Наум Фогель - Капитан флагмана
- Почему ты сбрасываешь со счета заключение нашей лаборатории?
"Интересно, что он скажет, когда я покажу ему заключение Шумилиной? думал Багрий. - Куда могла уехать Галина?.."
Багрий набрал номер Гармаша. Длинный сигнал. Один, второй, третий. Они всегда казались ему равнодушными, эти однообразные гудки, а сейчас они почему-то напоминали стон. Он долго сидел, прислушиваясь к сигналам, ожидая, что вот сейчас они оборвутся, раздастся щелчок и послышится голос Сергея или Галины. Но трубка только стонала.
"Без паники, старик. Надо позвонить Тарасу Игнатьевичу. Домой? - Он посмотрел на часы. - Нет, пожалуй, во Дворец культуры. Если собрание не закончилось, попросить к телефону".
Трубку сняла женщина. Багрий назвал свою фамилию. Она сразу же узнала его.
- Слушаю вас, Андрей Григорьевич... Заканчивается... Неловко будет: он ведь в президиуме... Что передать ему?
- Скажите, что я его жду... Нет, я буду у Гармаша, у Сергея Романовича. Вы скажите, чтобы он сразу же ехал туда.
46
Галина плохо понимала, что с ней творится, когда выбежала на улицу. Первое, что дошло до сознания, было ощущение погони. Ей даже чудилось, что ее окликнули. Она увидела зеленый огонек такси и вскинула руку.
- Куда? - спросил таксист, когда она хлопнула дверцей.
- Прямо.
- А сейчас? - спросил он, когда они подъехали к перекрестку.
- Направо, до самого конца, - сказала Галина.
- Направо и до самого конца, - повторил таксист тем безразличным тоном, с каким повторяют адреса только таксисты: все равно куда ехать, лишь бы ехать.
Галина смотрела сквозь стекло автомобильной дверцы на улицу. В стекле одновременно виднелись и шофер, и освещенная панель с приборами, и все то, что мелькало по ту сторону, - огромные витрины, огни реклам, массивный, отодвинутый в глубину корпус медицинского института с мрачноватыми серыми колоннами у главного входа, легкое здание музыкального училища.
- Кузнецкий мост, - сказал таксист. - Дальше - Крамольный остров.
- Езжайте дальше, - сказала Галина.
- Судостроительный?.. Жилмассив корабелов?.. Гидропарк?..
- Гидропарк, - произнесла Галина, абсолютно не вникая в смысл того, что говорит, и думая только о том, чтобы как можно подольше оставаться в такси. Она смутно понимала, что происходит с ней: знала только, что случилось нечто ужасное. Куда более ужасное, чем то, о чем ее так долго допрашивал вчера и сегодня Будалов. Она поймала себя на том, что все время повторяет одно и то же: "Ураган... Безумный ураган... Безумный ураган мыслей..."
- Приехали, - на этот раз уже твердо произнес водитель.
Она сидела несколько секунд не шевелясь, глядя перед собой в темноту, окружающую свет фар, потом расплакалась и нерешительно вышла. Остановилась, не отпуская дверцы.
- Может быть, не сюда? - спросил водитель.
- Сюда, сюда, - поспешила ответить она. - Большое спасибо, - и хлопнула дверцей.
Таксист подождал немного - не раздумает ли? - потом включил скорость. Машина рванула и умчалась.
Галина осмотрелась. Куда это она попала?.. Ах да, она же сюда и хотела. Это же пляж. Тот самый пляж, куда она впервые пришла тогда с Сергеем. Точно так же светились тогда высоко вскинутые в небо фонари. На песке вырисовывались паучьи тени пляжных грибков. Вдали возвышался, весь в разноцветных огнях, мост Космонавтов. Только тогда на душе у нее было легко, ясно, радостно-тревожно, а сейчас - ураган. Ураган мыслей. Ураган чувств. Почему ураган?.. Ах да, так называется тот рассказ Драйзера. Как ее звали, эту девушку? Ведь они вспоминали тогда о ней с Сергеем. Как же звали эту девушку? "У меня ведь хорошая память на фамилии. На имена и фамилии. Почему же я вдруг забыла? Неважно. "Мир не может этого понять. Слишком стремительно течение жизни..." Кто это сказал? Сергей?.. Нет, Драйзер. Сергей сказал: "Самоубийство всегда отвратительно. Отвратительно и глупо". Он умный, мой Сергей. Умный и человечный. "Самоубийство всегда отвратительно". А убийство?.. Будалов прав: это убийство. И в газете тоже все правильно... Опухоль была доброкачественной. Не рак, а доброкачественная опухоль. Завтра об этом узнают все. Узнает отец. Ему придется уехать, оставить завод. Столько горя сразу. Горя и позора. И Сергей должен будет уехать. Один. Как он теперь будет, совсем один. И Будалов узнает. Будалов... Он так хотел мне помочь, а теперь один исход..."
Она представила себе суд, лица близких людей в зале заседаний, их глаза и застонала. И на работе... Да нет же, она никогда уже не наденет белый халат... Ей никогда не позволят... Да и сама она не посмеет. Как же быть, как вернуться домой и вообще - как жить? А должна ли она жить после всего? "Мягкая, ласкающая влага поднялась до ее губ, еще выше..." Нет, нет, только не это! Она не имеет права, это отвратительно. Отвратительно и глупо. Но что же делать тогда? А что-то нужно же делать... Она брела вдоль пустынного берега, глядя на ажурные пролеты моста Космонавтов, освещенные огнями, и плакала...
Большой зал Дворца кораблестроителей... Сцена - легким полукружьем. И ряды кресел повторяют этот полукруг, уходят вдаль амфитеатром. Балконы выставились вперед двойным козырьком, огибая зал... На балконах - семьсот. В зале - тысяча восемьсот. Две с половиной тысячи. Снаружи - металл и стекло. Веет холодок даже в летний зной. А внутри уютно. Одинаково тепло и зимой и летом. Мягкий свет, кондиционированный воздух... Нелегко было "отгрохать" такой. Когда обсуждали проект, даже сам Ватажков, который любил размах во всем, усомнился: "А надо ли тебе, Тарас Игнатьевич, такой громадный?" Оказалось, надо.
Вот он, рядом сидит, Ватажков. Спокойный, всегда собранный, как начальник штаба фронта. А что, он ведь и должен быть таким.
Выступает секретарь ЦК. Когда в прошлый раз награждали, приехал первый. А сегодня - этот. И вместо министра - тоже заместитель. Первый секретарь ЦК в Москве сейчас. А министр уехал в Комсомольск-на-Амуре. Да и не важно все это. И у тех, что приехали, полномочия решать все, что нас интересует: и ассигнования на строительство двух домов для малосемейных решено отпустить, и перебои с доставкой металла ликвидировать, и санаторный корпус в Благодатном... "Может, если бы я был, удалось еще и на пионерский лагерь выколотить. Ничего, потом. А пока достаточно и того, что отпущено".
- Я понимаю, тебе трудно сейчас, - наклонился к Бунчужному Ватажков, но выступать все же придется.
Тарас Игнатьевич кивнул. Посмотрел на поджарого, лобастого заместителя министра, прислушался к его словам. "Этому легко выступать - о простых вещах говорить. Но так говорит, что всем интересно. Морской транспорт обеспечивает три четверти международных грузовых перевозок. Насчитывает больше пятидесяти тысяч кораблей... В сорок раз экономичнее воздушного... Это его конек морские перевозки в мировом масштабе. Сейчас он скажет, что наш советский Морской Флот вышел на второе место в мире. И сколько судов, скажет... Ну вот, я же знал. А сейчас он станет говорить о том, что нынешняя судостроительная промышленность у нас одна из наиболее развитых, о научно-исследовательских институтах, производственной базе, кадрах, учебных заведениях... Надо бы поближе к заводу институт перенести, на Крамольный остров. Почему это мне раньше в голову не пришло?.. Сейчас он станет о контейнеровозах..."
И действительно, заместитель министра, сделав короткую паузу, стал говорить о контейнеровозах. И о том, что японцам, например, удобнее перевозить свои грузы в Англию через Советский Союз... Порт Находка... Железная дорога... Ленинград... Отсюда на корабль - и в Англию. Самое выгодное в этой цепочке - контейнеровозы. Доставка, как говорится, "от порога до порога". А что - и в самом деле выгодно. Сейчас он скажет, что этот второй орден Ленина мы заслужили тем, что смогли быстро освоить и выпустить большую партию таких контейнеровозов... "Ну вот, я же знал... А после этого он будет говорить, что мы сейчас буквально все в кораблестроении, "от киля до клотика", делаем из своих, отечественных материалов. И оснащение тоже свое. Даже мебель. Даже коврики в каютах...
Да что же это я? Вместо того чтобы продумать свое выступление... О чем же мне сказать все же?.. Прежде всего нужно поблагодарить за высокую награду, а потом... Потом скажу, что у меня большое горе и если б не коллектив... Это будет правда, потому что я и в самом деле не представляю себе, как выстоял бы, если б не эти люди, что сидят и тут рядом, и там - в зале... И еще я скажу, что у нас хороший "колхоз". А что, это ведь правда. Вон - Василий Платонович со своей бригадой. Пятилетку за три с половиной года выполнил. И качество - высший класс. Как он этого Джеггерса отделал! Если б я знал, что понимает все... А Джеггерс-то... И бровью не повел. Вот я и о нем скажу. О том, как позавидовал нам. Как талантливый инженер и как оборотистый фирмач позавидовал. "Если б мне такие возможности..." И о рабочих он здорово заметил - "творческий взрыв". А что, верно ведь. Мы сейчас по сравнению с прошлой пятилеткой кораблей в два раза больше выпускаем, а рабочих столько же... И на следующую пятилетку у нас увеличение вдвое будет. А еще о чем сказать? Скажу, что наши корабелы уже сейчас - вне конкуренции на мировом рынке. И останутся такими. Как Джеггерс посмотрел на меня, когда узнал, что у нас иностранных заказов на шесть лет вперед! Вот и будем дальше так держать... И хватит... Когда впервые награждали завод, тут были и Валентина и Галина..."
