Константин Вагинов - Труды и дни Свистонова
– Очень хорошо, – произнес Куку. – Но я хотел бы для своей свадьбы большего великолепия.
Когда вышли из кирки Наденька, Куку, Свистонов и глухонемая, обратно летели таратайки.
– Зайдемте, выпьемте пива, – предложил Куку, и, вмешавшись в толпу, они вошли в сад при трактире. Все столики и скамейки были заняты. Смех, тяжелый запах пива, струйки дыма, разгоряченные лица, песни, звуки балалаек, гитар и мандолин.
– Настоящий Ауэрбахов кабачок на свежем воздухе, – сказал Куку Свистонову. – Недостает только Фауста и Мефистофеля.
– Ах, Иван Иванович, – ответил Свистонов. – Вечно литературные воспоминания. Надо подходить к жизни попроще, непосредственней.
Наконец, один из столиков освободился. Четверо друзей сели и потребовали пива. В это время к ним протолкались брат и сестра.
– Можно сесть? – спросили они и кое-как устроились на конце скамейки.
– Я умею пить, – сказала после пятого стакана Ия, – а вот ты, Паша, хотя и мужчина, не умеешь.
– Я умею пить, – ответил Паша, – но я сдерживаю себя.
– Очень я интересный анекдот вспомнила.
– Меня твои анекдоты не интересуют.
– А меня – твои стихи!
– Не ссорьтесь, – попросила Наденька.
За соседним столиком шел оживленный разговор:
– А насчет немцев ты, брат, не прав. Когда я в немецком плену был…
– А бабонька не плоха. Пойду приударю.
– Куда ты, размяк. Сиди! Слева:
– Нет, нет, Митя, посмотри, задок какой. Маша, Маша, поди сюда. Направо под соснами:
– Да, Петя, культура великое слово. За него, мне Иван Трофимович говорил, люди на костер шли.
– Ну да, ты культуру построишь. Выпей, дурачок.
– Митька, я недавно прозрел, теперь в церковь хожу. Ты только никому не говори, понимаешь, никому.
Голос из толпы, дожидавшейся свободных столиков:
– Володя, Володенька! иди в помойную яму поспать.
Пьяный, шатаясь, кричит:
– Подойди сюда, ударю!
За оградой показывается группа: парни ведут за кисти рук девицу, вокруг подпрыгивают мальчишки. У девицы платье в беспорядке, волосы распущены. Она плачет горючими слезами и кричит:
– Ой, тошно мне, ой, тошнехонько. Ой, дайте повязаться! – пытается вырваться. Парни, смеясь, ломают ей руки. Она пытается броситься на землю, но, подхваченная под мышки ухмыляющимися, опускается.
– В кустах с мужиком спала, – поясняют толпе парни. – В милицию ведем.
– Нет, нет, вы не Наташа, вы Гретхен, – шепчет опьяневший Куку. – А я – Фауст, а Свистонов – Мефистофель, а глухонемая – Марта!
– Не говорите ерунды, – раздраженно прерывает Свистонов.
Тяжело ступая, к столику друзей подходит пожилой рабочий. Он останавливается, шатаясь.
– Вы, просвещенные люди, спросить вас можно, почему…
Куку от волнения задевает локтем Свистонова.
Шепотом:
– Сцена за городскими воротами, – восторженно, – сейчас доктором меня назовет!
Рабочий, всматриваясь в лицо Куку, размышляя:
– Гражданин, осмелюсь спросить, не доктор вы будете?
Куку самодовольно смеется.
Куку, Наденька, Свистонов и глухонемая, Паша и Ия, условившись совершить веселую прогулку, отправились к отдаленному озеру. Они захватили с собой одеяла, думки, мясные консервы, папиросы, немного коньяку.
Еще солнце чуть освещало вершины холмов, когда они вышли. Вчера шел дождь, и сегодня с холмов бежал беловатый туман к озерам, но небо было голубое, и воробьи чирикали и взлетали на сырую, покрытую блестящими каплями листву, раскачивались на кустах, слетали на извивавшуюся вдаль дорогу. Канавы по сторонам просыхающей и час от часу желтеющей дороги были полны воды.
Ия хорошо зарабатывала, она носила желтые ботинки, купленное по случаю заграничное пальто и желтый портфель на ремешках. Она купила коньяку, головку голландского сыра, банку свежей икры, несколько банок монпансье и компота. Она шла с зеленым мешочком за спиной, впереди.
Паша ничего не купил, но ему покровительствовала Наденька. Она навьючила на него столбик своего любимого печенья, пирожки с вареньем, одеяло, подушечку для головы, полотенце, мыло, кружку и зубную щеточку. Глухонемая несла ватрушки и котлеты.
Куку был великолепен: он специально для прогулки съездил в город, привез краги, купил серую кепи, надел макинтош. Он, держа в руке артистический чемоданчик, шел веселый. В чемоданчике бок о бок с Пушкиным лежали телятина, ростбиф, ножи, вилки, входившие один в другой стаканчики, бутылка французского вина.
Не отстал и Свистонов. Он нес складную палатку, зеркало, фотографический аппарат.
Свистонов делал вид, что он ухаживает за глухонемой. Ему интересно было, какие возникнут сплетни.
Он нагибался, подносил ей цветы, сорванные у канавы.
Наденька с удивлением оборачивалась.
Куку, не желая отставать от Свистонова, рвал тоже цветы и, соединив их в букет, подносил Наденьке.
Паша забегал далеко в поле, приносил васильки пучками.
– Вы умеете свистать? – спросил Свистонов Ию. – Посвистите.
Ия стала виртуозно насвистывать.
– В ногу, – предложил Свистонов. – Давайте пойдемте в ногу.
Куку, улыбаясь, переменил ногу. Наденька спросила, как это делается. Куку показал.
Так шли они до ближайшей деревни. Фокстрот насвистывала Ия.
Подошли они к деревне. Молочницы и дети с любопытством смотрели, куда это они идут в таком боевом порядке. И чувствуя на себе любопытные взгляды, шествие улыбалось.
– Держите шаг, – говорил Свистонов. – Громче, Ия. Еще громче.
– Не следует ли нам закусить? – внезапно спросил Куку.
– Я чувствую собачий голод, – повернув голову, сказала Ия.
– И вы, Наденька?
– Я с удовольствием.
– К сосне, там тень и прохлада и совершенно сухо.
– Дайте мой чемоданчик, – попросила Наденька. Паша передал.
Ия скинула свой зеленый мешок, стала рыться. Куку раскрыл чемодан и стал доставать ножи, вилки, стаканчики.
– Подумать только, несколько лет тому назад, – сказал Куку, – под Питером были волки.
– Неужели? – спросила Наденька.
– Нам всем тогда казалось, что все кончено, а вот теперь мы пьем и едим, и все осталось по-прежнему.
– Вы думаете? – спросил Свистонов и улыбнулся.
– Я вчера прочел новую биографию Наполеона и пожалел, что я не маленького роста.
Ия откупоривала. Тщетно Иван Иванович отнимал у нее пробочник. Наденька резала ростбиф, телятину. Единогласно она была избрана хозяйкой.
Наденька искренне веселилась.
Когда все насытились, Куку вынул переписку Тургенева с Достоевским и стал читать, но разморенные едой путники стали сидя засыпать.
Наденьке привиделась комната в два окна. Светло, светло – на улице солнце. У одного окна сидит девушка, над ней наклоняется мужчина, высокий, тощий, с отвратительным лицом, лысый, с длинными, прямыми волосами. Особенно отвратительны глаза на сером лице. Они какие-то сверлящие. Одет он в грязный коричневый костюм XVI века, как в одном из исторических фильмов. Она знает, что он хозяин ее судьбы и что он сделает с ней, с Наденькой, все, что захочет, и страшно боится его.
Начинает бежать по бесконечным комнатам. Огромный дом, вроде лабиринта. Живет в нем только этот человек. Бежит она по коридору, снова по светлым комнатам, по гостиным с лепными стенами, иногда в конце коридора видит его. Он злорадно смеется, и она снова бежит и знает, что все время он ее видит и находит. Наконец, вбегает она в комнату вроде кухни, знает, что здесь дверь на улицу. Смотрит на стену и понимает сразу, почему этот человек знает, где она: на стене план этого дома, а весь путь ее, Наденьки, показывает в нем медная тоненькая проволока, которая сама ложится по ее следам, все время указывая, куда Наденька идет. От проволоки остался маленький свободный конец, и Наденька видит, как она ее отгибает и ставит торчком. Теперь она знает, что проволока ничего не укажет.
Выбегает на улицу. Все дома не достроены. Это еще только высокие, в шесть этажей и выше, футляры с огромными, вышиной в два этажа, отверстиями для окон. На улице груды грязи, извести и щебня.
Среди этих домов стоит один законченный, но он далек. Там виден свет, и она решает бежать туда.
Среди недостроенных домов, все в подвалах, идет, спотыкаясь, дальше, дальше. Впереди совсем темно, как в шахте, и щетиной торчат острые железные прутья. Заблудилась! Дома давят, она боится, что они сейчас рухнут, и видит свет.
К ней идет совсем молодой юноша, и за ним все время виден свет дорогой. У него очень хорошее лицо. Бежит к нему и рассказывает, как она бежала из лабиринта. Когда рассказывает, что загнула конец проволоки, у юноши делается торжествующее лицо. Он берет ее на руки и, очень легко ступая, несет к свету. Затем переносит к большому дому и говорит: «Мы будем жить здесь. Я знаю одну комнату, и хотя лабиринт рядом, но тот никогда не догадается искать так близко».
Кругом бежит и суетится народ, но на них никто не обращает внимания. И они идут по темным коридорам, где свет так слабо виден, как на картинах голландских мастеров…
