Юрий Домбровский - Обезьяна приходит за своим черепом
Карлик кивнул головой.
— Конечно, это бред, — продолжал Гарднер, — ничего Войцик писать ему не собирался. Коллега Курцер оказался грубо обманутым. Нельзя было снимать наручники с преступника, нельзя было его подпускать к столу, ни в коем случае нельзя было его подпускать к чернильнице, если она весит с добрый килограмм и служит отличным ударным орудием. Приступая к допросу, надо было осмотреть и зарядить револьвер и вообще уяснить себе, с кем ты имеешь дело. Что же, за такие ошибки только и платятся жизнью. Мы, например, профессионалы, такую роскошь допустить себе не можем. А попал начальник в эту ловушку потому... — он не докончил.
— Ну, ну? — подстегнул его карлик. — Я слушаю!
Он отлично знал психическую конституцию этого простого, энергичного, совершенно законченного беспринципного человека. Никаких рецептов спасения человечества он, Гарднер, не выдумывал. Самым коротким путём всегда считал прямой путь. А прямой путь был у него символом убийства. Он приходил, когда его звали, убивал, жёг, смешивал с землёй, а приказали бы ему — он и место это ещё перепахал бы. Но производил всё это с той потрясающей бесчувственностью, которая сделала его имя почти символическим. Он и был символом усмирителя. В нём отсутствовали не только жалость, страх за содеянное, чувство ответственности перед своей совестью, но даже элементарный здравый смысл, а его-то Курцер всегда чувствовал очень чутко и ясно. И в то же время карлик понимал, почему Гарднер считает для себя возможным презирать Курцера. Вот он уж не вылетел бы из окна собственного кабинета, он не валялся бы перед солдатами караульного батальона с размозжённым черепом. Мёртв-то не он.
Карлик подошёл и положил ему руку на плечо.
— Ну, ну, господин Гарднер, говорите, голубчик, говорите! Вас мне особенно интересно послушать. Я знаю, у вас есть своё мнение.
Гарднер глубоко вздохнул.
— Да нет, — ответил он тускло, — что же я тут могу сказать? Во-первых, по моему мнению, следует всегда самому чистить и заряжать револьвер, а не доверять это каждому старому идиоту. Уж что-что, а своё оружие должен держать в порядке ты сам. Как-нибудь наступит такой час, когда только от этого и будет зависеть твоя жизнь. Это раз. Второе: наш высокий коллега слишком уж перемудрил, уж так он тонко хотел подойти к Войцику, что тот и оценить это не сумел. Уж слишком, видимо, не терпелось Курцеру утереть нос нам, практическим работникам, тем маленьким людям, которые, как псы, охраняют жизнь и благополучие как его, так и...
Тут он что-то замешкался.
«Так и твою», — прочёл карлик неоконченную часть фразы. Он посмотрел на него. Гарднер сидел корректный, хорошо сложенный, в ладном штатском костюме. Карлик только сейчас и обратил внимание на то, что костюм этот был легкомысленного светло-сиреневого цвета, что, кроме того, сегодня на Гарднере были и хрустящая, ломкая кремовая сорочка и пышный, яркий галстук. Он скользнул взглядом по широким плечам его, задержался немного на кистях рук и даже не особенно как-то удивился, когда заметил, что пальцы у Гарднера длинные и тонкие, с овальными розовыми ногтями и серебристыми лунками у корней, что называется музыкальные пальцы. Неужели он ещё играет? А ведь интересно было бы в свободное время поговорить с ним о музыке! «Бойся не любящей музыки твари», — сказал кто-то, Шекспир или Гейне. Эта-то тварь, кажется, музыку любит...
И вдруг что-то большое и страшное, хотя и очень туманное, прошло перед карликом. Он смутно подумал, во-первых, о чёрных индийских кобрах, что вылезают на свист дудочки из плетёной корзины факира, затем, вглядываясь в свежее, розовое лицо Гарднера, вспомнил читанное где-то о том, как музыкальны большие ядовитые пауки. И акулы, кажется, тоже долго плывут за кораблём, если на нём играют на рояле. «Что ж, и этот, верно, тоже играет на рояле. А может быть, и на скрипке? Может быть, и на скрипке».
Гарднер сказал:
— Видите ли, я смотрю так. Вот передо мной такая крупная политическая фигура, как Войцик. Он попался глупо и случайно, как уличная торговка во время облавы. Что же, это иногда случается и у них. Человек этот очень много знает. Значит, надо приложить все усилия, чтобы расколоть его.
— Как? — наклонился с кресла карлик. Он знал это слово из арго берлинских воров и бандитов, но сейчас оно прозвучало совершенно дико. Что, вы говорите, надо сделать?.. Я не понял вас... повторите.
— Расколоть, расколоть! — спокойно и не объясняя, как что-то известное, повторил Гарднер. — Я говорю, надо его расколоть. Вот Войцика берут и раскалывают. Над ним работают умелые руки, мои руки, — сказал он с благодушной и чуть конфузливой улыбкой, и карлик опять быстро взглянул на его длинные, овальные, сияющие ногти с серебристыми лунками. — Но ничего не выходит. Значит, что ж? — он пожал плечами. — Конец! О чём же ещё тут говорить! Вывести его во двор, да и... — он махнул рукой.
— И только? — наивно спросил карлик, поднимая брови. Ему вспомнилось, что они с Курцером ещё недавно говорили об этом почти таким же языком.
Гарднер пожал плечами и ничего не ответил.
Несколько мгновений карлик, сохраняя ту же благодушную, но и презрительную улыбку, продолжал молча смотреть ему в лицо.
«Лакированные ногти, — подумал он и вздохнул. — Что же делать? В конце концов, сейчас-то прав он».
— Так вот, Гарднер, — сказал уродец, — этот разговор мы отложим. Но теперь у меня к вам просьба. Раз Курцера нет, в имение придётся выехать вам. Это недалеко, километров сорок. — Он помолчал. — Я даю вам, конечно, кое-какие инструкции, но через два дня и я там буду. Вы сами понимаете, что надо что-то делать. Ведь самое главное — не оставлять дом пустым. О смерти Курцера говорить им пока не надо. — Он подошёл к окну. — И погода хорошая, сказал он умилённо. — Вон, слышите, птички поют.
— Хорошо, — любезно и легко согласился Гарднер, но так, как будто бы он мог и отказаться. — Я и сам думал поехать туда. Курцер мне сказал, что там, по дороге, на него было покушение. Надо поехать и посмотреть, что и как. Я сказал, что деревню эту, пожалуй, придётся ликвидировать в показательном порядке. И Курцер не возражал. Я уже заказал автомобиль.
— Пойдёмте ко мне, — сказал карлик и вздохнул. — Я вам покажу кое-какие докладные Курцера. И, кстати, я не понял: что вы там говорили насчёт этого незаряженного револьвера? Кто виноват?
— Я говорил только, что учту особо, — уклончиво ответил Гарднер. Дело слишком мелкое, чтобы вы в него вмешивались, мой высокий коллега.
«Ах, сволочь, сволочь! — подумал карлик. — Как он ловко показывает мне, что я уже работаю по его ведомству! Ну, подожди...»
И тут он любезно кивнул головой и улыбнулся одной из самых своих благосклонных и очаровательных улыбок, совсем как для фотообъектива.
Как только Гарднер приехал, он сразу же поставил себя на хозяйскую ногу. Он им покажет, как нужно работать. Подумать — возиться чуть не месяц и так ничего и не получить! Ланэ и Ганка были ему неинтересны, зато Бенцинг... Гарднер встретил его в саду, снял шляпу и раскланялся преувеличенно вежливо, потом прошёл в комнату Курцера, в ту самую, что служила ему приёмной, и вызвал Ланэ.
Ланэ пришёл и встал на пороге.
— Слушайте, дорогой, — сказал Гарднер любезно, оглядывая его с ног до головы, — что, собственно говоря, у вас тут делается? Ничего не поймёшь. Вот хочу пройти к профессору — засвидетельствовать своё почтение, спросить, не нужно ли чего. Ткнулся — дверь заперта. Стучу. Вдруг откуда-то снизу появляется мадам Мезонье с ужасным лицом и делает мне какие-то спиритические знаки — не то «иди сюда», не то «уходи». Пришлось бежать. В чём дело, наконец?
Ланэ стоял перед ним помятый, осунувшийся, с нехорошим, землистым лицом.
— Профессору очень плохо, — сказал он тихо и беспомощно улыбнулся. Он не только вас не пускает, к семье он из кабинета не выходит уже третий день.
— Ого! — словно похвалил кого-то Гарднер. — Стойкий старик? А? Ну а еду, что же, ему туда носят?
— Туда и кушать носят, — оцепенело ответил Ланэ. — Только Курта да Марту он к себе и пускает.
— Это какой Курт-то? — прищурился Гарднер. — Слуга господина Курцера, что ли?
Ланэ поднял голову и удивлённо взглянул на Гарднера.
— Ну, — сказал он, — разве же... — и осёкся.
— Разве он пустит к себе Курцера? Ах, Ланэ, Ланэ, — засмеялся Гарднер, — да что вы стоите? Садитесь, голубчик! Я вам не профессор, передо мной тянуться не надо. Тут мы на равных правах, и даже так ещё — я в гостях у вас. Так кто ж такой Курт?
— Старый слуга семейства Курцеров, — сказал Ланэ. — С господином полковником он встречался ещё в Чехии. Они там вместе в какой-то лаборатории работали.
— Ага, так? — принял к сведению Гарднер. — Курите?
— Курю! — уныло сознался Ланэ и совсем повесил голову.
Гарднер протянул ему портсигар.
