Константин Станюкович - Том 2. Два брата. Василий Иванович
— Али за дохтуром? — полюбопытствовал извозчик, с участием взглядывая на бледное лицо Леночки.
— Да… да… человек умирает…
Извозчик понесся во весь дух.
— Стой… тут… у большого дома…
Она поднялась бегом наверх, в четвертый этаж, и постучалась в тридцать второй номер. Ответа нет.
«Спит, верно!» — радостно подумала Леночка и постучала сильней.
— Да вы напрасно, барышня! — проговорила проходившая по коридору горничная с самоваром. — Господин из тридцать второго номера с час тому назад как ушли!..
— Куда? — машинально спросила Леночка.
— А не знаю… Нам не сказывали! — иронически заметила горничная, останавливаясь на минуту и осматривая Леночку.
— Да здесь Лаврентьев живет?
— А бог его знает… Черномазый такой… лохматый!
У Леночки упало сердце…
«Он, верно, теперь у Николая… Но Коля спит!.. Лаврентьев, значит, дожидается, и она вызовет его!»
Эта мысль придала ей энергии. Надежда снова улыбнулась ей. Она взглянула на часы, — без четверти десять.
«Он наверное спит! К десяти часам она доедет…»
Сердце ее замирало от страха, когда она дернула звонок у дверей квартиры Вязникова. Степанида отворила дверь. Леночка взглянула пытливым взглядом в лицо кухарки: ничего, лицо спокойное, приветливое.
— Здравствуйте, барышня! Как поживаете? Давно не жаловали!.. Давно!..
— Николай Иванович дома?
— Нет. Сегодня раненько ушли.
— Давно?
— Да с полчаса будет.
— Здоров он?
— Слава богу… Что ему делается! Сегодня и встал-то рано, в восемь часов. Поджидали все одного знакомого, что вчера приходил… «Вы, говорит, Степанида, беспременно разбудите»… Он не любит так рано вставать, а тут сейчас же вскочил… Да что же вы, барышня… Вы взойдите… Отдохните… Запыхались, чай?
— А вчерашний господин был?
— Как же, был. Сродственник их?
— Нет.
— То-то и я подумала, что нет! Угрюмый такой барин… А может, и не барин?
— И долго он был?
— А не знаю. Не знаю, барышня. Я в булочную бегала. Он без меня ушел, а вскоре за ним и Николай Иванович.
Леночка вздохнула свободнее. С Николаем ничего не случилось. Однако какое было объяснение? И чем око кончилось? Снова тревожные мысли охватили любящее создание. «Лаврентьев не так же приходил! Она, во всяком случае, должна увидать Лаврентьева!»
Через полчаса она опять стучалась у дверей тридцать второго номера.
— Входи! — раздался твердый голос Лаврентьева.
Она отворила двери. При ее появлении Григорий Николаевич совсем смутился и опустил глаза в каком-то благоговейном страхе, точно пред ним явился грозный судья, а не встревоженная и бледная Леночка.
XIПрежде, чем продолжать наше повествование, необходимо рассказать читателю о встрече Лаврентьева с Николаем, которая так беспокоила бедную Леночку.
В это утро наш молодой человек не заставил будить себя несколько раз. Как только Степанида постучала в дверь и объявила, что восемь часов, Николай вскочил с постели и стал одеваться с нервной поспешностью человека, боящегося опоздать. Эту ночь, против обыкновения, он спал скверно: с вечера долго не мог заснуть и часто просыпался, нервы его были возбуждены ожиданием встречи с Лаврентьевым. Хотя накануне он и казался веселым, стараясь уверить и Леночку и себя самого, что свидание с Григорием Николаевичем нисколько его не тревожит, но именно оно-то и тревожило Николая своей неизвестностью. Он вполне был уверен, что вчера к нему заходил Лаврентьев, и не сомневался, что он непременно придет и сегодня, и придет, казалось ему, не как добрый знакомый, а иначе.
Николай тщательно повязывал галстух перед зеркалом, и в это время различные предположения лезли в голову по поводу ожидаемой встречи. Он ждал ее, заранее настраивая себя на враждебный тон к этому «дикому человеку», который прежде ему даже нравился. Николай догадывался, что «дикий человек» все еще любит Леночку («И охота мне было расстроить свадьбу!»), как может любить эта «дикая натура», и под влиянием страсти готов, пожалуй, выкинуть какую-нибудь грубую выходку.
При одной мысли об этом кровь приливала к сердцу возбужденного молодого человека; глаза зажигались огоньком, нервно сжимался кулак… он закипал гневом от воображаемой обиды. Что-то стихийно-безобразное казалось ему теперь в натуре Лаврентьева; он вздрагивал от негодования и напряженно прислушивался, не раздастся ли звонок.
Напрасно он старался быть спокойным и не думать о Лаврентьеве. Он наскоро выпил кофе, отхлебывая быстрыми глотками из чашки, курил папироску за папироской и заходил быстрыми шагами по кабинету. Невольно мысли сосредоточивались на одном и том же: «К чему заходил к нему Лаврентьев? Что ему надо? Не узнал ли он об его отношениях к Леночке?»
Николай снова почувствовал себя очень виноватым перед Леночкой, но какое дело Лаврентьеву? Как он смеет мешаться в его личные дела? Разумеется, он не снизойдет до объяснения по поводу своих отношений, если бы Лаврентьев осмелился потребовать их. Никто не смеет мешаться. Он никому не позволит! «А все-таки лучше было бы, если бы он не увлекался: не было бы глупого свидания с диким человеком!» — проносилось в его голове.
— Уж не трушу ли я этого Отелло? — насмешливо проговорил вслух Николай. «Трусишь!» — подсказал ему внутренний голос. Мысль, что он трусит, заставила его вспыхнуть от негодования, стыда и злости. Он презрительно улыбнулся и взглянул в зеркало, потом присел к столу и принялся читать книгу.
Но ему не читалось. Строки мелькали перед глазами, он не понимал их. Напряженно прислушивался он снова к звонку, поджидая Лаврентьева в тревожном, возбужденном состоянии. Он чувствовал, что встреча с «диким человеком» будет серьезная.
Ему казалось, что время идет необыкновенно долго, и он досадовал, что Лаврентьев не приходит.
«Скорей бы он приходил!»
Николай решил ждать его до часу, а то, пожалуй, этот «медведь» подумает, что Николай нарочно избегает свидания.
«А может быть, он и не придет! Просто заходил повидаться, не застал — и уедет в свою берлогу. Верно, приехал по какому-нибудь делу на короткое время, а я уж черт знает что предполагаю — какие-то враждебные намерения! За что ему питать ко мне злые чувства? Не дурак же он в самом деле! Леночка ему отказала, ну, конечно, неприятно, да разве я виноват, что она не любит его? Пожалуй, он уж видел Васю, узнал о свадьбе и не придет… К чему ему приходить?»
Так пробовал было Николай объяснить себе цель посещения Григория Николаевича, но сам тотчас же сознавал нелепость этих объяснений.
— Ну и черт с ним! — проговорил он, злясь, что Лаврентьев его так тревожит.
Он принялся было за работу, как вдруг в прихожей раздался резкий звонок.
— Это он! — прошептал наш молодой человек, слыша в этом резком звонке что-то особенное.
Сердце у него екнуло. Страх внезапно охватил все его существо, по спине пробежали холодные мурашки, и он вздрогнул. Но это было на одно мгновение. Через секунду он уже оправился. Боязнь показаться перед Лаврентьевым (и вообще перед кем бы то ни было) трусом пересилила малодушный страх. Он вдруг как-то весь подобрался и казался не только совершенно спокойным, но как будто даже веселым и беспечным. Чуть-чуть насмешливая улыбка скользила по его слегка вздрагивающим губам; надетое пенсне придавало его лицу вызывающее, пикантное выражение. Глядя теперь на Николая, свежего, румяного, красивого и улыбающегося, нельзя было и подумать, что несколько секунд тому назад он перетрусил.
Он повернул голову к дверям, но тотчас же снова отвернулся. Он ясно слышал, как тихо скрипнули двери, и кто-то вошел.
«Без позволения входит!» — подумал Николай.
Он все-таки не оборачивался и ждал. Кто-то откашлялся. Тогда только Вязников повернулся и увидал приземистую неуклюжую фигуру Лаврентьева в черном сюртуке, высоких сапогах, с огромной бараньей шапкой в руках.
Николай поднялся с кресла, сделал несколько шагов и остановился при виде серьезной и мрачной физиономии Григория Николаевича. Они обменялись поклонами, но никто из них не протянул друг другу руки. Оба внезапно почувствовали смущение и серьезно взглянули один на другого.
— Я пришел к вам по делу! — сухо и резко оборвал Григорий Николаевич, стараясь не глядеть на Николая и приближаясь на несколько шагов. — Дело это очень для меня важное! — глухим, тяжелым голосом прибавил он.
— Я к вашим услугам, Григорий Николаевич! — ответил Николай. — Надеюсь, серьезное дело не помешает нам присесть? — продолжал он веселым тоном, с иронической ноткой в голосе.
Лаврентьев поднял на него свои глубоко засевшие, блестящие глаза и тотчас же опустил их. В этом взгляде было совсем не дружелюбное выражение. Тон Николая, его самоуверенный, задорный, смеющийся вид — все теперь казалось ненавистным Лаврентьеву.
