Николай Лейкин - На лоне природы
— Отдѣльно отъ дачи арендовать? спросила хозяина съемщица.
— А то какъ же. Тогда ужъ и кушайте съ вашихъ грядъ. А то намъ недовѣріе, а вамъ соблазнъ — ну, и начнутся ссоры.
Съемщикъ и съемщица недовольно переглянулись другъ съ другомъ, улыбнулись и покачали головами.
— Нѣтъ, не рука намъ снимать дачу, сказалъ съемщикъ и прищелкнулъ языкомъ. — Я впередъ предвижу, что у насъ съ вами можетъ быть.
— Да что же можетъ быть, коли вы для себя грядки арендуете? Отецъ протопопъ тоже прошлымъ лѣтомъ у насъ арендовалъ. А я бы недорого и взялъ съ васъ. Дали бы вы мнѣ за три гряды клубники, да за пятокъ кустовъ смородины…
— Нѣтъ, отъ такихъ дачныхъ хозяевъ подальше!.. Пойдемъ, Мари! Нечего тутъ намъ и торговаться, проговорилъ съемщикъ женѣ и быстро зашагалъ съ огорода.
— Эхъ, господа, господа! Вотъ это господа! Задарма все хотятъ получить. Ну, выжиги, нечего сказать! крикнулъ вслѣдъ съемщикамъ хозяинъ.
IX
— Вотъ тебѣ и глухая дачная мѣстность! Вотъ тебѣ и лоно природы! раздраженно восклицалъ съемщикъ, выходя со двора богатаго мужика на улицу деревни. — Хорошъ добродушный мужичекъ: мало того, что за дачу городскую квартирную цѣну деретъ, да еще такъ тебя обставляетъ, что иди къ нему въ кабалу и плати тысячу косвенныхъ налоговъ, которыми заблагоразсудится ему тебя обложить.
— Видишь, а ты говорилъ, что здѣсь все такъ патріархально, дешево, попрекнула съемщика жена.
— Милая, да вѣдь мнѣ самому такъ разсказывали. Вонъ Василій Романычъ пять лѣтъ тому назадъ здѣсь жилъ лѣтомъ, такъ онъ нахвалиться не могъ.
— Прежде, баринъ, здѣсь, дѣйствительно, было дешево, пока мало дачниковъ жило, а какъ вотъ съ третьяго года пошелъ дачникъ въ нашу округу, ну, мужики и поналегли. У насъ, право слово, за двадцать рублей въ лѣто съ дровами можно было избушку нанять, а теперь сунься-ко. Нынче на наши мѣста новомодность пошла, послышался женскій голосъ сзади.
Съемщики обернулись и увидали ту самую бабу, которая привела ихъ на дворъ къ богатому мужику.
— Теперь народъ у насъ обучился, какъ съ дачниками обращеніе имѣть и, ой-ой, какой сталъ! продолжала баба и шла сзади.
— Нѣтъ, вѣдь ужъ это изъ рукъ вонъ! Дачу сдаетъ съ садомъ или, тамъ, съ огородомъ, что ли, чтобы въ немъ гулять, а, между тѣмъ, въ этотъ садъ или огородъ пускать не будетъ, ежели у него грядки клубники не арендуютъ, жаловался съемщикъ.
— Да-съ, нынче у насъ все такъ: въѣдешь — и арендуй грядки для себя, а прежде такъ это, дѣйствительно, было, что дачи сдавали съ ягодами, отвѣчала баба.
— Да мнѣ не надо его ягодъ. Чортъ съ ними! Я бы ихъ пальцемъ не тронулъ. Понадобится, такъ купилъ бы.
— Ну, а его, изволите видѣть, сумнѣніе беретъ. Да что съ нимъ! Такъ ужъ только, что привела-то я васъ къ нему потому его самиха кума мнѣ придется, а то не стоило съ нимъ много и разговаривать. Мужикъ богатый, нравный и съ павлиномъ въ головѣ. Эти богатѣи ужъ всегда такъ. Они даже сами себѣ не вѣрятъ. Вѣдь чѣмъ богаче человѣкъ, тѣмъ больше ему хочется. Я-то вѣдь всей душой къ вамъ, а кто жъ его зналъ, что онъ такой!
— Да, это ужъ въ сто разъ алчнѣе парголовскихъ и шуваловскихъ мужиковъ, прибавила съемщица, обращаясь къ мужу. — Ты вотъ тѣхъ называешь вороньемъ, а это крокодилъ какой-то кровожадный.
— Плюньте, сударыня, на него! Ну его… говорила баба. — Здѣсь у насъ много избъ подъ дачи сдается. Я вотъ васъ сейчасъ еще въ одно мѣсто сведу, только бы мнѣ отъ вашей милости на кофей заслужить.
— Такъ вотъ ты изъ-за чего хлопочешь, улыбнулась съемщица.
— А то какъ же, сударыня-барыня! Я дѣла свои бросила, у меня тоже ребятишки дома сидятъ. Намъ съ дачниковъ не попользоваться, такъ откуда же на кофей-то взять? Мужъ денегъ не даетъ на кофей: пей, говоритъ, чай! Да вотъ что мнѣ въ голову пришло, барыня и баринъ… Ежели вы ужъ такъ съ мужиками поладить не можете, то что бы вамъ вотъ тутъ у барина подъ себя дачку посмотрѣть! Тутъ у насъ въ верстѣ отъ насъ баринъ есть, помѣщикъ. Года четыре, какъ онъ купилъ старую графскую усадьбу. Самъ-то въ маленькомъ домикѣ живетъ, гдѣ у графовъ управляющій жилъ, а большой-то домъ подѣлилъ на квартирки и сдаетъ подъ дачника. Песига онъ, ярыжникъ, будемъ такъ говорить, но все-таки вамъ, какъ барину, можетъ быть съ бариномъ-то и лестнѣе ладиться, нежели чѣмъ съ мужикомъ. На полфунтика кофею мнѣ прожертвуете, да ребятишкамъ на пряники, такъ я, пожалуй, сведу васъ къ нему. У него и паркъ при барскомъ домѣ, что твой лѣсъ. Деревья большущія-пребольшущія, и все липы. Вотъ ужъ гдѣ гулять-то отлично! Прудъ въ паркѣ есть съ карасями.
— А кто онъ такой, этотъ баринъ? спросилъ съемщикъ.
— Да такъ, ярыжка, отвѣчала баба. — Говорятъ, что въ чиновникахъ когда-то служилъ. А по нашей мѣстности онъ адвокатъ. Вотъ кто на кого разсердится и засудить кого-нибудь захочетъ — сейчасъ къ нему. Онъ деньги возьметъ, жалобу напишетъ и къ мировому. Много вѣдь нынче крестьянства-то промежъ себя судится. Да и не одно крестьянство, а есть у насъ лавочники, кабатчики, приказчики. Вотъ, къ примѣру, кабатчика поймаютъ, что онъ водку съ водой продаетъ, протоколъ составятъ и подведутъ подъ штрафъ, а кабатчикъ къ нему. «Такъ и такъ, защити, выпутай». А онъ сейчасъ: «деньги на бочку». Ну, и начнетъ отводы строчить да выпутывать. Онъ баринъ умный, все знаетъ, а только ужъ и ярыга же и кляузникъ, не приведи Богъ, какой. Чуть что не по немъ — сейчасъ кляузу.
— Охъ, какой человѣкъ! проговорилъ съемщикъ. — И что у васъ здѣсь за люди! И крестьяне, и помѣщики все на подборъ.
— Да вы-то, можетъ быть, съ нимъ и сладитесь. Вы баринъ, и онъ баринъ. Для насъ, для крестьянъ, онъ ужъ очень пронзительный, а господа дѣло другое. Вы, можетъ быть, такой же хитрый да умный, такъ и сами его засудите, ежели онъ начнетъ кляузы подъ васъ подводить. Очень ужъ у него паркъ-то хорошъ для гулянья, ну, и прудъ съ карасями, можно на лодкѣ кататься по пруду — такъ вотъ я больше изъ-за чего! Сводить?
— Ты ужъ столько про него наговорила, матушка, что къ нему и итти страшно, покачалъ головой съемщикъ, стоя въ раздумьи посреди дороги.
— Сходимъ, посмотримъ, что за дачи такія. Въ помѣщичьей усадьбѣ сто разъ пріятнѣе жить лѣтомъ, нежели чѣмъ съ мужиками, сказала съемщику жена. — А что она про него разсказываетъ, такъ, можетъ быть, все это и враки. Вѣдь крестьяне вообще не любятъ помѣщиковъ. Вотъ онъ явился передъ ними какъ конкурентъ съ дачами — ну, и ненависть…
— Вѣрно, сударыня, вѣрно, поддакнула баба, хоть и не разслышала всего того, что говорила мужу съемщица, ибо та говорила полушепотомъ. — Это онъ только намъ, крестьянамъ, страшенъ, а умный баринъ завсегда супротивъ него зубы найдетъ. Такъ сводить?
— Своди, своди, милая.
— А на полфунта кофею прожертвуете? задала вопросъ баба.
— Да, да…
— Полтинничекъ дадите?
— Что-то ужъ ты больно дорогой кофей пьешь. Вѣдь полфунта-то обыкновеннаго кофею стоитъ не полтинникъ.
— Да мнѣ чтобъ ужъ ребятишкамъ и на прянички.
— Ну, хорошо, веди, веди.
— Пожалуйте, сударыня-барыня, хоть пятіалтынничекъ для перваго знакомства. Вѣдь ужъ я васъ въ одно мѣсто все-таки сводила, а не моя вина, что вы тамъ не поладились.
Съемщикъ и съемщица переглянулись другъ съ другомъ и улыбнулись. Съемщица дала бабѣ пятіалтынный. Та повела ихъ.
— Вотъ только за церковь пройти, да въ сторону взять малость — тутъ сейчасъ и заборъ ихняго парка начнется, говорила она. — Намъ, барыня, и самимъ будетъ лестно, если на этого барина какой-нибудь другой баринъ налетитъ и скрутитъ его хорошенько. А то вѣдь, вѣрите ли, замучилъ. Теперича сидитъ съ хлѣбцемъ за кустомъ и нашу скотину на свою землю заманиваетъ. И чуть скотина зашла, сейчасъ кричитъ, что потрава, загоняетъ ее себѣ въ хлѣвъ, а потомъ штрафъ… Ужасъ какой аспидъ! Самый что ни-на-есть пронзительный полячишко.
— Полякъ? спросилъ съемщикъ.
— Полякъ-съ, и самый заядлый.
— А какъ его фамилія?
— Игнатій Каштанычъ Подлевскій. Вы вотъ на мужиковъ нашихъ жалуетесь, а этотъ еще хуже. Вотъ ужъ не упуститъ-то, что по рѣчкѣ плыветъ. Онъ и землю-то отъ графскихъ племянниковъ оттягалъ такъ зря. И землю, и усадьбу… Когда графъ были померши, то наѣхали ихъ племянники, чтобы дѣлиться. Наслѣдство, значитъ… А онъ и раньше еще ихъ зналъ и деньги имъ на кутежъ давалъ. Племянникамъ-то, то-есть, графскимъ… Дастъ гривенникъ — требуетъ полтину. Ну, какъ узналъ, что вотъ имъ наслѣдство — сейчасъ и является къ нимъ. «Давайте, говоритъ, я вамъ все по судейской части справлю и подѣлю васъ». Ну, тѣ вьюноши молодые, неопытные, согласились. Онъ имъ сейчасъ на кутежъ, да и давай ихъ спаивать. Да въ годъ-то такъ споилъ и запуталъ, такія у нихъ бумаги отобралъ, что и земля, и усадьба ужъ оказались не ихнія, а его, полячишки. Тѣ «ахъ, ахъ» — да ужъ дѣлать нечего.
— Тс… Ну, и чѣмъ же кончилось? спросилъ бабу съемщикъ.
— Пріѣхалъ со становымъ и выгналъ графскихъ племянниковъ изъ усадьбы… «Такъ и такъ, говоритъ, она мнѣ за ваши долги досталась». Съ тѣхъ поръ вотъ и живетъ тутъ, смерти на него нѣтъ.
