Борис Екимов - Мальчик на велосипеде
- Кто там?! Входите, открыто! - крикнул мальчик и сам выскочил в коридор. - Это вы? - в растерянности замер он в светлом дверном проеме, а затем отступил.- Заходите.
Пузатая лампочка сияла под потолком, освещая пустую комнату. Глаза Хурдина, так привыкшие к иному убранству, шарили по голым стенам, словно чего-то искали. Но что найти он мог?.. Стол да две табуретки, кровать-раскладушка с выгоревшим брезентом.
- В гости к вам решил зайти,- объяснил Хурдии. - Одному скучно, знакомых нет.
- Проходите.
Мальчик был в том же застиранном костюмчике, зато сестренка его разгуливала босая и, считай, голышом.
- Платье с нее еле стянул,- объяснил мальчик. - Постирать.
- Мой платье,- указала сестренка на бордовую свою гордость, что сушилось здесь же. - Ка-асивое.
- Красивое,- подтвердил Хурдин.
Сев посреди комнаты на табурет, он поставил сумку и сказал мальчику:
- Я тут принес... Вареников поешьте. Хорошие.
- Мы ужинали,- ответил мальчик.
- Ну, потом, завтра... - Хурдину было неловко. Он сумку раскрыл. - Тут вот... Тут конфеты, книжку, может, почитаешь.
- Ки-ижка? - бросилась девочка к Хурдину и замерла, увидев в руках его красивую книжку с картинкою на обложке. - Мой ки-ижка,- подняла она молящие глаза.
И Хурдин ее успокоил:
- Тебе, тебе.
Девочка, прижав книгу к груди, на мгновение замерла, а потом затопотила вокруг стола:
- Мой ки-ижка, мой.
- Так книжки любит,- оправдал ее брат, провожая взглядом.
Кастрюльку с варениками он убрал за печку, к сладостям отнесся сдержанно, сказав: "Ленка погрызет", на яркую коробку с фломастерами глядел недоуменно, потом спросил:
- Карандаши?
- Фломастеры,- объяснил Хурдин. - Тоже рисовать. Давай бумагу.
И на принесенном листе почиркал фломастером.
Мальчик заметно крепился, но сдержать своего волнения не мог. Он провел синюю линию, а рядом зеленую, потом быстро нарисовал красный трактор и в небе солнце и синие облака. С трудом остановился и глянул на Хурдина с такой откровенной радостью, что Хурдину стало не по себе.
- Здорово! Лучше карандашей,- проговорил мальчик.- Спасибо. Дорогие, наверно.
- Да ничего, что ты... В городе сейчас все такими рисуют.
- У нас нет.
Между тем девочка, положив на кровать книжку, осторожно листала ее, негромко бормоча:
- Ехаи медведи, на ве-исипеде. А за ними кот, задом напе-ёт.
- Она что, читает? - удивился Хурдин.
- Да нет, это так. . . - усмехнулся мальчик.
- Читаю кижку. - Услыхала его сестра. - Мой кижка.
- Читаешь, читаешь, молодец.
Мальчик с фломастерами не мог расстаться, он перебирал их, яркую коробку трогал и говорил:
- Я буду не всегда ими. А когда чего-нибудь хорошее, чего-нибудь главное нарисовать. В школе. А может, и так. Школа ведь не скоро.
Увидев, что мальчик оттаял и уже не дичится его, Хурдин сказал:
- Вы, может, поедите вареники, они еще теплые? Пока свежие, а?
- Поедим,- улыбнулся мальчик. - Ленка! Вареники будем есть?
- Ва-еники будем... - согласно повторила девочка.
- Сейчас разогрею на сковороде.
Оставив фломастеры и бумагу, мальчик метнулся к печке, а потом в коридор, где газовая плита стояла, и через пять минут уже шкворчали на столе вареники, тонущие в масляной и каймачной жиже.
Ели ребята хорошо.
- Мы кашу все варим,- рассказывал мальчик.
- Са-адкую,- прижмурилась сестренка.
- Вареники, конечно, лучше,- похвалил он и, подумав, добавил: - Вот мамка придет, напишет заявление, колхоз нам корову продаст, в рассрочку.
- А прокормите?
- Прокормим. Косить еще долго можно, все лето. Будем кормить. Нам молоко нужное,- объяснил он. - Малышам. С молоком они не будут болеть.
Ребята ели, а Хурдин понемногу оглядывал их жилье. Хотя глядеть было особо не на что. Комната совсем пуста. В кухонке, за печкой, лишь кровать с ватным одеялом да какая-то одежонка на вешалке. Не на что было глядеть. Пододвинув к себе лист бумаги, Хурдин стал рисовать единственное, что умел,- самолеты. Они у него ловко получались. Один, а потом другой. Мальчик взглянул на рисованное и похвалил:
- Красиво.
А потом, убирая со стола, словно ненароком обмолвился:
- Я тоже самолет делаю.
- Самолет? - удивился Хурдин.
- Ну, не самолет, а такое... Буду летать. Такую штуку я делаю.
- Какую?
Хурдину стало любопытно. Что мог придумать этот мальчуган?
- Вот здесь у меня.
Мальчик включил свет в кухонке, за печкою. Хурдин пошел туда и тут же посмеялся над собой. Конечно же мальчик ничего не придумал. Это были обычные крылья, большие крылья из белых гусиных перьев.
Слажены они были неважно, каркас из велосипедных спиц и сетки. Но, взяв одно крыло в руки, Хурдин понял, какую долгую работу делал мальчик. Каждое перо было подобрано и аккуратно прилажено на свое место тонкими капроновыми нитями. Крылья были готовы. Взмахнув одним из них, Хурдин почуял его непрочность.
Взяв оба крыла, Хурдин понес их в комнату. Мальчик, следуя за ним, покорно ждал.
- Я их давно делаю,- сказал он. - Придумал и делаю.
- А как же ты хочешь полететь? С крыши?
- Нет, с велосипеда. Я давно придумал. На Вихляевской горе есть такое место. Когда из школы едешь домой, к хутору, там есть такой прыжок. На половине. Там на велосипеде-то подлетаешь,- вскинул мальчик руки,- прямо вверх. А если с крыльями. Разогнаться с самого верха, а на прыжке крылья раскрыть, велосипед бросить и запросто...
Глаза мальчика широко раскрылись, и в них было такое ожидание радости, что Хурдин не смог его огорчить.
- Да, да,- подтвердил он. - Хорошие крылья, должен полететь.
Сияющий и такой благодарный взгляд был ему наградой, что Хурдин почуял подступающие слезы и опустил глаза. Скрывая волнение, он крылья разложил на столе и стал рассматривать их, прикидывая, стал глядеть и говорить:
- Так, так... Вообще-то надо бы увеличить...
- У меня еще перья есть,- с готовностью ответил мальчик.
- Это хорошо... Но жесткость надо увеличивать и крепления посерьезней. Иначе...
- Но я полечу?! - почуяв недоверие, спросил мальчик, и голос его дрогнул.
- Полетишь, полетишь,- успокоил его Хурдин, потому что иного говорить было нельзя.
Они просидели допоздна, так и эдак прикидывая и соображая. Нужно было каркас изменить, размер крыльев и крепления.
Хурдин спохватился чуть не в полночь. Девочка уже спала на раскладушке, обняв книжку. Она спала, несмотря на яркий свет, и Хурдин сказал:
- Надо бы ее туда перенести, в кухню.
- Нельзя,- ответил мальчик, - Она боится.
- Чего боится?
- Без света. Папка напугал. Так и жгем всю ночь.
От крыльев, от волшебной мечты, от полета одним разом вернулся Хурдин на эту землю. Вернулся и сказать ничего не мог. Лишь вздохнул и безотчетным движением опустил на плечо мальчика руку. Мальчик его ласку принял.
И потом, в летней рассеянной тьме, на улице, всласть накурившись после долгого воздержания, и дома, в постели, Хурдин думал и думал о мальчике. О мальчике и о крыльях его. О крыльях и о Викторе. О Викторе и о себе.
Мальчик пусть полетит, пусть попробует, раз хочется. Не много у него в жизни радости, пусть будет хоть эта. Упадет - не беда. Но в коротком мгновенье почует сладость полета. И это будет надолго, на всю жизнь. Пусть летит.
И жаль, что Виктора нет теперь, он бы понял и загорелся, он бы помог. И мальчик бы ему помог. Вернуться в далекое детство, и горечь жизни, усталость ее - всю растопить в капле живой воды, в капле радости, принесенной оттуда. И снова жить.
Думалось и о себе. Нынешнем и в далеком детстве.
И все виделось, как мчались они наперегонки по Вихляевской горе и вниз. Камагор на дамском своем велосипеде, Витек... и почему-то мальчик, Сережа. Но это уже во сне.
С крыльями колдовали день, и другой, и неделю. Мать начала коситься и ворчать. Незаметно подходило время отъезда, а еще не были у сестры, у дядьев. Хурдин увлекся, ездил на центральную усадьбу и даже в райцентр, добывая материалы. Давно уж он не работал с таким азартом. О мальчике что говорить...
И наконец все было готово.
Вечером Хурдин ушел от Сережи, сговорившись отоспаться как следует, а уж потом ехать на Вихляевскую гору.
Он проснулся чуть свет. Мать поднималась корову доить, чем-то громыхнула, и Хурдин проснулся.
Утро было росное. На дворе по седой траве гусынке тянулись темные полосы материнских следов. Солнце еще не поднялось, и алый пожар его полыхал на полнеба.
- Поднялся, сынок? - спросила мать. - Иди парного попей.
Опорожнив банку теплого пенистого молока, Хурдин решил больше не ложиться. Когда-то еще он поднимется рано, да и поднимется ли? Он вышел на забазье и глядел, как тухнет заря и встает солнце. Как тает золотистый туман над речкою.
Мать прогнала в стадо корову и коз. А Хурдин, не дожидаясь завтрака, сел на велосипед и покатил к Вихляевской горе. "Я быстро",- сказал он матери. Он решил еще раз поглядеть на то место, откуда полетит мальчик.
От колхозного сада, вдоль светлой березовой лесополосы Хурдин набирал и набирал скорость, чтобы выскочить на гору повыше. И поднялся почти до "прыжка", до бугра на склоне. И снова убедился, что ничего страшного не случится. Если и упадет мальчик, то в густую пшеницу. А такое ли видала Вихляевская гора.
