Марк Алданов - Ключъ
Старый, низенькiй, грязноватый трактиръ всeмъ понравился чрезвычайно. Дамы имeли самое смутное понятiе о трактирахъ. Въ большой, теплой комнатe, выходившей прямо на крыльцо, никого не было. Немного пахло керосиномъ. Когда выяснилось, что огромная штука у стeны есть машина, а со скамьи всталъ заспанный п?о?л?о?в?о?й, котораго Березинъ назвалъ м?а?л?ы?й и б?р?а?т?е?ц?ъ ?т?ы ?м?о?й, дамы окончательно пришли въ восторгъ, и даже Глафира Генриховна признала, что въ этомъ заведенiи есть свой стиль.
-- Ахъ, какъ тепло! Прелесть!
-- Здeсь надо снять шубу?
-- Разумeется, нeтъ.
-- Отчего же нeтъ? Mesdames, вы простудитесь,-- сказалъ Березинъ, сдвигая два стола въ углу.-- Ну, вотъ, теперь прошу занять мeста.
-- Право, я страшно рада, что насъ сюда привезли. А вы рады, Сонечка?
-- Ужасно рада, Мусенька! Это прямо прелесть?
-- Господа, я заказываю чай. Всe озябли.
-- Папиросъ!..
-- Слушаю-съ. Какихъ прикажете?
-- Папиросъ!..
-- Ну-съ, такъ вотъ, голубчикъ ты мой, перво-на-перво принеси ты намъ чаю, значитъ, чтобъ согрeться,-- говорилъ Березинъ: онъ теперь игралъ купца, очевидно подъ стиль трактира. Дамы съ восторгомъ его слушали.
-- Слушаю-съ. Сколько порцiй прикажете? -- говорилъ еще не вполнe проснувшiйся половой, испуганно глядя на гостей.
-- Сколько порцiй, говоришь? Да ужъ не обидь, голуба, чтобъ на всeхъ хватило. Хотимъ, {407} значитъ, себя чайкомъ побаловать, понимаешь? Ну, и бубликовъ тамъ какихъ-нибудь тащи, што-ли?
-- Слушаю-съ.
-- Папиросъ!..
-- А затeмъ, братецъ ты мой, откупори ты намъ эту штучку. Своего, значитъ, кваску привезли... И стаканы сюда тащи.
-- Слушаю-съ... За пробку съ не нашей бутылки у насъ пятнадцать копeекъ.
-- Пятиалтынный, говоришь? Штой-то дороговато, малый. Ну, да авось осилимъ... И ж-жива!
Отпустивъ малаго, Березинъ засмeялся ровнымъ, негромкимъ смeхомъ.
-- Нeтъ, право, онъ очень стильный.
-- Здeсь дивно... Григорiй Ивановичъ, положите туда на столъ мою муфту.
-- Ага! Прежде "ну, и умрите", а теперь "положите на столъ мою муфту"?.. Богъ съ вами, давайте ее сюда, ваше счастье, что я такой добрый.
-- И такой пьяный...
-- Вамъ нравится здeсь, Вивiанъ? Вы не сердитесь, что мы все время говоримъ по русски?
-- О, нeтъ, я понимаю... Мнe такъ нравится!..
Клервилль дeйствительно былъ въ восторгe отъ поeздки, въ которой могъ наблюдать русскую душу и русскiй разгулъ. Самый трактиръ казался ему точно вышедшимъ прямо изъ "Братьевъ Карамазовыхъ". И такъ милы были эти люди! "Она никогда не была прекраснeе, чeмъ въ эту ночь. Но какъ, гдe сказать ей?" -думалъ Клервилль. Онъ очень волновался при мысли о предстоящемъ объясненiи, объ ея отвeтe; однако, въ душe былъ увeренъ, что его предложенiе будетъ принято.
-- Мосье Клервилль, давайте помeняемся мeстами, вамъ будетъ здeсь у?д?о?б?н?e?е,-- предложила {408} Глафира Генриховна.-- Григорiй Ивановичъ, несутъ ваши папиросы. Слава Богу, вы перестанете всeмъ надоeдать...
-- Господа, кто будетъ разливать чай?
-- Глаша, вы.
-- Я не умeю и не желаю. И пить не буду.
-- Напрасно. Чай великая вещь.
Никоновъ жадно раскуривалъ папиросу.
-- Григорiй Ивановичъ, дайте и мнe,-- пропeла Сонечка.-- Я давно хочу курить.
-- Сонечка, Богъ съ вами! -- воскликнула Муся.-- Я мамe скажу.
-- А страшное честное слово? Не скажете.
Она протянула руку къ коробкe, Никоновъ ее отдернулъ. Сонечка сорвала листокъ.
-- Господа, это стихи.
-- Стихи? Прочтите.
-- Отдайте сейчасъ мой листокъ.
-- Григорiй Ивановичъ, не приставайте къ Сонечке. Сонечка, читайте.
"Въ дни безвременья, безлюдья
Трудно жить -- кругомъ обманъ.
Всeмъ стоять намъ надо грудью,
Закуривъ родной "Османъ".
-- "Десять штукъ -- двадцать копeекъ",-- прочла нараспeвъ Сонечка.
Послышался смeхъ.
-- Какъ вы смeли взять мой листокъ? Ну, постойте же,-- грозилъ Сонечкe Никоновъ.
-- Mesdames, на моей коробкe еще лучше,-- сказалъ Березинъ.-- Слушайте:
"Ручеечки вспять польются,
Злое сгинетъ навсегда,
Пeсни "Пери" раздадутся,
Такъ потерпимъ, господа".
{409}
-- "Десять штукъ -- двадцать копeекъ".
Смeхъ усилился. Настроенiе все поднималось.
-- Господа, ей-Богу, это лучше "Голубого фарфора"!
-- Какая дерзость! Поэтъ, пошлите секундантовъ.
-- Слышите, злое сгинетъ навсегда. Горенскiй, собственно, говорилъ то же самое.
-- Ахъ, какъ жаль, что князь съ нами не поeхалъ.
-- Господа, несутъ шампанское.
-- Несутъ, несутъ, несутъ!
-- Вотъ такъ бокалы!
-- Наливайте, Сергeй Сергeевичъ, нечего...
-- Шампанское съ чаемъ и съ баранками!
-- Я за чай.
-- А я за шампанское.
-- Кто какъ любитъ...
-- Кто любитъ тыкву, а кто...
-- Ваше здоровье, mesdames.
-- Господа, мнe ужасно весело!
-- Вивiанъ...
-- Муся...
-- Сонечка, я хочу выпить съ вами на ты.
-- Вотъ еще! И я вамъ не Сонечка, а Софья Сергeевна.
-- Сонечка Сергeевна, я хочу выпить съ вами на ты... Нeтъ? Ну, погодите же!
-- Григорiй Ивановичъ, когда вы остепенитесь? Налейте мнe еще...
-- Mesdames, я пью за русскую женщину.
-- О, да!..
-- Лучше "за того, кто "Что дeлать" писалъ"?
-- Выпила бы и за него, да я не читала "Что дeлать".
-- Позоръ!.. А я и не видeла!
-- Можно и не читамши и не видeмши. {410}
-- Мусенька, какая вы красавица. Я просто васъ обожаю,-- сказала Сонечка и, перегнувшись черезъ столъ, крeпко поцeловала Мусю.
-- Я васъ тоже очень люблю, Сонечка... Витя, отчего вы одинъ грустный?
-- Я нисколько не грустный.
-- Отчего-жъ вы, милый, все молчите? Вамъ скучно?
-- Атчиго онъ блэдный? Аттаго что бэдный...
-- Выпьемъ, молодой человeкъ, шампанскаго.
Сонечка вдругъ пронзительно запищала и метнулась къ Никонову, который вытащилъ изъ ея муфты крошечную тетрадку.
-- Не смeйте трогать!.. Сейчасъ отдайте!
-- Господа, это называется: "Книга симпатiй"!
-- Сiю минуту отдайте! С-сiю минуту!
-- Что я вижу!
-- Муся, скажите ему отдать! Сергeй Сергeевичъ...
-- Григорiй Ивановичъ, отдайте ей, она расплачется.
-- Господа, здeсь цeлая графа: "Боже, сдeлай такъ, чтобы въ меня влюбился"... Дальше слeдуютъ имена: Александръ Блокъ... Собиновъ... Юрьевъ... Не царапайтесь!
Всe хохотали. Сонечка съ бeшенствомъ вырвала книжку.
-- Сонечка, какая вы развратная!
-- Я васъ ненавижу! Это низость!
-- Я вамъ говорилъ, что отомщу. Мессалина!
-- Я съ вами больше не разговариваю!
-- Сонечка, на него сердиться нельзя. Онъ пьянъ такъ, что смотрeть гадко... Налейте мнe, еще, поэтъ.
-- Повeрьте, Сонечка, вашъ Донъ-Жуанскiй списокъ дeлаетъ вамъ честь. {411}
-- Господа, а вы знаете, что здeсь былъ убитъ Пушкинъ? -- сказалъ Березинъ.
Вдругъ наступило молчанiе.
-- Какъ? Здeсь?
-- Не здeсь-здeсь, а въ двухъ шагахъ отсюда. Съ крыльца, можетъ быть, видно то мeсто. Хотя точнаго мeста поединка никто не знаетъ, пушкинiанцы пятьдесятъ лeтъ спорятъ. Но гдe-то здeсь...
Большинство петербуржцевъ никогда не было на мeстe дуэли Пушкина. Муся полушопотомъ объяснила по англiйски Клервиллю, что сказалъ Березинъ.
-- ...Нашъ величайшiй поэтъ...
-- Да, я знаю...
Онъ дeйствительно зналъ о Пушкинe,-- видeлъ въ Москвe его памятникъ, что-то слышалъ о мрачной любовной трагедiи, о дуэли.
-- Мeсто, на которомъ былъ убитъ Пушкинъ, ничeмъ не отличается отъ мeста, на которомъ никто не былъ убитъ,-- произнесъ съ разстановкой Беневоленскiй.
-- Это очень глубокомысленное замeчанiе, сказала Муся, не вытерпeвъ. Она встала.
-- А вы знаете, господа, здeсь очень душно и керосиномъ пахнетъ... У меня немножко кружится голова.
-- У меня тоже.
-- На воздухe пройдетъ... Но поздно, друзья мои, пора и во-свояси...
-- Въ самомъ дeлe, пора, господа.. Такъ вы говорите, съ крыльца видно?
Муся открыла дверь. Пахнуло холодомъ. Березинъ подозвалъ полового. Муся вышла на крыльцо. Справа жалостно звенeлъ колокольчикъ отъeхавшей тройки. Слeва у сосeдней лавки уже вытягивалась очередь. Дальше все было занесено снeгомъ. {412}
"Нeтъ, ничего не видно... Онъ, однако, не вышелъ за мною"...-- подумала Муся. Вдругъ сзади сверкнулъ свeтъ и она, замирая, увидeла Клервилля.
-- Ахъ, вы тоже вышли, Вивiанъ? -- спросила она по англiйски.-- Нeтъ, отсюда ничего не видно... Смотрите, это очередь за хлeбомъ. Бeдные люди, въ такой холодъ! Вeрно, у васъ въ Англiи этого нeтъ?
Онъ не сводилъ съ нея глазъ.
-- Какая прекрасная ночь, правда? -- сказала она дрогнувшимъ неожиданно голосомъ.-- "Да, сейчасъ, сейчасъ все будетъ сказано",-- едва дыша, подумала Муся.
-- Я вышелъ, чтобъ остаться наединe съ вами... Мнe нужно вамъ сказать... Намъ здeсь помeшаютъ... Пройдемъ туда...
Видимо очень волнуясь, онъ взялъ ее подъ руку и пошелъ съ ней въ сторону, по переулку. Черезъ минуту онъ остановился. Снизу прiятно пахло печенымъ хлeбомъ. Было почти темно. Людей не было видно. "Неужели у мeста дуэли Пушкина?.. Это было бы такъ удивительно, память на всю жизнь... Нeтъ, это простой переулокъ.. Стыдно думать объ этомъ... Сейчасъ все будетъ кончено... Но что ему сказать?" -- пронеслось въ головe у Муси.
-- Муся, я люблю васъ... Я прошу васъ быть моей женою.
