Марина Москвина - Зеленые горы и белые облака
Последние слова его были:
- Клара, жизнь - это фарс!..
Леонтий горевал, устроил хорошие похороны, поминки в ресторане. Тесть искренне считал его большим артистом, с удовольствием посещал новогодние детские утренники и восхищался Леонтием в роли Деда Мороза.
- В жизни мужчины бывает три периода, - шутил Максим Максимыч, добродушно похлопывая зятя по плечу, - когда он верит в Деда Мороза, когда не верит и когда он сам Дед Мороз!..
Леонтий был Дедом Морозом - от бога. Особенно раздобрев, округлившись, прибавив в весе - с медведем, с трубой!
В трубу Топтыжке он закладывал бутылку с молоком, рассчитанную по секундам на всю партитуру. Тот лихо вскидывал инструмент на первой ноте и не опускал - до финиша.
Леонтий играл за двоих, он владел редкой техникой двойного звука.
Однажды кто-то крикнул из зала:
- Медведь халтурит!
- Почему? - спросил Леонтий.
- На кнопки не нажимает!..
Леонтий сурово сдвинул брови и произнес в микрофон:
- Он вам что - Армстронг?!
Любой спектакль эта пара джазменов с легкостью доводила до триумфа. Едва они появлялись на сцене - публика устраивала им бешеную овацию. Леонтий в театре был самый колоритный, самый даровитый, наделенный благородной внешностью, сценическим обаянием и поразительным голосом, который отличишь среди тысячи.
Не удивительно, что вскоре ему доверили роль дедушки Дурова - Леонтий стал жутко на него похож. Причем он нарочно форсировал это сходство: усы так же кверху закручивал, шаровары по колено, пышный воротник, белые чулки, туфли с бантами, шутовской колпак...
Дело дошло до того, что Леонтия, Огурца и Топтыжку отправили на гастроли в Монте-Карло. Леонтий сел в самолет, разодетый в пух и прах - в новом плаще и шляпе. Только взлетели и убрали шасси, сломался двигатель.
Три с половиной часа они летали кругами - сжигали горючее. Уже в салон вышли все стюардессы с широкими улыбками и начали со страшной силой предлагать бесплатное спиртное, уже он получил в подарок от Аэрофлота "Шанель № 15"... Короче, Леонтий выбрался из самолета такой пьяный - он даже не понял, что никуда не улетел. А все смотрел по сторонам и удивлялся, как Монте-Карло похоже на Москву.
"...И местные жители - представляешь, Мальвин? - меня больше всего
удивило - разговаривают по-русски!.."
- Теперь я буду жить вечно, как Огурец! - он мне говорил после этого
случая. - Пойду на пенсию, сяду с собакой у винного, брошу на землю шляпу и за небольшую плату стану показывать фокусы.
- Огурец у меня постарел, - жаловался Леонтий. - Совсем глухой стал, не слышит команды. Я думал, как же мы будем работать - без звукого сигнала? А он - по глазам: на какую игрушку я посмотрю, ту и берет. И по губам определяет, что я у него спрашиваю. Усядется на пенечке - морда седенькая, ушки седые...
К двум прибавить два?
Лает четыре раза.
К двум прибавить три?
Лает пять.
Что тебе принести, Леонтий? Вон того резинового ежика? Пожалуйста. Кого-кого? Повтори? Плюшевого тигра? Будьте любезны!..
В некий день некоего месяца некоего года мы встретились весной, на Масленицу. Леонтий ждал меня на Тверской с букетом безудержно красных гвоздик, такие бодрящие алые гвоздики любила моя бабушка, революционерка.
- Эти гвоздики, - гордо сказал Леонтий, - я купил тебе заблаговременно на Киевском вокзале, они там всего по пятерке, а тут - девятнадцать рублей!
Оказывается, Леонтий к моему приходу напек блинов.
Так мы сидели с ним, ели блины с медом, запивая хересом, понятия не имея, что видимся в последний раз.
А может быть, я ошибаюсь, как самурай, который пометил на борту лодки то место, куда упал в реку меч.
Леонтий иногда позванивал: на Новый год - обязательно! И на дни рождения. Однажды я услышала голос Леонтия в трубке - спокойный, приветливый, как всегда.
- Мальвин, - сказал он, - ты только не пугайся: у меня там какие-то затемнения в легких. Но это ничего не значит. Умирать я не собираюсь.
- Леонтий, - говорю. - Не умирай. Не умирай, я тебя прошу!
- Договорились, - ответил он. - Я к тебе по делу: завтра будет спектакль в театре "Апарте" на Арбатской. Пьеса по анекдоту - комедия, про то, как одна женщина подумала, что ее собака загрызла кролика у соседа. А она не загрызла, он сам умер, этот кролик, и сосед его в землю закопал. А собака его откопала и принесла своей хозяйке. А хозяйка подумала, что загрызла ее собака. Ну, она его привела в порядок...
- Кого? - Я спрашиваю в отчаянии.
- Да кролика! И незаметно посадила обратно в клетку, как ни в чем не бывало, понимаешь? Чтобы сосед подумал, что его кролик умер в своей постели. Сосед возвращается - видит, кролик, которого он закопал, потому что тот умер, опять сидит, чистенький, пушистый, у себя в клетке. Только мертвый.
- Какой ужас! - говорю я.
- Это анекдот! - воскликнул Леонтий. - Ты совсем потеряла чувство юмора. У меня там звери работают - пудель и кролик. Но не в этом суть. В главной роли потрясающая актриса - Инга. Ты не поверишь - она даже попой играет! Такая талантливая. Столько премий наполучала! На всех фестивалях. Ее ждет великое будущее. Мальвин, может, ты придешь? В финале в костюме дедушки Дурова я выхожу на поклон. Хотя вообще я сейчас в больнице, но меня отпускают на субботу с воскресеньем...
Я говорю:
- Леонтий, умоляю, дай я приду к тебе в больницу или домой. Только не в театр! Я его разлюбила, Леонтий!
И еще - я не стала, конечно, ему говорить, но какая-то юная актриса, которая понравилась любвеобильному Леонтию, наверняка не произвела бы на меня ни малейшего впечатления.
Слышу, он замолчал. Бывает такое оглушительное молчание - что хочется заткнуть уши или накрыться с головой одеялом.
- Не надо в больницу, - сказал он после паузы. - Ко мне Соня ходит, все мне приносит. И такая ласковая, заботливая. Хоть опять на ней женись! Если б не антибиотики, облучение, радиобомбежка!.. - и он запел:
"Я теперь скупее стал в желаньях..."
- Мальвин, - вдруг он окликнул меня, - напомни, кто в гробу лежал в костюме Фигаро? Жерар Филип? А я буду - в костюме Деда Мороза!.. Или дедушки Дурова!
Три тысячи лет я воспеваю дружбу и отшельничество, тяготы дальних походов и тоску одинокой женщины, размышляю о смысле жизни человека в этом бренном мире, о полях и садах, огородах и водах. Очищая сердце, пытаюсь обнаружить в нем семена мудрости, узреть облик дракона, след улетевшей птицы.
А тут услышала стихотворение, и так оно мне пришлось по душе, как будто я сама его сочинила.
Флейта звучит,
берег другой впереди.
С другом простился,
пора заката близка.
Глянул назад
над озером в вышине
зеленые горы
и белые облака1.
Ибо какое-то странное видение время от времени посещает меня - якобы в уезде Лантянь встретила я искреннего друга, отшельника, чья душа наполнена светом, а ум - сотней чистых помыслов. Подобно мыши и птице, не в силах выразить свои чувства, мы танцуем от радости и не можем остановиться.
Дальше я везу его на лодке на другой берег озера, чтобы ночь не застала его в пути. И в сумерках уже высаживаю на берег. Мы с ним прощаемся. Я отталкиваюсь веслом от пристани, плыву, не оборачиваюсь, но точно знаю, что он стоит и смотрит мне вслед, что он не уйдет, пока я не пропаду из виду.
Тогда я беру флейту и посреди озера, бросив весла, играю ту нашу мелодию, он знает какую. Оборачиваюсь - а там уж нет никого: лишь одинокий, пустынный берег и вот эти самые, туды их в качель, зеленые горы и белые облака.
В Уголке Дурова на сцене Театра зверей происходило прощание с Леонтием. Леонтий - в смокинге, белой рубашке и красной бабочке - выглядел светло и торжественно, как будто приготовился вести детский утренник.
Сквозь траурную музыку прорывались ликующие звуки фонограммы спектакля, который шел на соседней сцене. Его никак нельзя было отменить - билеты-то распроданы! Смех и рукоплескания неслись - с той сцены на эту, медвежий рев и ржание лошадей. Актеры, отработав номер, в гриме, в клоунских костюмах, запыхавшись, взбегали по лесенке и вставали у гроба в почетный караул.
Над этой карнавальной мизансценой на экране возник Леонтий, живой, с белой бородой, в красной шубе и шапке, отороченной белой ватой, а с ним Топтыгин и Огурец. В последний раз - втроем - они вышли на сцену и поклонились.
Еще минуту или две на экране оставалось сияющее лицо Леонтия, словно из того, неведомого нам уже измерения он услышал наши аплодисменты.
- После тяжелой продолжительной болезни... скончался... - начал панихиду дежурный распорядитель. - Кто хочет проститься... - И он показал на микрофон.
Тут к изголовью Леонтия с корзинкой роз приблизилась девушка, хотя, если называть вещи своими именами, она выскочила из толпы, как черт из таберки.
- Он не болел! Он сгорел!.. Мгновенно! Мы не успели опомниться! - Она вдохнула и задержала дыхание, будто ей не хватало воздуха. - Не знаю, Леонтий Сергеич нас полюбил или нет... А мы, актеры театра "Апарте", его на всю жизнь полюбили!..
