекратил грести. Мы все переглянулись и, наверное, готовы были друг другу сказать, что не мешало бы вернуться. Синевский первым стал грести к берегу. Но было уже поздно: стрежень втащил плот на середину своей тугой спины и стремительно понес нас в мутную, пыльную даль.
Снова прожег тучу огненный бич. Стал капать холодный дождь. Прошла минута-другая, и он буквально стегал бурлящую воду, мчавшийся на остров плот, нас, прижавшихся друг к другу и до боли в суставах вцепившихся руками в зыбкий, скользкий плот.
Саня бежал по берегу, что-то кричал нам, размахивая руками. Его голос, в клочья разрываемый ветром, вяз в густом ливне.
Мы мчались и неожиданно метрах в тридцати от острова под бревнами плотаглухо проскребло, и нас вышвырнуло с него. Мыврезалисьврелку. Яушелподводу. Помышцам
щекочуще пробежал страх. Лишь некоторое время спустя я почувствовал, что вода очень холодная.
- Ба-аб! - пробулькал я, вынырнув. Ударял по воде руками и выхватывал ртом воздух. Поймал взглядом товарищей - они протягивали мне руки, стоя по колено в воде. Плот удалялся, исчезая в колеблющемся лесе ливня.
К острову брели уныло и молча. Дождь часто припускал, создавая сплошные водяные джунгли. Река кипела и пузырилась. Меня колотил озноб.
Когда выбрались на берег, меня, казалось, обожгло:
- Мои брюки! - крикнул я и побежал к реке. Но сразу одумался.
- Упорхали, Серега, твои штаны, - улыбаясь губастым, синеватым от холода лицом, сказал Арап, и все засмеялись, содрогаясь, кажется, только от озноба.
Мои брюки бились под ветром и прощально махали гачами.
- Ну и черт с ними, - стуча зубами, сказал я, но с трудом сдерживал слезы отчаяния: "Что скажет мама? Опять огорчу ее".
Вскоре небо окрасилось в унылые серовато-синие тона, - казалось сморщенным. Ветер разбойничал в кронах деревьев, сотрясал и лохматил ветви. Мы дрожали в дырявом, наклонившемся от ветра шалаше, а кое-кто из нас всхлипывал. Сверху лило. Все было неприятно мокрым и скользким.
Саня - как мы потом узнали - побежал к деду за лодкой, но она оказалась дырявой. Сбегал в Елань за ключом от своей лодки, она находилась ниже острова километра на полтора. Одинтащил ее против течения; истер ладони до крови.
Тяжело дыша, Саня резко всунул свое раскрасневшееся лицо в шалаш, выдохнул:
- Ш-шпана. - И, по-мужски твердо ступая, пошел к лодке. Мы молча поплелись за ним.
Выглянуло заходящее красное солнце. Всюду искрилось. Мир был свеж, чист, красновато окрашен мягким светом. Мы снова прыгали, толкались, брызгались.
Я долго не мог уснуть, в голове мелькали события минувшего дня. Снова мечтал, о простом, обычном, - во что буду завтра играть с ребятами, что буду мастерить с отцом, что подарю на день рождения Насте и маме.
Неожиданно вспомнил красивое смуглое лицо тети Клавы, папку рядом с ней. Но мне хотелось все это скорее забыть, чтобы не рассыпалось, как песочный замок, в моей душе легкое нежное чувство котцу. На мою кровать запрыгнули Марыся и Наполеон. Кот по-старчески тихо замурлыкал под самым моим ухом. Кошка развалилась у меня в ногах, но я переложил ее на подушку и, поцеловав обеих, стал засыпать под тихое мурлыканье. Мне снилось, как я летал на воздушных шарах, потом плавно падал вниз, взмахивая, как птица, руками. По телу скользили струи теплого воздуха.
